Сиротка - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Даже усталая, я пойду, куда ты захочешь, — сказала та. — Дорогая, я буду очень счастливо жить в этом поселке. По утрам я буду смотреть в окно на монастырскую школу и думать о тебе. Когда мы проехали на машине мимо ее крыльца, у меня чуть сердце не разорвалось. Подумать только, ведь ты лежала на этом крыльце, закутанная в меха, — мое дорогое дитя, такая маленькая и к тому же тяжело больная!

Лора вздрогнула всем телом, на глаза навернулись слезы. Эрмин крепко обняла мать.

— Мама, это в прошлом. Теперь ты со мной!

Они рука об руку прошли по всем комнатам, рассмотрели мебель. Мирей в это время расставляла лампы и безделушки, которые привезли упакованными в старую газетную бумагу. Начало темнеть, когда экономка занялась приготовлением ужина.

— Мадемуазель, вы останетесь на ужин? — спросила она у Эрмин.

— С удовольствием осталась бы, но мне нужно вернуться в дом опекуна. Ты не очень расстроишься, мама?

— Совсем немножко. Но я хочу установить добрые отношения с семьей Маруа. Если ты их не предупредила, они могут подумать, что я задержала тебя нарочно, зная, что им это не понравится.

Они попрощались на пороге. Эрмин обняла мать и дважды поцеловала.

— Мне все еще не верится, что ты теперь навсегда со мной. Если бы ты знала, как мне хочется провести этот первый вечер с тобой! Твой дом такой уютный, в нем столько света…

Девушка смотрела на фасад. В доме, окутанном сумерками, ярко горели окна. Льняные шторы создавали атмосферу уюта.

— Все такое красивое, — сказала она. — И фортепиано, и картины, и ковры…

— Моя дорогая, ты сможешь насладиться всем этим в другой раз, в другой вечер, — сказала Лора. — Я ведь не собираюсь уезжать. А теперь бегом домой! Уже очень темно.

— Мне нечего бояться, мама, — заверила Лору девушка.

Она побежала по густой траве, и через мгновение ее фигурка растворилась в мягкой темной тени деревьев.

«Моя новая жизнь начинается, — думала девушка. — Жизнь с настоящей матерью!»

В темноте Эрмин на кого-то наткнулась. Судя по фигуре, это был мужчина, и от него пахло алкоголем и табаком. Жозеф…

— Я пришел за тобой, — пророкотал он. — Бетти уже разлила суп. Не хватало, чтобы все остыло, пока ты занимаешься своими глупостями!

— Но я совсем не опоздала, — возразила девушка.

Рабочий положил узловатую руку ей на плечо и сжал так, что ногти вонзились в нежную девичью кожу.

— Не пытайся меня одурачить, Мимин, — угрожающе сказал он, приблизив свое лицо к ее лицу. — У меня большие планы! Ты станешь моей невесткой, будешь продавать диски, а деньги мы положим в банк. Я хочу снять для вас с Симоном дом моего старого приятеля Амеде. О семье Маруа еще узнают! Маруа — солидные, респектабельные люди!

Жозеф бормотал еще что-то, но хватка его не ослабевала. Эрмин догадалась, что сегодня он выпил больше обычного. Она попыталась высвободиться, но Жозеф свободной рукой схватил ее за талию.

— Ты выросла на моих глазах, Мимин, и я тебя люблю, очень сильно люблю. Если твоя мать захочет тебя забрать, это будет война. Я запросто подожгу этот барак, дом бывшего управляющего! Так что в твоих интересах быть покладистой, если хочешь, чтобы твоя мамочка Лора не сгорела заживо в адском пламени!

Он прижался плохо выбритой щекой, к свежей и гладкой щеке девушки. Эрмин схватила его за волосы и дернула изо всех сил. Страх лишил ее дара речи. Жозеф стиснул зубы, чтобы не закричать от боли, и еще сильнее прижал ее к себе. Эрмин обмерла — одну руку он освободил и теперь расстегивал ремень брюк.

— Нет! Нет! — взмолилась она. — Ради Бога, только не это!

— Ты о чем подумала, дурочка? — Жозеф с трудом переводил дыхание. — Я не собираюсь бесчестить будущую жену своего сына. Но ты заслужила наказание! Давно надо было показать тебе, кто здесь главный!

Девушка отбивалась, задыхаясь от страха. Она прекрасно помнила, какие следы оставляет на теле тяжелый ремень: Арман не моргнув глазом выносил порки, начиная с шестилетнего возраста и до сих пор.

— Я не сделала ничего плохого! — простонала она.

Внезапно рядом раздался голос Симона:

— Оставь ее в покое, отец! Ты пьян. Мне за тебя стыдно!

Юноша вырвал Эрмин из рук отца. Девушка разрыдалась. Жозеф, спотыкаясь, растворился в темноте.

— Симон, прошу тебя, останови его, — взмолилась Эрмин. — Он собирается поджечь дом моей матери!

