Свергнуть всякое иго: Повесть о Джоне Лилберне - Игорь Ефимов

— Да, ваша честь, это та самая книга.

— Но позвольте! — воскликнул Лилберн. — Как вы можете с одного взгляда…

— Обвиняемый, — оборвал его судья, — если вы так хорошо изучили законы, вам надлежало бы знать, что свои вопросы вы должны адресовать суду, а уж суд решит, отвечать на них свидетелю или нет.

— Я хочу спросить, на каком основании мистер Тук, даже не заглянув под обложку, не прочитав ни строчки, утверждает, что это та самая книга.

— Свидетель, ответьте на вопрос.

Солдат усмехнулся то ли злорадно, то ли даже сочувственно.

— А на том основании, что книга эта при мне была отобрана у моего товарища нашим капитаном. И чтобы не спутать ее ни с какой другой, он тут же расписался на ней в нескольких местах, прежде чем отнести секретарю Государственного совета. Вот там в углу титульного листа я увидел его подпись.

Один из членов суда, давно томившийся желанием как-нибудь вмешаться в разбирательство, вдруг ткнул указательным пальцем в сторону свидетеля и крикнул:

— Почему вы не называете своего товарища по имени?

— Его зовут Томас Льюис, ваша честь.

— Вызовите мистера Льюиса, — сказал судья.

При взгляде на молодое, наивное лицо второго солдата легко было догадаться, что у этого человека для укрытия от любых угроз и ударов судьбы было единственное прибежище — щепетильная честность. Вот таких-то свидетелей — совестливых, воодушевленных, преданных — следовало опасаться больше всего. Краснея и сбиваясь под взглядами сотен глаз, рядовой Льюис рассказывал, как рад он был встретить мистера Лилберна, как сочувствовал его семейному горю, как гордился своим знакомством с ним. «Клич к молодым лондонцам»? Да, он сам выразил желание прочесть эту книгу и был очень доволен, получив ее в подарок. Совершенно верно, потом она была отобрана у него капитаном. О чем шла речь за кружкой пива? О задержках солдатского жалованья. Да, конечно, я клялся говорить одну только правду, ее я и говорю. О рабстве? Не могу припомнить точных выражений… Мистер Лилберн говорит так красноречиво. Но смысл был таков, будто мы, солдаты армии Нового образца, стали орудиями порабощения нации.

— С дозволения суда, один вопрос свидетелю. Я ли подошел к ним на улице, или он кинулся ко мне с приветствиями и долго напоминал обстоятельства, при которых мы познакомились?

— Не вижу смысла в таком вопросе, — отмахнулся судья.

— Но обвинительное заключение утверждает, будто моей целью было возмутить солдат. Если это так, то я первый должен был искать встречи с ними, если же нет…

— Не цепляйтесь к мелочам, мистер Лилберн. Главный пункт — передача вами своей печатной клеветы — подтвержден показаниями двух свидетелей.

— Подтвержден лишь факт, что я передал им одну из десятков книг, ходивших по городу. Это еще не значит, что я писал ее.

Прокурор взмахнул рукавами мантии и презрительно засмеялся:

— Не думал я, что знаменитый защитник народных вольностей станет отпираться от собственных писаний. Где ваша хваленая храбрость, мистер Лилберн? Осталась на дне чернильницы?

Лилберн почувствовал, что снова, как всегда, прямая угроза властно рванула его к себе, на самое острие опасности, наполнила голову звенящей пустотой. Лишь ощутив боль в прикушенной губе, смог он совладать с собой, удержаться на краю расставленной ловушки.

— Сам Христос проповедовал народу открыто, но судьям жестоким и неправедным отвечать не стал. «Ты говоришь», — сказал он Пилату и больше не произнес ни слова.

— Присяжные, вы слышали это кощунство?! Запомните его. Ваша честь, здесь есть и другие книги, написанные обвиняемым: «Основные законные вольности», «Импичмент против Кромвеля и Айртона», «Салют свободе!». Я уверен, что мистер Лилберн станет отпираться и от них. И все же позвольте спросить: признает ли он себя виновным в написании их и печатании?

— Я ни от чего не отпираюсь и ничего не признаю. Я говорю на все ваши обвинения лишь одно: докажите их.

— Что мы и делаем весьма убедительно на глазах у всех честных людей. Пригласите следующего свидетеля, коменданта Тауэра, полковника Веста.

