Свой, чужой, родной - Татьяна Полякова

С минуту Марина Витальевна разглядывала записку, точно там не пара слов, а текст на три тысячи знаков. Потом взяла очки, лежавшие на холодильнике, и вновь принялась читать. Губы ее при этом шевелились, словно у первоклашки. Я приготовилась к испытаниям.

– Я ничего не понимаю, – жалобно произнесла она, положив листок на стол перед собой.

– Видите ли, 23-й дом вроде бы нежилой, а моя подруга мечтает устроить там фотосессию, вот я и подумала: может, кто-то из ваших бывших квартирантов знаком с хозяином дома?

– Какой дом? Господи, Тина, как ты меня напугала…

«Интересно, что ж такого страшного я сказала?» – очень хотелось спросить мне, но вместо этого я начала плести про подругу и фотосессию, а Марина Витальевна, сложив руки на коленях, продолжала смотреть на пожелтевший листок бумаги с таким выражением, точно перед ней устроилась гадюка.

Разумеется, я уже жалела, что пришла сюда, и тут Марина сказала:

– Теперь придется в полицию идти. Как думаешь?

Это уж вовсе никуда не годилось, и я, не сдержавшись, спросила:

– В полицию-то зачем?

– А вдруг это важно?

– Кому?

– Ну, не знаю… – Она тяжело вздохнула.

«С ума сойти», – мысленно простонала я, а вслух сказала:

– Это просто адрес, который кто-то из квартирантов записал на листке бумаги. Я сомневаюсь, что в полиции этим заинтересуются.

– Думаешь? А следователь сказал, если что-то вдруг вспомните или еще чего…

– Какой следователь? – насторожилась я.

– Фамилии я уже не помню. Шесть лет прошло.

– Стоп! – прорвало меня.

Может, прозвучало не особо вежливо, но подействовало. Марина Витальевна теперь смотрела и помалкивала, а я задала вопрос:

– Что случилось шесть лет назад?

– Как же… сестра моя пропала.

– В каком смысле «пропала»?

– В таком, – пожала плечами она. – Была и нет.

– Но… – подобное в моей голове не особо укладывалось. – Она возвращалась с работы или еще куда-то пошла? При каких обстоятельствах это случилось?

– Да никаких обстоятельств не было. Пропала, и все, до сих пор ни слуху ни духу… Такие обстоятельства.

– А почему вы решили, что записка имеет отношение к вашей сестре?

– Почерк-то ее.

– Вы уверены?

– Конечно, уверена. Почерк у нее красивый, буковки ровненькие и с завитушками. Она еще в детстве всем поздравительные открытки подписывала. Здесь видно, что спешила, но все равно буковки одна к одной.

Приподнявшись, я посмотрела на записку. Буквы действительно ровные, и завитушки присутствуют.

Тут Марина Витальевна вскочила, бросилась в прихожую, начала рыться в верхнем ящике комода и вскоре вернулась с поздравительной открыткой.

– Вот, смотри. Это она мне на день рождения дарила, а потом пропала, недели через две. День рождения у меня 30 мая, а хватились Эмму 14 июня. Это я отлично помню.

Пожалуй, насчет почерка Марина Витальевна права, я, конечно, не графолог, но очень похоже.

– А кто ее хватился? – задала я очередной вопрос.

Марина устроилась на стуле, тяжело вздохнула и ответила:

– Подруга ее. Варька Спиридонова. Она как раз под Эмкой жила.

– А ваша сестра жила в квартире, которую вы сейчас мне сдаете?

– Ну… квартира родительская. Папа умер, когда Эмке четыре года было. А маму мы восемь лет назад похоронили. Хотели квартиру продать, но у Эмки своего жилья не было, она то у хахаля своего, то на съемной. Не складывалось у нее с мужчинами… Хотя сама, конечно, виновата. Мама ей говорила: до свадьбы к себе не подпускай, а она с пятнадцати лет парням на шею вешалась. Мама только диву давалась, в кого Эмка такая шалава… Извини, Тиночка. Это я от нервов…

– Ничего-ничего, – замотала головой я. – Значит, сестра осталась в родительской квартире?

– А куда ей еще? У меня квартира своя, у нее нет. Пошла сестре на уступки. На те деньги, что ей причитались, она бы квартиру не купила. Если только на окраине, а ей туда не хотелось. Рассудили так: за год-два она подзаработает деньжат, тогда и квартиру на продажу выставим. Да не успели, пропала сестра.

– И первой на это обратила внимание соседка?

