Комендант мертвой крепости - Владимир Аренев

— Господин советник, ворота запираем?

Он зло глянул на подбежавшего десятника.

— Не сметь! Десять… нет, пятнадцать андэлни отправьте из восточных, пусть обойдут деревушку с севера и ударят с тыла. А вы готовьтесь: пропустим наших, позволим въехать остальным — вот тогда и атакуем с двух сторон. На узкой улочке им не развернуться. И запомните, все, — (он видел, что его слушает не только десятник), — ни один не должен уйти. Но нам нужны живые… необязательно невредимые, но — живые.

Схватил принесённый оруженосцем щит, а перевязь с мечом никогда во время выездов и не снимал. Это было первое, чему научил Эстритолка Оттенса сотник — ещё когда они только познакомились и отправились вдвоём на первое деликатное задание. «Оружие, — говорил Акийнурм, — всегда должно быть при вас. Даже если мы едем в какой-нибудь захолустный городок, по пустяковому делу». В тот раз оно им действительно понадобилось — и урок сотника господин Оттенс запомнил навсегда.

Сейчас он проверил, свободно ли выходит меч из ножен, и огляделся по сторонам.

Горбачи ревели из-за запертых дверей. Скоростели вторили им, вытягивая длинные шеи и топорща алые хохолки. Господин Оттенс рассеянно подумал о том, что кудлаков можно было и не убивать, — и это оказалось его последней отвлечённой мыслью.

Дальше всё происходило с невероятной скоростью — как будто время до сих пор сжималось в тугую пружину, — и вот теперь развернулось.

Створки ворот с гулким грохотом отлетели в стороны. Чья-то рука ухватила господина Оттенса за плечо и рванула влево — из-под лап ворвавшегося на улочку скоростеля. Всадник в седле держался из последних сил. Левое его бедро и левый бок птицы влажно блестели, и что-то капало в пыль, оставляя густой, вязкий след.

Вслед за первым въехали два других всадника. В узком пространстве птицы столкнулись, один андэлни вылетел из седла и рухнул прямо на доски хлипкого заборчика. Закашлялся, попытался встать.

На него не обращали внимания. Потому что в ворота уже ворвались те, кто преследовал этих трёх, — разномастная толпа, улюлюкающая, вопящая, размахивающая оружием. Впереди неслись на бархатах двое бородачей — похоже, братья. Головы обрили налысо, кожу украсили татуировками — алыми глазами, которые таращились прямо в небо. Гигантские жуки под ними бежали беззвучно, у одного из сочленения между головой и грудью торчал обломок стрелы. Оказавшись на улице, бархаги пружинисто прыгнули — одна вправо, другая влево. Правая приземлилась на крышу домика, ловко вскарабкалась до конька и там замерла. Её всадник потянулся за луком. Другой жук оказался менее удачлив — он запрыгнул во двор, где на него обрушились солдаты господина Оттенса. Одно копьё пронзило горло всадника, три ударили по фасеточным глазам бархаги…

А в деревню уже влетали следующие всадники — кого-то удавалось остановить сразу, другие уворачивались от клинков и прорывались к площади, вслед за беглецами.

На другой стороне деревни, у восточных ворот, вдруг закричали. Зазвенело оружие, зашипели скоростели.

— Ах ты ж, гаррово семя! Их было больше! — рявкнул кто-то прямо над ухом у господина Оттенса. — Кто-нибудь…

И в этот момент воздух над их головами затрещал так, будто там, наверху, плотно натянули и разорвали надвое необъятный кусок парусины.

— Ложись! — крикнул господин Оттенс. — Все на землю!

Сам он при этом остался на ногах — просто тело отказалось повиноваться.

Первый портал возник перед только что ворвавшимся в деревушку всадником на странной твари, похожей на змею со множеством мускулистых ножек. Ножки эти заканчивались раздвоенными копытцами и при каждом движении издавали едва слышный шорох. Всадник не сидел, а полулежал на спине змееножки. Одной рукой держал поводья, в другой сжимал двулезвийный топор. Не поднимаясь, он ударил этим топором по стоявшему у ворот солдату — прямо по голеням, но несильно, чтобы не застряло лезвие.

Потом рванул топор на себя — и закричал, когда рука угодила в портал. Разрыв в ткани мира выглядел как плоское яйцевидное пятно ярко-оранжевого цвета. Оно как будто вибрировало — и оранжевые переливы внутри пятна двигались, вращались против часовой стрелки, вокруг невидимой оси.

Рука всадника вместе с топором угодила в это пятно — кисть и запястье ушли туда, как в воду.

Он отдёрнул руку… впрочем, теперь от неё осталась лишь брызжущая кровью культя.

