Свергнуть всякое иго: Повесть о Джоне Лилберне - Игорь Ефимов

— …Итак, изменнические деяния, совершенные тобой, Джон Лилберн, состоят в том, что ты, первое: в своих писаниях называл нынешнее правительство республики тираническим, узурпаторским и незаконным; второе: что ты готовил заговоры с целью свержения нынешнего правительства и изменения формы правления; третье: что, не будучи ныне ни офицером, ни солдатом армии, ты сеял смуту в ее рядах, побуждая солдат отказывать в повиновении своим законным начальникам, призывал их к мятежу…

В зале снова поднялся такой шум, что голос клерка начал тонуть в нем, и Лилберн, не выдержав, крикнул:

— Тише, джентльмены, прошу вас! Я не слышу ни слова.

— Обвиняемый! — взвился судья. — Предоставьте суду следить за порядком в зале! Вы выслушали обвинительное заключение. Признаете вы себя виновным или нет?

— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.

— Иными словами, не признаете?

— Ответить «да» или «нет» означало бы дать показания против себя. Вы знаете, что еще ни один суд не мог меня принудить к этому.

— Присяжные, подсудимый не признал себя виновным. Вам надлежит выслушать свидетельские показания и решить, подтверждаются ли ими все или только некоторые пункты обвинения.

— Сэр, еще два слова!

— Довольно, мистер Лилберн. Вы отняли у нас целый день рассказами о своем героическом прошлом. Теперь не мешайте суду.

— Но дело идет о моей жизни и смерти.

— Хорошо, говорите, но будьте кратки.

— Правильно ли я понял, что меня собираются судить на основании закона, принятого парламентом этим летом?

— Акт, объявляющий, какие именно преступления должны быть признаваемы государственной изменой, от 17 июля сего года.

— Но могло ли мне быть известно о нем? Ведь я нахожусь в строгом заключении с марта.

— Стены тюрьмы никогда не были помехой для вас. Вы и там продолжали писать свою оскорбительную клевету и находили способы распространять ее в городе и в графствах. Кроме того, парламент, снисходя к вашему семейному горю, выпустил вас в июле. Пять недель вы находились на свободе и за это время успели напечатать еще несколько скандальных книг и взбунтовать гарнизон Оксфорда.

— Сэр! Судья не должен говорить перед присяжными так, будто вина подсудимого уже доказана. На большинстве книг, вменяемых мне в вину, даже не стоит моего имени.

— Не беспокойтесь, мы сумеем доказать, что вы, и никто иной, являетесь их автором. Вызывайте свидетелей!

Клерк, набрав в грудь воздуха и выгнувшись назад так, что жилы натянулись на шее, прокричал куда-то в потолок традиционную формулу:

— Если какой-нибудь человек может дать их светлостям судьям показания на Джона Лилберна, пусть войдет и говорит.

Сразу же задняя дверь распахнулась, и шериф провел к свидетельскому месту невысокого коренастого человека, на голенищах сапог которого Лилберн опытным глазом подметил блестящие вытертые полосы — следы кандалов.

— Печатник Ньюкомб, посмотрите внимательно на обвиняемого и скажите суду, знаком ли он вам.

Печатник бросил на Лилберна быстрый, настороженный взгляд и кивнул.

— Да, ваша честь. Это мистер Лилберн.

— Когда вы видели его последний раз?

— В начале сентября. Он заходил ко мне вместе с другим офицером договориться о напечатании книги.

— Клерк, покажите свидетелю «Клич к молодым лондонцам». Об этой ли книге шла речь?

— Да, сэр, об этой самой.

— И вы уговорились о цене и согласились выполнить порученную вам работу?

— Так.

— Заходил ли после этого к вам мистер Лилберн еще раз?

— Вечером того же дня они пришли с тем же офицером, чтобы вычитать пробные оттиски и исправить ошибки. Я внес их исправления в набор, но успел отпечатать только несколько копий.

— Что же помешало вам?

Печатник посмотрел на прокурора с недоумением, потом потупился и сказал, понизив голос:

— Меня арестовали на следующий день.

— А что стало с печатными формами?

— Они были захвачены тоже, — сказал печатник еще тише.

— Мастер Ньюкомб, говорите громче, так, чтобы присяжные могли слышать вас. Это были формы той самой книги?

— Да.

Прокурор склонил голову в сторону судьи, показывая, что он удовлетворен вполне.

— С позволения ваших светлостей, — сказал Лилберн, — могу я задать свидетелю несколько вопросов?