– Да. Варька. Они с детства дружили. А с сестрой мы в то время не очень ладили. Виделись редко. Она и на день рождения ко мне заскочила на полчаса. Дела у нее… Что за дела? Она ведь даже не работала. С одного места уволилась, а другого не нашла. Кто ж так увольняется, скажи на милость? Надо головой-то думать, что делаешь… А 14 июня у Варьки день рождения. И она, само собой, Эмки хватилась. То есть хватилась раньше, но не беспокоилась. Мало ли куда подруга сорвалась, Эмка – она такая… Поманит какой-нибудь мужик – и понеслась душа в рай. Она и с работы уволилась, потому что в отпуск ее не отпускали, а ее, видишь ли, любовник в Турцию позвал. Слетала в Турцию, работы лишилась, а потом, конечно, и любовника. Ну а Варвара забеспокоилась, когда Эмка на день рождения к ней не пришла и даже не поздравила. И мне позвонила. Я сначала отмахнулась, хорошо сестру зная, но тревогу почувствовала. Варька-то права, дружили они с трех лет, и не было такого, чтоб сестра ее не поздравила. Я в квартиру. Все вещи на месте. Паспорт в шкафу, и загранпаспорт тоже. Выходит, никуда она не уехала. Куда без паспорта? Я сразу в полицию заявила. Они Варьку поспрашивали, еще кое-кого из соседей… На том все и кончилось. Шесть лет никаких известий. Два раза на опознание вызывали. Такой ужас… Хорошо, Варька со мной ходила. Слава богу, не Эмка в морге лежала, но ты подумай, что я пережила. Я на этом деле инвалидность заработала. С мужем развелась. Кому я нужна, больная-пребольная. И сейчас опять все сначала? Начнут водить по кабинетам да трупы показывать. Ужас! – Она передернула плечами и заплакала.

– Но… вдруг это действительно важно? – нерешительно сказала я. – Вдруг встреча, которая произошла в двадцать третьем доме, имеет отношение к ее исчезновению?

– Имеет не имеет… Шесть лет прошло. И ты сама говоришь, дом-то этот заброшенный. И неизвестно, когда Эмка записку писала. Она в квартире два года жила. А неряха была – ужас. Уж точно гарнитур не двигала ни разу.

– И все-таки…

Марина смотрела так, точно я по капле пью ее кровь, потом кивнула:

– Только я одна не пойду. Да у меня в их коридорах приступ начнется. Еще в больнице окажусь… И был бы толк. Шесть лет прошло…

– Эмму признали мертвой? – сообразила я.

– А как же…

«Она за квартиру боится, что ли?» – подумала я. Впрочем, длинный список «чего боится моя хозяйка» можно продолжать до бесконечности.

– Ладно, – сказала я, поднимаясь. – Я записку Тимофею Глазкову покажу. Он подскажет, как поступить.

– Точно, – обрадовалась Марина. – Может, без меня как-нибудь обойдется. Мне с моим здоровьем…

Я заверила, что ее здоровье мы будем беречь, и поспешила к двери.

Вечера я ждала с нетерпением, хотелось рассказать о находке Тимофею. Впрочем, вряд ли он придет в восторг от моего рассказа. О том, что соседка пропала, ему должно быть известно, хотя в то время он еще здесь не жил. Я подозревала, что шестилетней давности исчезновение не произвело бы на меня такого впечатления, не будь этой записки. Люди, к сожалению, исчезают, и бывает, что навсегда. Но дом с колоннами будоражил воображение. Ничего удивительного, что я вдруг решила прогуляться и очень скоро замерла возле калитки.

Ставни по-прежнему закрыты. При свете дня это был просто старый дом, изрядно запущенный. И все же… приближаться к нему не хотелось. Даже сейчас он, казалось, таил угрозу. Впрочем, это, скорее всего, мои фантазии. Траву возле дома недавно скосили. Еще одно доказательство появления хозяев. И факт своего возвращения они не держат в секрете. Хотя ставни почему-то не открывают.

Я уже минут пять разглядывала дом, делая вид, что вожусь с мобильным, когда заметила, что за мной тоже наблюдают. На скамейке ближе к остановке сидела странного вида тетка, одной рукой она бережно прижимала к груди пакет, в котором что-то позвякивало, а во второй держала сигарету, но не курила, а смотрела на меня, приоткрыв рот, точно я диво дивное. На ногах у нее были домашние тапочки, а на плечах – куртка с капюшоном. С меховой опушкой. И это при том, что с утра обещали +25, а в реальности было даже больше. На бомжиху не похожа, тапочки симпатичные, а куртка чистая. Да и не тетка она вовсе. Лицо оплывшее, но ей вряд ли больше тридцати пяти – сорока.

Тут она внезапно поднялась, отбросила сигарету и нетвердой походкой направилась ко мне.

– Эй, ты! – позвала она, когда до меня оставалась пара шагов. – Тебе чего здесь надо?

– Чего мне надо – где? – спросила я, сообразив, что дама нетрезва, стойкий запах перегара тому свидетельство.

– Думаешь, я не поняла? На дом этот таращишься?

– Это что, ваш дом?

Она нервно хихикнула и покачала головой.

– Тогда какое ваше дело, на что я таращусь?

– Тянет, да? – теперь она нахмурилась и говорила серьезно, вроде бы даже с материнской заботой, а потом вдруг погрозила пальцем. – Смотри, тянет-то неспроста. Душу вытягивает. Ам! – Тут она щелкнула челюстью, и я невольно отпрянула. – И нет души.