Любовь? Пожалуйста!:))) (сборник) - Владимир Колотенко

– Мне нечем вас угостить…

Он садится напротив, вытянув свою несгибающуюся в колене ногу, пристраивает палку к столу.

– Хотите молока?

– Да, с удовольствием… Я и правда, с наслаждением выпил бы чего-нибудь. Например, холодного пива. Сойдет и молоко.

– Илья, – вдруг орет Семен, – а, Илья… Какой у него зычный, властный голос.

– Да, барин…Илья – мужик в старом военном мундире, появляется невесть откуда и, приложив руку к виску, стоя навытяжку, произносит:

– Ссушшвасс…

Цирк какой-то. Зачем Семену понадобилось разыгрывать передо мной это представление? Я с удивлением рассматриваю Илью, затем перевожу взгляд на хозяина.

– Графин с молоком и две чашки.

– Да, барин…

Когда Илья исчезает за дверью, Семен говорит:

– Мой, так сказать, денщик, экхе-экхе…

Я затрудняюсь что-либо ответить, сижу, помалкиваю. А что тут скажешь? Денщик так денщик. Шутка, на мой взгляд, не совсем удачная. Но по выражению лица Семена да по тону его голоса нельзя сказать, что он шутит. Так что же, все это на полном серьезе? Или меня все-таки разыгрывают? Или всем этим Семен пытается расшевелить мое воображение? Мне интересно, что же будет дальше.

– Илья работал у моего отца, – поясняет Семен, видимо, заметив мое замешательство, – а когда отец умер, я взял его к себе.

Мне, собственно, до Ильи нет никакого дела.

– Теперь вот живем вдвоем… Это вам должно быть интересно.

Нельзя сказать, что я потрясен увиденным, но какая-то таинственность витает в этом доме.

Позднее, когда этот загадочный хромой со своим денщиком неведомо каким образом ворвутся и круто изменят мою жизнь, воспоминание о сегодняшнем дне не раз еще будет надрывать мне сердце.

– Вы заметили, какое у него лицо? Кровь с молоком.

Я не успел его рассмотреть.

– Он болен. Небольшое помешательство. Но никому не докучает, нежен и тих. Он может часами слушать меня, не шевелясь. Никто из вашего окружения на такое не способен, не так ли?

Да, это правда. Но неужели Семен способен часами рассказывать! О чем?

Как всем нам недостает тихого помешательства. Не в первый раз я замечаю, что Семен отделяет себя от своих соплеменников. Он, и правда, не живет их заботами. А чем? Я до сих пор не могу ответить на этот вопрос.

У меня мало времени. Я заскочил на минутку и не намерен засиживаться… Почему я не удовлетворился телефонным звонком? Мне зачем-то нужно было видеть Семена. Меня так и тянет к нему…

– Значит, вы с Ксюшей уезжаете?..

– С Настей…

– Ах, ну да, с Настей… Простите. Мы до сих пор с нею не знакомы.

Это дело поправимое.

– Вы прочитали главу?

Я решаю повернуть разговор в деловое русло. Что он скажет по поводу написанного? Как оценит?

– Да, знаете ли, недурно. Я прочитал в тот же вечер…

Бьют часы. Откуда-то из-за угла доносится их размеренный бой, который обрывает Семена на полуслове. Он ждет.

– Недурно, – снова произносит он и умолкает.

Эта похвала приободряет меня. Я закидываю ногу на ногу, роюсь в сумке в поисках сигарет. Затем достаю ручку и блокнот. В камине, видимо, вспыхивает поленце, озаряя задымленную кирпичную кладку, и кажется, что это лаз в преисподнюю.

Семен смотрит, как я вожусь с сигаретами, ищу зажигалку и, когда предлагаю закурить ему, произносит:

– Спасибо, не курю.

Я помню, с какой жадностью он набросился в кафе на мои сигареты и вдруг – “не курю”.

Я тоже не прикуриваю, ослабляю лишь узел галстука.

– Мне ведь не важно, как вы пишете и совершенно безразлично, будет ли герой похож на меня. Правду сказать, я ни на йоту не сомневаюсь, что художественного шедевра из вашего романа не получится. Чутье у вас есть, но пишете вы лубочно. Ни один издатель не возьмется… Да и не время сейчас…

Семен не уточняет, какое сейчас время. Он просто умолкает на полуслове и думает о своем.

– Знаете, – произносит он затем, – у меня давно закрались сомнения: у нас ничего не выйдет. Вам не кажется, что мы зря теряем время?

Мне не кажется.

– Я уже несколько раз сам порывался написать об этом. У меня даже кое-что сохранилось, такой дневничок. Все не то…. Нужно нечто такое… Да меня и публиковать не станут. Издатели, знаете ли, измельчали, стали пугливыми и жадными. Это ясно, всегда так было… К тому же стать профессиональным писателем в пятьдесят лет… Даже если бы вы были графом или, скажем, князем… Уверяю вас, это очень трудно.

Я закуриваю. Мне не нравится его тон, его пессимистические прогнозы. В самом деле: зачем зря тратить время?

