"Эль Гуахиро" - шахматист - Юрий Папоров

Действительно, на первой странице, в верхнем левом углу, было набрано жирными буквами: «Ответственный сотрудник посольства Мексики на Кубе на службе ЦРУ».

«Так! — подумал Рамиро Фернандес. — Пожелай дьявол или кто там еще привести меня в дом к этому Умберто на день раньше, и я сейчас бы… — От одной мысли, что бы с ним сталось, на лбу выступил холодный пот. Рамиро налил стакан воды. — Ничего, за мной слежки нет. Все-таки ЦРУ знает свое дело. Хорошо, что не предупредили мексиканца о моем приезде. Еще несколько часов — и можно будет считать, что все в порядке…»

В шесть вечера Рамиро был на пляже. Газету, подброшенную ему, он вложил в поплавок, который специально развинчивался для этой цели и в котором сейчас, по плану, должны были находиться секретные документы особой важности, означавшие для Рамиро хороший заработок. «А, черт с ним! Скорее в море!» — подумал он и поспешно разделся. На пляже оказалось достаточно купающихся, но в морс охотников не было. Рамиро вынужден был ждать и не заплывать далеко от берега. Томительно тянулось время, но вот солнце, пробившись сквозь далекие кучевые облака, коснулось морского горизонта, и небо озарилось причудливыми узорами, фантастически окрашенными во все цвета радуги. «Ни в Майами, нигде в другом месте мира нет таких закатов», — с откровенной тоской подумал Рамиро.

Когда стемнело настолько, что Рамиро уже с трудом различал песчаный пляж, он поплыл в открытое море, раздавив прежде висевшую у него на поясе капсулу с порошком против акул. Прикинув по времени, что отплыл от берега более чем на две мили, он вынул нож из ножен, закрепленных на правой голени, повернул рукоятку и вложил обратно в ножны. Дорого стоили ему эти минуты! Рамиро чувствовал, что хладнокровие оставляло его — в душу, в сердце, в каждую пору его тела проникал дикий ужас. Ему стало холодно.

Наконец где-то неподалеку послышался знакомый гул. Когда лодка подошла, Рамиро ослабел настолько, что без посторонней помощи не смог в нес забраться. Капитан протянул руку:

— Поплавок и нож.

И ни слова похвалы или одобрения.

— Что было в рукоятке ножа? — спросил следователь, внимательно слушавший рассказ Рамиро.

— Капитан ничего не сказал, но потом я узнал, что в рукоятке находился особой конструкции передатчик сигналов. Чтобы меня могли обнаружить в открытом море.

— Приходилось вам еще высаживаться на Кубе?

— Нет! То есть да! Конечно! Сейчас, когда я получил задачу на длительное оседание.

— Расскажите об этом поподробнее.

— К началу сентября семидесятого года я был полностью готов к делу. Проверял меня кубинец по имени Фернандо, но в присутствии американца. Как тот назвал себя, я сейчас не помню, но во время подготовки в Гватемале, перед Плайя-Хирон, его звали Сонни. Он тоже узнал меня и поэтому особенно не придирался. Из их вопросов и инструкций я убедился, что моей заброске придают большое значение. Мне предстояло на несколько лет забыть обо всем, что было раньше, закрепиться здесь, в городе, и постараться «выбиться в люди». Нет, нет, не в начальство. Просто стать своим человеком, завести связи. Позднее, видимо, меня собирались использовать для легализации засылаемой агентуры, так я думаю.

— Когда, говорите, это было? — Следователь стал перелистывать страницы лежавшего перед ним «дела».

— В середине сентября за мной в отель «Гранада» приехал сам Андрес Насарио Сархен, он тогда был генеральным секретарем «Альфы-66». Сархен угостил меня дорогим обедом, и под вечер мы отправились на ранее не известную мне виллу под Майами, между Исламорадой и Матекамбо. Там было много кубинцев, но со мной никто не разговаривал. В отдельной комнате находилось мое снаряжение: надувной жилет, ласты, маска, герметический мешок для документов и одежды, всякие мелочи. Даже гаванский автобусный билет не забыли…

— Какими документами вас снабдили? Какое было оружие? — перебил его следователь.

— Согласно легенде. В удостоверении говорилось, что я сотрудник Института океанологии Академии наук Кубы. Но это только на первое время. Постоянные документы — в том числе и удостоверение курсов техников — я забрал из тайника в городе Ольгин. Оружие? Я предпочитал в подобных делах его не иметь. Складной нож полезнее всего. Если уж дело доходит до оружия, — это провал.

— Хорошо! Давайте по порядку. Что затем произошло с вами?

— Ночью — часов около двух — мы погрузились на спортивный катер и вышли в открытое море.

— Кто сопровождал вас?

