Невидимая сила. Как работает американская дипломатия - Уильям Бёрнс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Райс сидела напротив Путина, сохраняя полное самообладание. Путин забавлялся, подначивая и подкалывая ее. Он задавал провокационные вопросы о войне в Ираке и заключенных в Гуантанамо, поднимал другие неприятные темы. Сергей Иванов, очень обходительный министр обороны, в какой-то момент выдал несколько едких комментариев об Украине, где радужные ожидания после «оранжевой революции» 2004 г. быстро сходили на нет.
– Ну, и как теперь чувствует себя ваш светоч демократии? – спросил он.
После обеда Путин пригласил госсекретаря Райс в гостиную для приватной беседы. Мы с министром иностранных дел Сергеем Лавровым присоединились к ним, устроившись перед камином. Путин и Райс перешли к делу. Райс задала несколько вопросов о переговорах, которые Россия вела в связи с вступлением в ВТО. Путин продемонстрировал знание скучных подробностей импорта мяса птицы и стандартов качества продовольствия, но было видно, что ему это неинтересно. Его настроение резко изменилось, когда госсекретарь заговорила о Грузии, призвав русских не допустить эскалации конфликта с президентом Михаилом Саакашвили в связи с вопросом о статусе Абхазии и Южной Осетии. Встав перед камином, Путин погрозил ей пальцем и запальчиво сказал:
– Если Саакашвили применит в Южной Осетии силу – а мы убеждены, что он собирается это сделать, – это будет серьезной ошибкой, и больше всех пострадают сами грузины. Если он хочет войны, он ее получит.
Райс тоже встала, не тушуясь перед Путиным. На каблуках она была значительно выше его. Госсекретарь еще раз перечислила негативные последствия возможного конфликта с Грузией для американо-российских отношений. Необходимость смотреть на даму снизу вверх вряд ли улучшила настроение Путина.
– Саакашвили – всего лишь марионетка Соединенных Штатов, – сказал он. – Прекратите дергать за ниточки, пока не случилось беды.
Указав на дверь, ведущую в столовую, он добавил:
– Хочу сказать вам то, чего еще не знает никто из сидящих там. Если Грузия устроит кровопролитие в Осетии, я буду вынужден признать независимость Южной Осетии и Абхазии и ответить силой.
Обстановка постепенно разряжалась, Путин и Райс снова сели. Путин все еще был раздражен, но спокойно закончил:
– Мы могли бы говорить об этом целую вечность, но я хочу, чтобы вы поняли одно: если Саакашвили что-то затеет, мы быстро это прекратим[90].
Сделав это заявление, Путин извинился, сказав, что должен пожелать спокойной ночи именинникам и гостям. Он передал эстафету Сергею Иванову, который постарался еще раз донести до нас всю важность сигнала Путина относительно Грузии. Впрочем, в этом не было необходимости. Воинственность Путина и так произвела впечатление. Это была не та Россия, которую я покинул 10 лет назад, – лежащая на обеих лопатках, переживающая стратегический упадок. Поднявшись на волне рекордно высоких цен на нефть, 15 лет лелея свои обиды и убеждение, что Соединенные Штаты использовали момент исторической слабости России в своих интересах и теперь упорно стремятся не дать ей подняться, Путин был полон решимости показать, что снова сделал Россию великой державой и нам придется с этим смириться.
* * *Служба на посту посла США в Москве была работой моей мечты. Россия – сложная страна, особенно для американских дипломатов, но наши отношения с ней были важны, как почти ни с каким другим государством. Россия еще не преодолела постсоветский кризис самоидентификации и была далеко не таким мощным игроком на мировой арене, как Советский Союз, но она оставалась державой, с которой нельзя было не считаться. Ее ядерный потенциал был огромен. Запасы углеводородов обеспечивали ей важную роль в мировой экономике, громадная территория и великая история – возможности влияния на многие международные проблемы, а мастерство российских дипломатов и статус постоянного члена Совета Безопасности ООН – авторитет в международном сообществе.
Я жил в России в сложный переходный период после распада СССР и был потрясен грандиозным полотном российской истории, на котором русские теперь пытались рисовать свое будущее. Им было присуще то же чувство собственной исключительности, что и американцам, и они хотели создать уникальную политическую и экономическую систему, гарантирующую свободу личности и экономические возможности, которых были лишены при коммунизме, и обеспечить своей стране достойное место среди немногих великих держав. Я любил русских, восхищался их культурой и наслаждался языком. Кроме того, я был бесконечно очарован сложной и удивительной историей американо-российских дипломатических отношений.
Стать достойным продолжателем дела Кеннана, Болена и других выдающихся, работавших здесь позднее послов – была нелегкая, даже пугающая задача. И я едва не лишился этой возможности. В конце срока моей службы на посту заместителя госсекретаря по делам Ближнего Востока Колин Пауэлл спросил, чтó я собираюсь делать дальше. Я ответил, что хотел бы вернуться в Москву, и он обещал сделать все от него зависящее, чтобы помочь мне. Вместе с Ричем Армитиджем они рекомендовали меня Белому дому в качестве карьерного дипломата, кандидата от дипломатической службы Госдепартамента. Бывало, в Москву назначали и непрофессионалов, но это было скорее исключение, чем правило, и, похоже, осенью 2004 г. и зимой 2005 г., в начале второго президентского срока Джорджа Буша – младшего, у меня не было таких соперников. Тем не менее я ждал решения несколько месяцев и уже начал сомневаться, что оно будет положительным, учитывая все мои разногласия с администрацией в период подготовки к войне в Ираке.
В январе, вскоре после того, как Кондолиза Райс сменила Пауэлла на посту госсекретаря, она предложила мне другую возможность – занять пост посла США в Израиле, мотивируя свое решение намерением вплотную заняться арабо-израильским мирным процессом, сделав это направление приоритетным в период своей работы в администрации. Я был польщен, но после четырех долгих лет работы в Ближневосточном бюро слишком устал от проблем региона, и был не в восторге от перспективы снова разбираться со множеством слишком хорошо знакомых мне политических разногласий и личностей. Я решил бороться за Москву, и Райс согласилась поддержать рекомендацию Пауэлла. В конечном итоге весной 2005 г. Белый дом одобрил мое назначение. В июле я был утвержден Сенатом, и в начале августа мы с Лисой и девочками прибыли в Москву.
Спасо-Хаус, названный в честь небольшой тихой площади в центре Москвы, где он расположен, – огромный особняк в стиле неоклассицизма, служивший резиденцией американских послов, – теперь был моим новым домом. Мы часто напоминали дочкам, что не стóит слишком привыкать к его простору и великолепию, учитывая, что наш дом в Вашингтоне мог легко поместиться в Парадном зале особняка. Огромная люстра, свисающая с потолка зала высотой в два этажа
