Сергей Курёхин. Безумная механика русского рока - Кушнир Александр Исаакович

В итоге со словами «это настоящая тупорыловка» Курёхин на втором курсе бросил учебу. Время от времени он подрабатывал концертмейстером, но средств к существованию у него по-прежнему не было.

«Когда Сергей женился, их кормили родители Тани, — вспоминает Алена Бендер, которая была свидетельницей на свадьбе. — Жить было не на что, в бюджете сплошные дыры. Когда родилась Юля, Таня взяла академотпуск, а Курёхин тратил свои заработки на New Musical Express, который стоил 25 рублей. Это были большие деньги, но Сереге было насрать. Не потому, что он был зверюгой или эгоистом. Просто кому-то нужен был хлеб, а кому-то — информация».

Дождавшись, когда тесть с тещей уходили из дома, Курёхин ставил на проигрыватель пластинку Jethro Tull, брал флейту и начинал играть в унисон с Иэном Андерсоном. Вдоволь наигравшись, направлялся в «Сайгон». Там был лучший в городе кофе, и непрерывно бурлила контркультурная жизнь. В 1960-е там бывали Сергей Довлатов, Иосиф Бродский, Владимир Уфлянд, Борис Дышленко, в 1970-е — всевозможные авангардисты, Эрих Горошевский, Митя Шагин, Джордж Гуницкий и Борис Гребенщиков с зеленой бородой.

Постепенно вокруг Курёхина сложился стабильный сайгоновский круг общения: поэт Аркадий Драгомощенко, скрипач Володя Диканский, актер Сергей Берзин, историк Рим Шагапов, барабанщик Саша Емельянов и саксофонист Володя Болучевский, который, проходя службу в армии, умудрился сыграть на похоронах легендарного маршала Буденного.

«У нас был друг по имени Кит, сокращенно от «Китаец», — рассказывал мне впоследствии Болучевский. — На самом деле он был не китаец, а еврей... Он был племянником кинорежиссера Михаила Ромма — высокий, с узкими глазами, громадным носом и чудовищным обаянием. И у Кита была двухкомнатная квартира возле метро «Чернышевская», где мы все общались. Как-то раз туда пришел парень в бархатном пиджаке в елочку и в коротеньких брюках. Это был Курёхин. А дальше начался портвейн, и всё пошло по обычной схеме. На этой почве мы всей компанией в количестве десяти человек заночевали у Кита. Утром проснулись и пошли к пивному ларечку. Уточнили еще разок, кого как зовут. С тех пор мы с Сережей практически не расставались».

Центром и идеологом новых сумасбродств, как правило, становился сам Курёхин. Общаясь с незнакомыми людьми, он любил представляться как «рок-органист», а мастерство оратора предпочитал оттачивать на бродящих поблизости студентах-иностранцах. Когда они интересовались неизвестными страницами русской истории, Курёхин, давясь от смеха, рассказывал им о том, что Распутин — это внебрачный сын Толстого, и для достоверности называл архивы, номера описей и фондов, в которых этот факт подтверждался документально. После чего Сергей спрашивал: «А вы в курсе, что Лев Николаевич тайно принял ислам? И 16 февраля 1883 года совершил обрезание?» Доверчивые иностранцы прилежно записывали этот оголтелый бред в импортные тетради.

Частенько «рок-органист» любил импровизировать на пианино, придумывая псевдоисторические либретто и пафосные названия из серии «Посвящение Вавилону». И тут же исполнял какую-то стилизованную под восточную музыку инструментальную зарисовку. Впечатленные курёхинской магией студенты восторженно слушали этот авангардистский беспредел.

Про подвиги Сергея тогда ходило немало мифов и легенд, и спустя годы отличить правду от вымысла не представляется возможным.

«Как-то раз Курёхин с приятелем высунулись в окно и заметили прогуливающуюся по улице девушку, — вспоминает писатель Сергей Коровин. — Учтиво поздоровавшись, Сергей предложил ей присоединиться, а она возьми и поднимись к ним на второй этаж. Тогда Курёхин всё так же учтиво предложил ей немедленно с ним соединиться, и она немедленно соединилась. Но, когда его приятель тоже выразил подобное желание, девушка сказала — с удовольствием, да не могу, у меня на улице муж за арбузом стоит».