Лица зрителей разом повернулись к нему, и лишь головы тех, кто записывал процесс, остались склоненными над листами бумаги, лежащими на коленях. Судья сделал неопределенно-разрешающий жест, но при этом пожал плечами — о чем тут еще спрашивать?

— Мистер Ньюкомб, скажите, во время нашего визита к вам речь шла о напечатании всей книги или части ее?

— Насколько я помню, вы принесли только конец. Около полутора десятка страниц, они как раз уместились в один печатный лист.

— А где было начало рукописи?

— Не знаю.

— Кто из нас двоих вручал вам конец рукописи и договаривался о цене?

— Тот офицер, который был с вами.

— А вечером кто держал корректуру?

— Тоже он.

— Постойте, свидетель, постойте! — судья простер вперед руку, словно отодвигая ладонью прозвучавшие слова. — На предварительном следствии вы показали, что мистер Лилберн сам исправлял пробные оттиски.

— Не совсем так, ваша честь. Я только сказал, что он присутствовал при этом.

— Вы сказали, что вручили ему отпечатанный лист.

— Дело было таким образом. Когда они пришли, я дал каждому по пробному оттиску. Потом один оттиск взял корректор и начал исправлять. Так всегда у нас делается. Кто-то читает вслух рукопись, а корректор следит по оттиску и исправляет.

— И кто же читал рукопись?

— Тот офицер. Мистер Лилберн только держал лист в руках. Мой корректор может подтвердить это.

— Довольно, свидетель. Шериф, уведите его.

— Ваша честь, прошу вас! Еще один вопрос к свидетелю. Вас арестовали на следующий день, мистер Ньюкомб. Вы успели к этому времени отпечатать что-нибудь по исправленным формам?

— Всего несколько копий. Они тоже были захвачены при аресте.

— Иными словами, книга, показанная вам клерком, никоим образом, даже частично, не могла быть отпечатана в вашей мастерской, ибо заказчик не успел получить даже того последнего листа. И все, что вы можете сказать суду, сводится к тому, что я присутствовал при переговорах с вами некоего офицера и при последующей корректуре. Благодарю, ваша честь, у меня больше нет вопросов к свидетелю.

Печатника увели, его место занял солдат во франтоватом мундире, усыпанном по груди и обшлагам целыми созвездиями блестящих пуговиц и пряжек. Лицо его показалось Лилберну знакомым, где-то он видел его совсем недавно. Но где?

— Ваше имя, свидетель?

— Рядовой Тук, ваша честь, полк милорда Ферфакса.

— Расскажите суду, мистер Тук, при каких обстоятельствах вы встретились с обвиняемым.

— Месяца два назад мы с товарищем возвращались с дежурства и столкнулись с мистером Лилберном на Ив-лэйн. Мой товарищ оказался с ним знаком, они разговорились, и мистер Лилберн пригласил нас выпить по кружке пива.

— О чем шел у вас разговор?

— Мистер Лилберн спросил, читали ли мы книгу под названием «Клич к молодым лондонцам». Мой товарищ сказал, что не читал, но много слышал о ней и очень хотел бы купить. На что мистер Лилберн отвечал, что у него есть в кармане лишний экземпляр и он, зная, как туго солдатам выплачивают жалованье, готов помочь ему сэкономить пенни. Так что мой товарищ с благодарностью принял книгу в подарок.

— Клерк, покажите свидетелю экземпляр «Клича».

Солдат убрал руки за спину, словно ему протягивали что-то заразное, вгляделся в титульный лист и кивнул:

— Да, ваша честь, это та самая книга.

— Но позвольте! — воскликнул Лилберн. — Как вы можете с одного взгляда…

— Обвиняемый, — оборвал его судья, — если вы так хорошо изучили законы, вам надлежало бы знать, что свои вопросы вы должны адресовать суду, а уж суд решит, отвечать на них свидетелю или нет.

— Я хочу спросить, на каком основании мистер Тук, даже не заглянув под обложку, не прочитав ни строчки, утверждает, что это та самая книга.

— Свидетель, ответьте на вопрос.

Солдат усмехнулся то ли злорадно, то ли даже сочувственно.

— А на том основании, что книга эта при мне была отобрана у моего товарища нашим капитаном. И чтобы не спутать ее ни с какой другой, он тут же расписался на ней в нескольких местах, прежде чем отнести секретарю Государственного совета. Вот там в углу титульного листа я увидел его подпись.

Один из членов суда, давно томившийся желанием как-нибудь вмешаться в разбирательство, вдруг ткнул указательным пальцем в сторону свидетеля и крикнул:

— Почему вы не называете своего товарища по имени?