– Вы хотите сказать, что…

– Из вас можно лепить писателя. Это мне интересно. И бросьте вы обижаться на каждое мое слово. Вы же сами напросились, теперь терпите. Я помогу вам. Зачем мне это нужно? Я хочу вложить в вас свою душу. А уж потом вы как-нибудь расскажете об этом. Вам не хватает таланта, но его можно развить и затем совершенствовать. Это не сложно, проще пареной репы. Как сварить варенье из слив. Вы любите варенье? Илья любит. Но у него нет желания стать писателем. Он слушает меня каждый день и уже мог бы написать не один роман. Но не пишет. Он сумасшедший, он просто не в состоянии писать романы, понимаете?

Такого поворота в разговоре я не ожидал. Значит, я нужен ему, как глина, из которой он будет лепить свое подобие. И еще ему хочется иметь домашнего священника. Кому-то он должен исповедаться! Илья ему не подходит.

– Зато Илья…

– Он придурок… И такой ласковый, нежный… Знаете, мы с ним…

Семен снова обрывает себя на полуслове. Что он так старательно от меня скрывает, чего он не договаривает? И при чем тут Илья?

– Вы мне нравитесь еще и тем, что безумно влюблены в свою Ксе-нью и только ради нее готовы стать и писателем, и…

– В Настеньку…

– Ну да… Готовы стать не только писателем…

– Это так заметно?

– Да. Вы не простачок, а знаете, такой незатейливо-великодушный с примесью здорового честолюбия, великовозрастный инфант. Вот вы снова топырите губу, обижаетесь. А ведь этого вам никто не скажет. Но коль скоро мы с вами образовали альянс…

Я сижу, точно опущенный в воду, не знаю, что ответить, куда сбить пепел с сигареты, и сбиваю его просто на паркет. И почему-то не могу посмотреть в его черные, пожирающие меня тяжелые глаза. Я чувствую себя лягушонком, сидящим перед ужом, этаким самоуверенным всесильным гадом.

Мы молчим.

К счастью, словно спасая меня, подоспевает Илья. Он входит без стука, с глиняным кувшином в одной руке, с чашками в другой. Таких кувшинов я не видел уже лет сто. На кувшине – кирпич черного хлеба.

– Пожалуйте, сударь…

Меня он точно не замечает, а я рассматриваю его поближе. На нем старый военный китель, штаны-галифе и точно такие же, как у Семена, войлочные штиблеты. Лицом он светел, и даже в полумраке мне удается рассмотреть его ясные глаза с, как мне кажется, затаенной хитринкой. Он до удивления молодо выглядит. Длинные светлые волосы, длинные, тонкие, как у женщины, пальцы. Глядя на его лицо, кажется, что он даже еще не бреется. Между тем, ему уже явно за сорок. Он разливает молоко в кружки, кладет на стол добытый из внутреннего кармана нож и молча удаляется.

Я ловлю на себе взгляд Семена.

– Вот вам прекрасный образчик. В густые, мрачные дни безделья Илья кормит меня. Молоко, картошка, иногда зайчатина… Вы любите зайца в сметане?

Семен берет нож, режет хлеб.

– Прошу вас…

Я отпиваю глоток. Боже, какое наслаждение!

– Вы поработайте над его образом. Хотите?

Мне только чокнутого Ильи недоставало. Хотя образ Семена тот прекрасно дополняет.

Я не знаю, куда девать окурок.

– В камин бросьте… Нет ведь никакого резона что-либо выдумывать. Жизнь прекрасна своими каждодневными открытиями. Я не имею никакого права требовать от вас ответа, вопрос мой – верх неприличия, но вы – неудачник?

– Я?!

Он задает мне мой же вопрос и теперь ждет, жуя, а я желаю одного: уехать, уехать тотчас. Я чувствую, что наш разговор превращается для меня в пытку. Но почему? Что не дает мне покоя? Другой бы сумел все скрыть, а я зачем-то пытаюсь встать, не допив молока. И, вот беда, – я никогда не чувствовал себя таким подавленным. Хорош доктор!

– Есть, кстати, прекрасный липовый майский мед. Хотите?

– Да, с удовольствием…

Ясно, что на часы я смотрю от волнения. И у меня еще столько дел.

– Искусство состоит в том…

Чувство внутреннего противоречия его словам, вообще всему образу его жизни зреет у меня давно. Давно вызрело. Чтобы обуздать свое желание дать отпор его назиданиям, я встаю, ставлю стакан на стол и не жду обещанного меда.

– Спасибо. Я давно не пил такого вкусного молока.

Семен выдвигает ящик стола, достает какой-то грубой вязки бурый жупан и набрасывает себе на плечи. Он тоже встает.

– Ну хорошо, хорошо, – говорит он, – не хотите – не надо. Ломайте свои копья сами…

Мы стоим какое-то время и молчим. Камин тоже притих, приглушив свой тихий восторг недавней вспышки вялым тлением поленец. Так что же, я так и уйду ни с чем? Или того, что я сегодня увидел и узнал нового, достаточно, чтобы мое воображение, овеянное морским бризом, рисовало свои волшебные картины? А ему есть теперь где разгуляться: мне представился случай узнать еще один маленький штришок такой неведомо таинственной жизни Семена. Потихонечку я эту тайную завесу приоткрываю. Чего стоит только один Илья! Кто он, шут гороховый, уродец или грешник? Не очень-то он смахивает на сумасшедшего.