Приезжавшие из Москвы меломан-философ Женя Нестеров и двоюродный брат Максим Блох добавляли огня в буйный костер местной богемной жизни. Это были времена, когда, как говорится, «рыба в Каме была» и поезда из одной столицы в другую ходили как трамваи с билетами по десять рублей. Это был период дружеских бесед и беспробудного пьянства времен заката советской империи в его ленинградском преломлении.

«У нас с Курёхиным была крепко сбитая компания, — вспоминает Женя Нестеров. — Когда в Питере появлялись гости из Москвы, это была уважительная причина забыть об и так уже давно позабытых делах и обязательствах. И начиналось марафонское пьянство, совершенно немыслимое. Зачастую с нами происходил распиздос такого масштаба, что точка сборки двигалась во всех направлениях по двадцать раз в день. Я полагаю, что Кастанеде такое и не снилось. Порой окружавшие нас люди не знали, что делать — или вызывать милицию, или накрывать на стол».

Время — наполненное планами, встречами, ощущениями — летело вокруг Курёхина незаметно. И, что характерно, уже тогда в Сергее (Близнецах по знаку зодиака) уживались как минимум двое. Первый аккомпанировал гимнастам и играл рок в группе «Пост», второй читал самиздатовские переводы трудов французских философов-психоаналитиков, книги по истории буддизма, а также слушал Монка, Эрролла Гарнера и Сесила Тейлора. И никакого противоречия между первым Курёхиным и вторым не было. Просто молодой человек расслабленно перемещался туда, куда занесет его судьба. Так он попал в эпицентр ленинградской рок-сцены.

Как-то в «Сайгоне» Аркадий Драгомощенко подружился с музыкантами группы «Санкт-Петербург» и их лидером Владимиром Рекшаном. В 1972 году это был один из первых ленинградских ансамблей, исполнявших рок-н-ролл на русском языке. Нечастые концерты в Академии художеств им. Репина сопровождались невиданным ажиотажем — желающие попасть на выступления били стекла и залезали в спортзал по пожарной лестнице через крышу.

Курёхин старался не пропускать подобные акции. Ему нравился командирский статус Рекшана, нравилась алогичная манера игры барабанщика Николая Корзинина, который делал немыслимые брейки, растягивал их и заканчивал во время следующей фразы. Несложно догадаться, что клавишнику относительно скромного «Поста» тоже хотелось принять участие в подобном мероприятии. И вскоре такая возможность ему представилась.

Драгомощенко договорился с директором Дома культуры в поселке Тайцы, чтобы провести там подпольный концерт. Хедлайнером был «Санкт-Петербург», а на разогреве выступали группы «Генерал Бас» и «Пост». Вся питерская богема приехала в Гатчину посмотреть на «Санкт-Петербург», но зрители не могли не обратить внимания на молодого клавишника «Поста», который, одетый в розовую рубашку и джинсы с бахромой, буквально блистал в этот вечер. И неудивительно, что вскоре Корзинин пригласил Курёхина выступать в своем новом ансамбле.

Собранный на осколках «Санкт-Петербурга» «Большой железный колокол» выглядел настоящей супергруппой. Корзинин, одетый в фирменные американские джинсы с нашитой красной звездой, исполнял песни на стихи Драгомощенко. На скрипке играл будущий музыкант «ДДТ» Никита Зайцев, на барабанах — будущий музыкант «Аквариума» Майкл Кордюков, на басу — Виктор Ковалев из «Санкт-Петербурга». И, наконец, на клавишах — Сергей Курёхин.

«Нам нужен был клавишник, — рассказывал мне спустя много лет Корзинин. — Потому что я из барабанщика превратился в балбеса, который бил ритм на гитаре. Мы играли мои композиции, а музыку надо было украшать. И появился Серега, который как губка с ходу впитывал всё новое. Играл легко и непринужденно, прямо поливая мелодию за мелодией. Ему не очень интересно было с нами репетировать, потому что он сразу понимал, что нужно делать. Он был человек полета. Он развивался и не мог остановиться. Он уже тогда был как комета!»

20 января 1974 года Курёхин выступил на первом в своей жизни рок-фестивале. В тот день в ДК им. Орджоникидзе играли «Мифы», «Большой железный колокол», «Земляне», «Санкт-Петербург» и «Аргонавты». Среди зрителей в крохотном зальчике находились юные Борис Гребенщиков, Сева Гаккель, Дюша Романов, Володя Козлов, а в членах жюри числились джазовый критик Владимир Фейертаг и художественный руководитель «Поющих гитар» Анатолий Васильев.