Россия и Европа. 1462—1921- том 1 -Европейское столетие России. 1480-1560 - Александр Янов

В методологическом плане концепция его сводится к яростному отрицанию марксистского постулата об однолинейности историчес­кого процесса. Как для всякого бывшего марксиста, это больная для · него тема, и он много раз к ней возвращается. Универсальность

4 S.N. Eisenshadt. «The Study of Oriental Despotisms as Systems of Total Power» in The Journal of Asian Studies, 47 (Mayi958), p. 435-36.

марксизма, его высокомерная уверенность, что провозглашенные им «формации» одинаково подходят для всех стран и народов, беси­ла Виттфогеля. Он противопоставил ей методологию «многолиней- ности» общественного развития.

К удивлению критиков, однако, Виттфогель оказался решительно не в состоянии своей методологии следовать. Во всяком случае цент­ральный тезис его теории состоит как раз в единственности исходного исторического пункта деспотизма. Расположен этот пункт, полагал он, в засушливых районах Азии и Ближнего Востока, где люди не могли прокормить себя без искусственного орошения. Именно жизненная необходимость в строительстве гигантских ирригационных сооруже­ний и привела, по Виттфогелю, к формированию менеджериаль- но-бюрократических элит, поработивших общество. Потому и пред­почитает он называть деспотизм «гидравлической» или «агромене- джериальной» цивилизацией. Короче, подобно уже известному нам проф. Сироткину, он тоже думает, что география — это судьба.

Но тут вдруг и наталкивается эта элегантная концепция на непре­одолимое препятствие. Оказывается, что многие страны, вполне от­вечающие его собственному описанию деспотизма, расположены были очень далеко от засушливой сферы. Для человека непредубеж­денного и тем более проповедующего, как Виттфогель, «многоли- нейность» исторического развития, препятствием бы это, конечно, не стало. Он просто предположил бы, что возникает деспотизм и по каким-то другим, «негидравлическим» причинам. Но вместо этого элементарного предположения автор делает нечто прямо противо­положное. Он начинает вдруг выстраивать сложнейшую иерархию деспотизмов, берущую начало в той же гидравлике.

В дополнение к «плотному» или «ядерному» деспотизму включа­ет эта иерархическая семья множество разных «типов» и «подти­пов», в частности, деспотизмы «маргинальные» и даже «полумарги­нальные», не имеющие уже не малейшего отношения к искусствен­ной ирригации. Мало-помалу весь мир за пределами Западной Европы и Японии — совершенно независимо от количества выпада­ющих в нем осадков — втягивается таким странным образом в во­ронку «гидравлической цивилизации».

В этом пункте методология Виттфогеля с пугающей ясностью об­ретает черты той самой универсальности, которую он так ненавидел в марксизме. Разве что вместо «однолинейного» евангелия от Карла Маркса возникает перед нами «двухлинейное» (или, если хотите, би­полярное) евангелие от Карла Виттфогеля. А это уже прямо связано с проблемой «русского деспотизма».

Глава шестая «Деспотисты»

формулировка

Первоначально (в ранних статьях 1950-х и, конечно, в главной своей книге) Виттфогель утверждал категори­чески, что с младых, так сказать, ногтей Россия безусловно принад­лежала к этому деспотическому семейству. Выстраивалось это у него таким замысловатым образом. «Ядерный» деспотизм был в Китае. Когда в первой половине XIII века Китай оказался жемчужиной мон­гольской короны, он «заразил» своей политической организацией культурно отсталых завоевателей. И, двинувшись на Запад, монголы понесли с собою эту китайскую «заразу».

Поскольку, однако, «ядерным» деспотизмом стать монгольская империя не могла по причине полного равнодушия к земледелию, тем более ирригационному, пришлось ей удовольствоваться стату­сом «маргинального». А завоевав Киевско-Новгородскую Русь, пре­вратила она свою новую западную колонию соответственно в «под­тип полумаргинального деспотизма». В некое, то есть очень-очень отдаленное, но все-таки несомненное политическое подобие Китая.