Змея с копытцами не успела затормозить, её голова уже нырнула внутрь, тело изогнулось в судороге и стало заваливаться на бок. Портал с оглушительным хлопком свернулся в точку — сверкающую, проступившую на изнанке век, даже когда господин Оттенс зажмурил глаза, — свернулся, мигнул и исчез.

Но уже появлялись новые — и рассекали тела всадников; словно раскалённым ножом проходились по туловищам, шеям, ногам осёдланных тварей. При этом разили без разбору, своих и врагов, — и несколько солдат, оказавшихся слишком близко к порталам, уже упали, зажимая раны… если было чем зажимать.

Это длилось несколько мгновений, но господину Оттенсу показалось — не меньше часа.

Потом всё закончилось, и у ворот осталась груда плоти — извивающейся, воющей, смердящей дерьмом.

Господин Оттенс оглянулся — как раз вовремя, чтобы подбежать к чарознатице и не дать ей упасть. Она не просто побледнела — кожа, казалось, стала бесцветной, глаза закатились, как у сломанной куклы, нижняя челюсть отвисла, подбородок был мокрый от слюны. Господин Оттенс мимоходом удивился, что это хрупкое, миниатюрное тело оказалось настолько тяжёлым.

А потом в плечо чарознатицы вонзилась стрела — и оно стало вовсе неподъёмным. Господин Оттенс не удержался на ногах, рухнул на бок — и только миг спустя сообразил, что это его толкнули.

— Лежите! — яростно прошипел сотник — а сам уже отдавал команды, резко махал рукой: — Пошли! Пошли!

Андэлни бежали к крыше, на которой засел татуированный стрелок. Тот отпустил бархагу, а сам спрятался за скатом и выцеливал нападавших. Одного ранил в руку, другому попал прямо в глаз…

— Уносите её в дом! — Сотник рывком поднял господина Оттенса на ноги, подхватил чарознатицу. — Стрелу не трогайте, потом… после всего… — Обернулся к восточным воротам, где до сих пор звенела сталь. — Вот гаррово семя, кто же знал, что они зайдут с обеих сторон!

Дальше господин Оттенс не слушал: он побежал к дому, чуть пригнувшись, не думая о том, что представляет собой идеальную мишень для стрельбы. Один раз споткнулся и едва не упал, но устоял.

Наконец, он скользнул внутрь и бережно опустил женщину на деревянную, застеленную шкурами лавку. Пальцами коснулся горла — есть ли пульс; был, едва заметный, но всё же был.

Осмотрел рану, стараясь не трогать стрелу: наконечник ударил уже на излёте, кость вроде не задета. Правда, лезвие могло быть отравлено, но здесь ничего не поделаешь, по крайней мере — не сейчас.

Он поглядел сквозь узкое слюдяное окошко во двор — увидел только мельтешенье, услышал — всё ту же смесь криков, команд, птичьего клёкота. А ещё через пару мгновений, хотя крики и клёкот продолжали звучать, понял — всё закончилось. Закончилось или вот-вот закончится, и значит…

— Рункейрово сверло! — Эстритолк Оттенс ещё никогда в жизни не бегал с такой скоростью. Он вылетел из домика, снова едва не зацепился обо что-то, перепрыгнул (мимоходом отметив, что это — надкрылье рассечённой порталом бархаги) — и побежал к Акийнурму. Тот стоял, привалившись боком к чьему-то заборчику, и переводил дыхание. Наблюдал, как его андэлни волокут из соседнего двора арбалетчика — того самого, с татуировкой на бритой голове.

Потом отвернулся посмотреть на господина Оттенса, который от волнения только и мог, что махать руками и сипеть.

Как раз в этот момент солдаты решили упростить себе жизнь. Они швырнули избитого в кровь стрелка, и один потянулся за мечом.

— Нет! — Между солдатом и татуированным вдруг встал Бурдюк. Святой отец был с головы до ног вымазан в липкой ярко-жёлтой жидкости, а мизинец на его левой руке оттопыривался так, словно жрец собирался на манер какого-нибудь дворянчика хлебнуть чаю из миниатюрной чашечки. — Не трогайте его! — повторил Бурдюк. — Не смейте!

— Святой отец, — тихо сказал один из солдат, — вот, право слово, шли бы вы… умыться там или ещё чего. При всём уважении.

Он был из тех ветеранов, которые уходили на покой — да вот вернулись, когда в них возникла необходимость. Если не сверстник Акийнурма, то уж точно — не намного моложе его.

— Вы не понимаете!..

— Занимайтесь мёртвыми, святой отец. Вон хотя бы теми двумя, которых убил этот выродок. А его оставьте нам.

— Стоять! — рявкнул, наконец, господин Оттенс. — Чтоб и волос с его головы… — Он запнулся, сплюнул и добавил уже спокойней: — В общем, насчёт волос — поздно, конечно. — (Кто-то из солдат хохотнул). — Но насчёт остального — святой отец прав, а мы все — болваны. Верно, сотник?