Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья - Михаил Крикуненко

Я смотрю на себя в зеркало. Скалюсь. Трогаю клыки. Некоторые люди отбеливают свои клыки, чтобы они выглядели привлекательнее. Пытаюсь понять, как учила Шанти, на какой я стороне — добра или зла. Надуваю ноздри. Оттягиваю веко, разглядываю глазное яблоко в красных прожилках. Высовываю язык. Ловлю его за кончик и зубной щеткой счищаю белый налет. Язык вырывается, как змея, норовит ускользнуть обратно. «Все не так, как кажется», — говорила Шанти, Великая Богиня из плоти и крови. Кто мы? Мы привыкли к себе таким, поэтому воспринимаем свою телесную оболочку естественно. Могли бы мы выглядеть иначе? Наверняка. Но наше тело оптимально для жизни на этой Планете, учитывая гравитацию, силу притяжения, химический состав атмосферы. Полозов сказал — нам дано все, кроме одного — каждый должен сам сотворить свою душу. Это единственное, чего не сделал за нас Господь. Профессор и не подозревает, что давно сделал свое открытие. «Рай внутри нас», — сказала Шанти. Кстати, примерно также говорил философ и водитель Лема в Чечне. Мне жаль Полозова, открывшего формулу счастья и Ратху с ее вечной статуей. Поэта Диона и писателя Апполинария. Хочется рассказать им про Шанти, но это может их убить.

Канта подошла сзади, обняла меня. Я почувствовал ее запах. Запах моей женщины. Повернулся, поцеловал ее в губы, испачкав их зубной пастой. Прошелся по шее, добрался до мочек ушей — самых совершенных в мире раковин, похожих на морские. Она замирает каждый раз, когда я целую ее уши. Становится неподвижной, как стреноженная горная лань, а тело ее покрывается мурашками. Меня охватывает какая-то обволакивающая нежность к ней. Совсем не хочется вспоминать Чечню после всего, что нам пришлось пережить крайнее время, но я должен. Именно сейчас надо рассказать ей все про Рустама. Кем он был, как погиб. И что я находился рядом в последние минуты его жизни.

— Мне надо тебе рассказать что-то важное, — сказал я.

— Неужели это так срочно? — мурлыча, как кошка, спросила она, слегка царапая мою спину ногтями.

— Да. Прежде чем мы окончательно вернемся друг к другу, ты должна кое-что узнать.

Я рассказал ей о той ночной вылазке с разведчиками, когда был захвачен и казнен Рустам — ее сосед, который возил Канту с матерью на своей старенькой «шестерке» по Грозному. Помогал продуктами. Он задушил девушку-секретаря из соседнего подъезда вместе с ее бабкой только за то, что девушка работала на федеральную власть: печатала документы и заваривала чай. Рустам был боевиком, и ему нужен был повод, чтобы появляться перед КПП с голубыми, облупившимися воротами, дырявыми от пуль. Дожидаясь Канту с матерью, он собирал информацию. Рустам знал о готовящемся взрыве, в котором погибла мать Канты. Помог его организовать. Хотя наверняка он что-то испытывал к Канте. Было видно, она нравилась этому шестнадцатилетнему мальчишке.

Канта слушает меня, забравшись на кровать и обхватив колени руками, как обычно делает в моменты переживаний. Видно, что воспоминания о войне, погибшей матери заставляют ее страдать, переживать заново все то, от чего она бежала в Санвилль. Но я не мог не рассказать ей про Рустама. Шла война. Разведчики делали свою работу. Не его смерть мучила меня, а то, что не смог, да и не захотел этому помешать. Я чувствовал исходящую от него угрозу. Он мог расправиться с Кантой так же, как с ее подругой из соседнего подъезда. Он оказался повинен в смерти Ольги Ивановны, Лемы и около сотни других людей. Но Канта ничего об этом не знала и считала Рустама своим другом. Заботливым, молчаливым, немного хмурым соседским мальчишкой. Я не знаю, как она себя поведет. Но она должна узнать все именно сейчас, пока мы не покинули Санвилль. Ничто больше не должно стоять между нами.

Я закончил рассказывать. Теперь все зависит от Канты. Какое-то время она продолжала слегка раскачиваться на кровати, обхватив колени. Комната раскалилась от солнца, несмотря на распахнутые окна, из-за которых доносится щебетание птиц и блеяние древесных жаб:

— Ме-е-еко! Ме-е-еко!