Заключительная

Схема, как видите, и впрямь сложноватая. И уязвимая. Во вся­ком случае когда, шесть лет спустя после выхода книги ей бросили вызов в Slavic Review некоторые историки (год спустя дискуссия вы­шла отдельной книгой), Виттфогель попытался изложить ее более ос­новательно. Вот его заключительная формулировка: «Византия и монголы Золотой Орды были теми двумя восточными государства­ми, которые больше всего влияли на Россию [в допетровскую эпоху]. Все согласны, что в Киевский период, когда византийское влияние было особенно велико, русское общество оставалось плюралисти­ческим („многоцентровым")... тогда как в конце монгольского пери­ода возникло в Москве одноцентровое общество, доминируемое са­модержавным государством. Как свидетельствуют факты, самодер­жавие исполняло ряд менеджериальных функций, которые государ­ства позднефеодальной и постфеодальной Европы не исполняли- Свидетельствуют они также, с другой стороны, что многие государ­ства на Востоке исполняли эти функции».5

Глава шестая «Деспотисты»

Повторение пройденного

Разумеется, Виттфогель и пред­ставления не имел, что лишь повторял на своем «гидравлическом» языке идеи русских евразийцев, без всякой гидравлики пришедших к аналогичному выводу, по крайней мере, за четыре десятилетия до него. Вот что писал, например, еще в начале 1920-х один из осново­положников евразийства Николай Трубецкой: «Господствовавший прежде в исторических учебниках взгляд, по которому основа рус­ского государства была заложена в так называемой Киевской Руси, вряд ли может быть признан правильным. То государство или та группа мелких, более или менее самостоятельных княжеств, кото­рых объединяют под именем Киевской Руси, совершенно не совпа­дает с тем русским государством, которое мы в настоящее время считаем своим отечеством... В исторической перспективе то совре­менное государство, которое можно называть и Россией и СССР (де­ло не в названии) есть часть великой монгольской монархии, осно­ванной Чингизханом».6

Как на ладони здесь перед нами негласное сотрудничество меж­ду русскими националистами и «ястребами» западной историогра­фии, когда идеологи противоположных вроде бы конфессий едино­душно отлучают Россию от Европы. Началось это странное сотрудни-

Karl A WittfogeL Russia and the East: A Comparison and Contrast, In The Development of the USSR: An Exchange of Views, ed. by Donald W. Treadgold, Seattle, 1964 (farther referred to as Treadgold, ed.), pp. 352-353.

H.C. Трубецкой. История. Культура. Язык, M., 1995» с. 211, 213 .

чество, впрочем, как, я надеюсь, помнит читатель, очень давно, еще в XV веке, когда ненавистники «латинства», иосифляне в трогатель­ном согласии со своими заклятыми врагами католиками сорвали в России церковную Реформацию.

Но те, старые иосифляне, не объявляли себя, по крайней мере, прямыми наследниками только что изгнанных тогда с русской земли бусурманских завоевателей. И не подозревали, в отличие от совре­менных неоиосифлян, что ярлык «чингизханства» обрекает Россию на такое же изгойство в семье цивилизованных наций, на какое об­рекал в глазах античных мыслителей Персидскую империю ярлык «варварства». Но странным образом нисколько не беспокоит чин- гизханское родство неоиосифлян XX века. Напротив, они этим из­гойством своей страны гордятся.

«Без татарщины не было бы России», провозглашал главный идеолог евразийства Петр Савицкий.7 «Московское государство возникло благодаря татарскому игу», вторил ему Николай Трубец­кой.8 А Михаил Шахматов пошел дальше всех: он приписывал мон­гольскому нашествию «облагороживающее влияние на построение русских понятий о государственной власти».9 В чем конкретно за­ключалось благородство этого влияния, разъясняет нам евразий­ский историк Сергей Пушкарев: «Ханы татарские не имеют надоб­ности входить в соглашение с народом. Они достаточно сильны, что­бы приказывать ему».10 Ну и русские князья, естественно, хотя и «перестали 6Ъпъ суверенными государями, ибо должны были при­знать себя подданными татарского царя», но зато... «могли, в слу­чае столкновения с подвластным русским населением, опираться на татарскую силу».11

7 П.Н. Савицкий. Степь и оседлость, Евразийский Временник, кн. 4, Берлин, 1923, с. 372.

g

Н.С. Трубецкой. О туранском элементе в русской культуре, Евразийский временник, кн. 4, Берлин, 1923, с. 372.

9 М. Шахматов. Подвиг власти, там же, кн. 3, с. 59.

10 С.Г. Пушкарев. Обзор русской истории, М., 1991, с. 93.

it

Там же.

1 1 Янов

Само собою разумеется, что «в татарскую эпоху слово вече полу­чило значение мятежного сборища».12 Ни на минуту не сомневаюсь я, что наблюдения эти, по крайней мере, частично верны. Так оно, вероятно, во многих случаях и было. Но гордиться этим?..