Сиротка - Мари-Бернадетт Дюпюи

Мирей девушке сразу очень понравилась. Лицо женщины излучало доброту и веселость.

— Скажите, вы знаете, когда приедет мама? — тихо спросила Эрмин. — Дом еще не готов. Все ящики стоят неразобранные.

Мирей хотела ответить, но ее слова заглушил детский гам — тридцать учеников высыпали из школы во двор. Она с улыбкой смотрела, как они разбегаются кто куда. Эдмон спешил к Элизабет и Симону, вышедшим ему навстречу.

— Ваш поселок не такой уж и заброшенный, как говорят! — заключила добрая женщина. — Мадам Лора так и сказала — «заброшенный поселок». Но я сама очень рада, что буду жить за городом. Я родилась в Тадуссаке и выросла на свежем воздухе. Когда выяснилось, что мы уезжаем из Монреаля, я обрадовалась. А дом будет готов к приему хозяйки еще до захода солнца, слово Мирей! Что-то Селестен не показывается… Я его знаю — уже ворчит… Ваша мать должна приехать к вечернему чаепитию. Знакомый из Роберваля привезет ее на машине.

Эрмин на радостях готова была расцеловать экономку. Но она сдержалась, чтобы не показаться нескромной и несдержанной.

— Я хочу познакомить вас с Элизабет Маруа, женщиной, которая, так сказать, вырастила меня. Это наша самая близкая соседка. Я называю ее Бетти.

Мирей поздоровалась с молодой женщиной, ущипнула за щеку Эдмона, искренне улыбнулась Симону.

— Оставайся с мадам, Мимин, — сказала Элизабет. — А мы вернемся домой. Насколько я поняла, Лора скоро приедет. Но постарайся не опаздывать к ужину, не то Жозеф рассердится.

— Хорошо, Бетти, обещаю.

Девушка следом за Мирей вошла в дом, загроможденный коробками, диванами и матрацами. Она с нетерпением ожидала приезда матери, а пока решила помочь энергичной Мирей наводить порядок. Однако всякий раз, когда Эрмин предлагала свою помощь, как та останавливала ее нетерпеливым жестом.

— Мадемуазель, это моя обязанность, а не ваша, — повторяла Мирей.

— Если хозяйка узнает, что вы хоть пальчиком пошевелили, она устроит нам нагоняй, — подтвердил Селестен.

— Глупости! — возмутилась Эрмин через четверть часа бесплодных попыток помочь. — Я убираю весь дом у Бетти и монастырскую школу. Я не из сахара сделана! Я дою корову и чищу стойло Шинука, нашего коня. У меня никогда не было прислуги. И точно никогда не будет! И вообще, я делаю то, что хочу!

Девушка сняла крышку с огромного ящика, достала оттуда стопку тарелок и Демонстративно начала расставлять их на полках дубового серванта, стоящего между окнами. Мирей смирилась, но в глубине души была не так уж недовольна.

— У вас есть характер, мадемуазель Эрмин, — сказала она, когда они с девушкой вместе стелили постель в самой чистой и солнечной комнате дома. — Мадам говорит, у вас самый красивый голос во всем Квебеке.

Сияя от счастья, девушка погладила тонкую, приятно пахнущую ткань наволочки, которую только что развернула. Она с восхищением посмотрела на бархатные шторы с подкладкой, которые как раз подвешивал к карнизу Селестен.

— Я люблю петь, но что у меня самый лучший в стране голос — это преувеличение!

В стремлении излить переполнявшие ее душу чувства девушка без всяких вступлений запела арию, которая, по ее мнению, больше всего соответствовала моменту:

О, Магали, любовь моя!Уединимся, ты и я,Под сенью крон, в лесной тиши,Под сенью крон, в лесной тиши!Нам покрывалом будет ночь,А звездный свет…

Эта ария была написана для сильного сопрано. Начиная со слов «звездный свет» тон повышался, и голос девушки разнесся по всему дому. Мирей и Селестен замерли, словно зачарованные. Они с восторгом и благоговением смотрели на хрупкую девушку, способную совершить такое чудо.

— Это отрывок из оперы «Мирей», — сказала Эрмин, закончив петь. — Специально для вас, мадам!

— Боже милосердный, она называет меня мадам! Дорогая мадемуазель, зовите меня просто Мирей. Теперь я понимаю, почему вас называют снежным соловьем.

Экономка замерла, зрачки ее зеленых глаз расширились. Она увидела, что на пороге комнаты стоят Лора и Ханс Цале. На звук их аплодисментов Эрмин обернулась.

— Мама! Мама, ну наконец-то! — воскликнула девушка.

В следующее мгновение Лора уже прижимала ее к груди. Пианист с умилением смотрел на мать и дочь.

— Моя дорогая девочка, я так торопилась с переездом! Но мне пришлось уладить очень много дел.