— На катере были Фернандо, Сонни, капитан и моторист — оба кубинцы, но я их не знал. Насарио Сархен пожелал мне счастливого пути и удачи. Вручил письмо, которое я должен был опустить в городе Ольгин. Гаванский адрес на конверте я не запомнил… Через сутки мы заправились на острове Кэт и к вечеру следующего дня подошли к островку Ки-Верде.[14] Там мы пересели на более вместительный катер…

— Под чьим флагом?

— Американским. На него погрузилась вооруженная группа. Их было девять человек. Им предстояло высадиться и заняться диверсиями — сорвать ремонт и переоборудование сахарных заводов провинции Ориенте. К трем часам утра 18 сентября катер, подняв кубинский флаг и ориентируясь по маяку Бока-де-Сама, подошел к берегу восточнее маяка километра на два. Я находился уже в полном снаряжении. Капитан застопорил мотор, и через специальный люк в днище я ушел в воду. Об этом, кроме двух моих сопровождающих, на катере никто не знал. Те девять в форме революционных вооруженных сил должны были высадиться на большой резиновой лодке западнее маяка. Их путь лежал в сторону города Банес. А я шел по дороге через Бариай на Ольгин. Расчет был на то, что если их засекут, завяжется перестрелка. Это меня надежно прикроет. Но у них высадка прошла удачно…

— Позднее мы их обнаружили.

— Я знаю… читал в газетах. Вы их захватили в районе Хигуани и Байре.

— Да! И захватили мы их после того, как они убили трех милисианос[15] и ранили двух сотрудников Министерства внутренних дел. А ты прошел спокойно?

— Не совсем… Но потом… все обошлось…

За три дня, в течение которых Рамиро, как сам считал, вел свой «последний на этом свете рассказ», он внутренне подготовился к суровому приговору. Но, странное дело, на душе было легко, словно бы кто-то снял с его плеч непосильную ношу.

— Да, «подвигов» у тебя, Рамиро Фернандес Гарсия, немало, — подытожил следователь. — Говоришь, во время высадки ранил бойца береговой охраны? Что ж, сотню долларов на твой счет в Майами за это наверняка перевели. Не жалеешь, что пропадут?

Рамиро опустил глаза:

— Теперь уж все равно! Моя «Голубка» спета…

— Ты так считаешь? Значит, примирился с мыслью о смерти?

— Все равно…

— Ну… какая же у тебя тогда последняя просьба перед смертью? — серьезно спросил следователь.

Рамиро задумался и тут же оживился:

— У меня их три. Три просьбы! Можно?

— Ну, давай!

— Сообщите матери и брату, что я все честно рассказал и покаялся. Потом скажите, почему меня взяли. А перед концом дайте сыграть партию с одним шахматистом… Его нетрудно найти в кафе…

Быстрые глаза следователя чуть улыбнулись:

— Ишь, чего захотел, «Эль Гуахиро»[16] — шахматист! Такая, кажется, у тебя кличка в ЦРУ?

— Откуда вы знаете?

— Не все ли тебе равно? Ты ведь сам считаешь, что с этого света списан. Окончательно! Так? Рамиро Фернандес понуро уставился в пол.

— Ну да ладно, скажу! Ты был откровенен, и мы не останемся в долгу. Слушай внимательно: подвели тебя… шахматы. Вспомни, как ты выиграл последнюю партию. Тот, кого ты тогда победил, — лучший ученик Педро Родригеса…

Рамиро менее всего мог предположить, что виноват его тогдашний выигрыш. Молодой человек в спортивной рубашке, как только вышел из кафе, сразу же направился к небольшому зданию на тенистой улице. У входа он предъявил часовому удостоверение на имя Фауре Павона, начальника погранпункта на северном побережье Кубы.

— Сегодня 23 ноября 1972 года, — заметил часовой.

— Ну и что?

— Через неделю истекает срок!

— А! 3наю. Спасибо. Завтра получу новое. — И он козырнул.

Пройдя к дежурному, Павон попросил разрешения связаться с Гаваной, с капитаном Родригесом из Центрального управления.

Всю ночь, утро и день местные органы госбезопасности проверяли личность «симпатичного» Гарсии. Собранного материала оказалось достаточно, чтобы отменить очередную шахматную партию в кафе…

— Ну, а что касается последней партии перед смертью… — Казалось, никогда в жизни Рамиро не видел более искренней улыбки. — То… ты подожди! Я думаю, до смерти далеко. Считай, что твой дебют получался гамбитным… и, возможно, он будет принят. Тогда ты еще поиграешь… — И следователь встал.

Студентки гаванской школы иностранных языков в три пары рук с трудом поспевали за одним рубщиком. Его мачете сверкал под лучами яркого солнца, и звуки срезаемых и разрубаемых на части побегов сахарного тростника сливались в одну звенящую песню.