Лилберн успел подумать, что богатство интонаций человеческого голоса поистине неисчерпаемо. Судьи держались все так же уверенно, выражения лиц ничуть не утратили строгости, и тем не менее тон, которым они говорили с комендантом, стал не то чтобы заискивающим, но каким-то неуловимым образом показывал: «да-да, мы помним, что в эти смутные времена любой из нас легко может быть переброшен поворотом судьбы в какую-нибудь камеру вашего обширного замка». Комендант был одним из немногих пресвитериан, удержавшихся на своем посту после победы индепендентов. Видимо, новые власти сочли его в профессиональном отношении незаменимым.

— Мистер Вест, в распоряжении суда находится книга «Салют свободе!». Соблаговолите взглянуть на нее и сказать, знакома ли она вам?

Комендант взял протянутую клерком брошюру, внимательно рассмотрел титульный лист, перелистал, прочел несколько строк из середины и уверенно кивнул:

— Да, ваша честь. Готов поклясться, это копия той самой книги, которую вручил мне мистер Лилберн месяца полтора назад.

— Вы уже клялись говорить правду, и суд уверен, что клятва эта не будет нарушена. Клерк, зачитайте заглавие.

— «Салют свободе! Послание полковнику Фрэнсису Весту, коменданту Тауэра, от подполковника Джона Лилберна. 14 сентября, 1649 года».

— При каких обстоятельствах вы получили от обвиняемого эту книгу?

— Где-то в начале сентября господин генеральный прокурор попросил меня прислать к нему мистера Лилберна для увещевательной беседы. Я передал распоряжение, хотя и не ждал от этого проку. Так оно и вышло: мистер Лилберн отказался идти без письменного приказа и прочел мне целую лекцию о том, как он понимает законный порядок ведения судейских дел. По своему обыкновению, он вскоре изложил все это на бумаге, напечатал и вручил мне в виде сей книжицы.

— Говорил ли он при этом что-нибудь и были ли свидетели тому?

— Насколько я помню, он сказал: «Вот вам мой ответ, отпечатанный и переплетенный». Не сразу поняв, о чем идет речь, я спросил: «Это ваша новая книга?» «Да, — отвечал он, — за исключением ошибок печатника, которых великое множество». Двое моих слуг были при этом и могут подтвердить.

— Итак, джентльмены присяжные, вы видите, что в отношении книги «Салют свободе!» авторство мистера Лилберна подтверждается, во-первых, его именем на титульном листе, во-вторых, клятвенными показаниями свидетеля и может считаться доказанным неоспоримо. А теперь, клерк, прочтите сноску в этой книге на странице два.

И прокурор перегнулся вперед, чуть выставив ухо, как дирижер, долго репетировавший с оркестром и теперь приготовившийся насладиться первыми нотами.

— «Того же, кто захочет подробнее ознакомиться с доказательствами незаконности нынешней власти, — читал клерк, — я отсылаю ко второму изданию своей книги „Основные законные вольности“, страницы 43–49».

Слова подлетали к сводчатому потолку и, отражаясь от него, падали в притихший зал. Было слышно, как в дверях кто-то повторял их для стоявших на улице. Прокурор, полуприкрыв глаза, в такт кивал головой.

— Другая сноска, — читал клерк, — на странице 3, гласит: «Об узурпации власти армейскими грандами можно подробно прочесть в моей книге „Импичмент против Кромвеля и Айртона“». Далее сноски на страницах 9 и 24 отсылают читателя к «Кличу к молодым лондонцам», чем и подтверждается…

Лилберн почувствовал, как тупая боль с глаз и висков переползает на темя, затылок, обручем охватывает голову. Мучительное ощущение беспомощности, стыд поражения спазмой сжали горло. Если б он догадался накануне перечесть собственные работы так же внимательно, как прочли их члены суда, он увидел бы сразу безнадежность избранного им пути защиты. Тогда можно было бы не унижаться до запирательств, а воспользоваться этим последним окном в мир и прокричать в полный голос имена и преступления тех, кто убил не успевшую родиться свободу. Первый раз в жизни он отказался от счастья свободной и безоглядной речи — отказался ради Элизабет, ради брата, ради друзей, — и чего он этим добился? Ничего, кроме позора. И поделом.

— Обвиняемый, у вас есть вопросы к свидетелю?

— У меня есть просьба к суду. Устроить перерыв и дать мне возможность посоветоваться с адвокатом.

— Как?! А все эти своды законов, лежащие перед вами? А кипы парламентских постановлений? Неужели вам нужны еще чьи-то советы?

— Я знаю законы, но я не искушен во всех уловках и трюках вашего ремесла.

— Суд и так потерял слишком много времени, слушая ваши речи и давая вам отсрочки. Если вам что-то не ясно в процедуре судебного следствия, спросите нас, и мы разъясним вам.

— Спаси меня бог от ваших разъяснений!