— Здравствуйте, мадемуазель Эрмин, — поприветствовал девушку Ханс Цале. — Вы пели прекрасно! Мне показалось даже, что здесь, в дорогом вашему сердцу поселке, вы поете лучше, чем перед публикой в Робервале.

— И вы правы, месье Цале, — сказала Эрмин.

— Можете называть меня Ханс, — поспешил сказать молодой человек. — По четвергам мы будем заниматься. Ваша мать наняла меня в качестве учителя пения.

Эрмин улыбкой выразила свое согласие. У нее было одно-единственное желание — оказаться с Лорой наедине, однако в данный момент это казалось невозможным.

— Мама, тебе понравился дом? — спросила она. — Мне кажется, это самый красивый дом в Валь-Жальбере.

— Мне тоже так кажется. Но мне понравился бы любой, лишь бы ты была рядом. Мирей, я пригласила месье Цале выпить с нами чаю. Когда он будет готов?

— Я сама! — объявила девушка. — До вечера еще так много нужно успеть! Мирей и Селестен и так работают не покладая рук!

Она спустилась на первый этаж, в кухню, и стала разбирать посуду, упакованную в три ящика. В центре стола возвышалась новая переносная спиртовка.

«Мне придется привыкнуть, что мама раздает приказания своим слугам, — подумала она. — Но мне лично это не нравится. И все-таки хорошо, что ей не придется жить совсем одной в таком громадном доме, ведь я по-прежнему буду жить у Маруа…»

Чаепитие было очень приятным. Лора приказала вынести на террасу столик на одной ножке и несколько стульев. Ханс без устали восхищался окружающими пейзажами.

— Клены скоро наденут свой красный наряд, который придает нашим лесам такое очарование! — восклицал он, размахивая имбирным печеньем. — Поселок не производит впечатления заброшенного, по крайней мере, не настолько, как я опасался.

— Пока колокол на монастырской школе звонит в восемь утра и в четыре пополудни, Валь-Жальбер не умрет, — сказала Эрмин.

Сквозь листву просачивался оранжевый солнечный свет. Лора сняла черную соломенную шляпку, которая отбрасывала тень на ее лицо. Откинув голову назад, она провела ладонью по волнистым, бледно-золотистого цвета волосам.

— Мама, что ты сделала? — воскликнула удивленная Эрмин. — Ты стала блондинкой? Но как это возможно?

— Дорогая, как ты знаешь, женщины красят волосы по своему желанию. Мне надоела седина. Тебе нравится моя новая прическа?

— Она делает тебя моложе, это правда, — сказала Эрмин. — Мне нужно время, чтобы привыкнуть. Но ты была очень красивой и с седеющими волосами. А какого цвета у тебя были волосы в моем возрасте?

— Такие же, как у тебя, — светло-каштановые. Мне давно хотелось что-то изменить во внешности. Мой парикмахер сказал, что я теперь похожа на Мэри Пикфорд[51], американскую актрису. Я сочла это комплиментом. Мы с Фрэнком видели фильм с ее участием, «Бедная богатая маленькая девочка», снятый режиссером Морисом Турнером. Увы, в Валь-Жальбере нет ни кинотеатра, ни парикмахерской!

— Раньше в поселке работал мужской парикмахер, — сказала девушка.

Ханс Цале по очереди смотрел на мать и дочь. Музыкант был польщен тем, что он единственный мужчина, которого пригласили составить компанию двум столь очаровательным дамам.

— Этот дом на краю леса, по-моему, идеальное гнездышко для соловья, — пошутил он.

Его сердце начинало биться чаще, стоило ему взглянуть на юную певицу. Лора, понаблюдав за ним немного, пришла к правильному выводу. Теперь она одобрительно улыбалась.

— Соловей, который не решается расправить свои крылья, — добавила она. — Моя дорогая девочка, у тебя лирическое сопрано, и ты легко научишься владеть голосом и освоишь сольфеджио, не так ли? Тебе это нужно. Я не эксперт в области вокала, но мне это показалось очевидным, когда я впервые услышала тебя в «Château Roberval». Для человека с музыкальным слухом это несомненно. Зато через год или два ты сможешь выступить в Капитолии, в Квебеке. Месье Цале со мной согласен.

— Может быть, — тихо отозвалась девушка.

— Конечно, сможете! — подтвердил пианист.

Они поговорили еще немного о прекрасной погоде, обсудили расписание занятий. Поиграв немного на новом инструменте, Ханс Цале сказал, что он великолепен, затем откланялся и уехал. Эрмин с тайным удовлетворением смотрела вслед его автомобилю, подскакивавшему на проселочной дороге.

— Завтра я покажу тебе Валь-Жальбер, — сказала она Лоре. — Если ты не слишком устала…