— Не бойся, это пустые угрозы пьяного. Идем, мама успела разволноваться. Мне очень жаль, Мимин… Отец в последнее время слишком много пьет.

— Даже в трезвом виде он жестокий и безжалостный, — всхлипывая, сказала девушка. — За что он так ненавидит мою мать?

— Она богата, и он завидует, — вздохнул Симон.

Эрмин ухватилась за него, и они пошли к дому семейства Маруа.

— На этот раз я скажу маме правду, — заявил Симон, когда они остановились перед домом. — Одна она может на него повлиять. Мимин, было бы лучше, если бы ты поскорее вышла замуж. Мой отец перестанет к тебе цепляться, если у тебя появится защитник. Жо — трус, он бьет только детей и тех, кто слабее его.

— Он никогда не бил Бетти! — заметила девушка.

— Да! Ее — никогда, — согласился Симон.

Элизабет с испугом посмотрела на блузку девушки, разорванную до второй пуговицы, потом перевела взгляд на ее взволнованное лицо. Арман и Эдмон успели поужинать, поэтому она отправила мальчиков в спальню. Симон шепотом рассказал, что случилось.

— Жо не за что на тебя сердиться, Мимин, — сказала Элизабет просто. — Я ему об этом говорила. Он выпил полбутылки джина, потом еще пива. Бедный мой Жо! Он был таким хорошим работником, таким хорошим мужем! Я уже жалею о том, что ты научилась петь, дорогая. Эти грандиозные проекты совсем свели его с ума!

Эрмин не осмеливалась ответить. Она без конца поглядывала в окно, боясь увидеть разрывающие ночь языки пламени.

Симон силой усадил мать на стул. Элизабет дрожала всем телом. Она положила руки на едва округлившийся животик.

— У меня нет больше сил, дети мои, — призналась она. — Собирай вещи, Мимин, и переходи жить к Лоре. Мне все равно, что закон на стороне Жо. А я хочу вернуться к родителям в Шамбор. С тех пор как закрылась фабрика, Жо сам не свой. Сегодня вечером он отхлестал Эдмона по щекам за то, что тот пролил немного супа на скатерть. Если он поднимет на меня руку, я уеду.

— Грязное животное! — сказала Эрмин тихо. — Когда я была маленькой, я его боялась, и не без причины. И сегодня я испугалась, Бетти. Жозеф расстегивал ремень, это было ужасно!

— Моя бедная крошка! У меня сердце разрывается, когда я это слышу! — воскликнула Элизабет.

Девушка посмотрела на хозяйку дома. Лицо Элизабет было словно восковое, глаза обведены сиреневыми кругами. Сердце ее замерло от жалости. Эрмин подошла и погладила лоб молодой женщины.

— Ты заслуживаешь лучшего мужа, чем Жо, Бетти, дорогая, — сказала она. — Не расстраивайся так сильно, Симон пришел вовремя. Скоро все это забудется.

— Уходи к матери сегодня же, Мимин! — продолжала настаивать Элизабет. — Лора позаботится и о тебе, и о твоей карьере. Завтра я все расскажу аббату Деганьону и мэру. Они сурово отчитают Жо, они его вразумят. Он дорожит своей репутацией и не будет больше устраивать скандалов.

— Нет. Я хочу остаться с тобой и помогать тебе, по крайней мере, до рождения ребенка, — твердо сказала Эрмин. — Ты выглядишь усталой.

— Да, я и правда очень устала. Пойду-ка я спать, хотя сердце у меня не на месте. Поведение Жо мне противно.

Симон отвел мать на второй этаж. Эрмин убрала со стола, вымыла посуду и подмела в кухне. Она часто выглядывала в окно, чтобы убедиться, что нигде ничего не горит.

«Это было бы ужасно, если бы Жозеф и вправду решился поджечь дом, — думала она. — Мама так рада, что наконец переехала! Но она, конечно, не сгорит в огне. Селестен и Мирей ее спасут!»

Как и многие жители Квебека, Эрмин панически боялась пожаров. Невозможно было стереть из памяти день, когда они с Симоном с плотины на реке Уиатшуан смотрели, как горит церковь. Рассказывали, что единственная в Валь-Жальбере гостиница[52] тоже в свое время пострадала от пожара.

«Мне в 1918 году было только три года. Конечно, все, что сгорело, быстро отстроили, но множество личных вещей пропало безвозвратно…»

Беспокойство ее не ослабевало. Наконец сверху спустился Симон. Вид у него был встревоженный.

— Пойду поищу отца, — сказал он. — Мама боится, как бы он не наделал глупостей.

— О чем ты говоришь?

— Как бы он не повесился на потолочном брусе на фабрике! Он забрал с собой ключи. У отца плохой характер, он скор на расправу, но при этом, что удивительно, у него есть совесть. Я знаю, сегодня вечером он приставал к тебе. Поверь, Мимин, завтра утром он будет умирать от стыда. Может, даже раньше.

Девушка едва удержалась от реплики: «Я бы удивилась, если бы ты оказался прав». Симон был искренне обеспокоен.