Канта встала с кровати, подошла ко мне, посмотрела в глаза.

— Из-за него погибла мама, — сказала Канта. — И не только она. Мне не хочется больше все это вспоминать.

— Послушай, Канта, — начал было я, но она перебила.

— Называй меня Ольгой. Я вернулась.

Полозов суетится, угощая нас нарезанными фруктами с бронзового подноса эпохи Моголов. По крайней мере, так утверждает профессор, выменявший его на два блока сигарет.

— Уезжаете? — сетует Александр Дмитриевич. — Ну что же, значит, так и должно быть. Так и должно быть! — задумчиво повторяет он.

Ратха поставила пластинку, в патефоне энергично зашипел голос призрака Элвиса Пресли.

— Жаль, вы не увидите окончательный образ Великой Шанти, — скоро я закончу, — сказала Ратха.

— Скоро — это еще лет через десять? — спросил Люк.

— Не мелочись. Что такое десять лет по сравнению с вечностью? — ответила Ратха.

Ольге нелегко было пережить разочарование после разговора с Амели — Великой Шанти. Санвилль оказался пустышкой. Хлоя с Дэниелом сдержали свое обещание. А мы с Люком свое. Пусть останется здесь этот искусственный Рай с его иллюзорным миром, собравшим отчаявшихся из разных мест Планеты. Люк сказал мне, что поживет в Санвилле, пока не улягутся его дела во Франции. Мне кажется, он запал на Ратху. Да и он ей нравится, это давно заметно.

Океан штормит. Появились облака, напомнившие о приближающейся осени и сезоне дождей. Мы с Ольгой пришли проститься с нашим пляжем, где любили купаться и лежать на теплом песке в тени пальм. Брызги волн долетают до нас мелкими, солеными каплями.

— А Бог есть? — спросила Ольга.

— Конечно, — ответил я.

— А если он просто легенда, как и Шанти?

— Нет, он есть. Он везде. Среди нас и в нас. Бог, Высший Разум, Космос. Должен же кто-то за всем этим следить.

— За нами?

— За нами.

— А за инопланетянами?

— И за ними тоже.

— А если мы просто компьютерная программа высших существ, биороботы, участники космического реалити-шоу или чей-то сон? Что, если мы и правда аватары разумных осьминогов или облаков, которые просто играют нами? — не унимается Ольга.

— Это не важно. Ведь мы не можем проткнуть булавкой черную материю Космоса и заглянуть за кулисы этого спектакля. Всему свое время… Гораздо важнее то, о чем говорила Шанти, — заглянуть в себя. Посмотреть со стороны.

— Глазами инопланетянина?

— Глазами инопланетянина.

Неожиданно прямо над нами возникла летающая «гантель». Совсем такая, какую я видел в детстве, только шары по краям — оранжевый и фиолетовый — поменьше, но зато горят они ярче. «Гантель» зависла над нами, и в отражении оранжевого шара мы с Ольгой увидели себя.

— Я думала, ты врал мне, — сказала она, прижимаясь.

«Гантель» изучала нас минуту, мигая шарами. Затем сделала кувырок, взмыла вверх, пробив облако, и точкой растворилась в небе. Подул легкий, теплый ветер.

— Я хочу домой, — сказала Ольга.

— Такси уже едет, — сказал я, нащупывая в кармане брюк два билета на самолет до Москвы.

— Как думаешь, он найдет его? — спросила Ольга, погладив свой живот, в котором теплится новая жизнь. Наш с ней малыш, будущий землянин.

— Что?

— Найдет он свой Рай?

— Обязательно. Мы же с тобой нашли, — я обнял ее и поцеловал.

По небу плывут облака. Одно из них белое, сияющее, подсвеченное радугой. Другое — черное, грозовое. Снова подул ветер, облака перемешались, и стало сложно отличить одно от другого.

Михаил Крикуненко,

Москва (2013)

Примечания

1

«Всё, что мы говорим, — это «Дайте миру шанс» — из песни Дж. Леннона Give рeace а сhance, 1969 г.

2

Б.Л. Пастернак. «Не волнуйся, не плачь, не труди…» 1931 г.