Частный доктор - Владимир Караев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Радио в номере – полное отчаяние! Ухо не улавливает ни одной ассоциации, ни одного слова – набор гортанных звуков. Боже, я этот язык никогда не осилю!
Министерство абсорбции. Обшарпанное здание. Ветер носит смерчиками песок, крутит бесчисленное множество оранжевых пластиковых пакетов. Как грязно! Куда меня занесло?! И как разобраться с лифтом, где вместо цифр непонятные символы на кнопках? Спасибо улыбчивым прохожим – помогли. А в самом министерстве потрясла искренняя, и от этого еще более неожиданная радость чиновниц министерства: с возвращением домой тебя, Алексей Романов, «оле хадаш»10!
– Домой? Я вернулся домой?! Я вернулся домой!
И внезапно для самого себя, раскинув руки в стороны и глубоко вздохнув, он раз и навсегда, бесповоротно и окончательно принял Страну.
Принял ее такой, какая она есть: всегда шумная, иногда бестолковая, подчас неприбранная, но никогда-никогда – чужая!
Экзамен на подтверждение врачебного диплома? Ерунда-то какая! После Первого Меда, да после «Бакулевки», да после «Склифа» – это нам как два пальца об асфальт… Письменный? По американской системе «вопрос – ответ»? Ну-ка, взглянем на вопросы… Стоп-стоп! Это что за… это мы не… это нам не…
Даже сейчас, в Эйлате, со всеми сданными экзаменами за плечами, сердце екнуло и залило вены холодом, как тогда, двадцать пять лет назад, когда он ясно осознал, что медицину-то он знает не очень…
И это внезапно осознали все или почти все (кроме самых недалеких) бывшие врачи, вновь ставшие студентами с одним и тем же озабоченным выражением лица – где учить, что учить? Все кучкуются, перешептываются, информация – на вес золота!
Курсы подготовки к экзамену на подтверждение диплома. Врачей все больше и больше. Открылись шлюзы – поток репатриантов затопил Израиль. Ходят слухи о новых правилах пересдачи, пересмотра, ужесточении и т. д. «Где на всех зубов найти? Значит, безработица!» – как справедливо пел Высоцкий.
Леша кожей чувствовал оправданность слухов, на экзамен надо было идти сейчас – каждый последующий обещал быть много жестче предыдущего.
В решении своем он укрепился на первом же занятии на медицинских курсах. В зале сидели не менее двухсот потенциальных конкурентов. Их всех необходимо было опередить.
– Конкурентов считаешь? – жилистый, спортивный блондин с ранними залысинами, которые, как ни странно, лишь добавляли к его харизме. Как и голубые, полные отчаянной жизни глаза. Поджарый, пластичный, ни дать ни взять русская борзая. Он протянул руку. Протянул легко и открыто, без камня за пазухой.
– Лазари. Сергей.
Ответное крепкое, мужское рукопожатие.
– Романов. Алексей. – И неожиданно для себя добавил: – Только вряд ли еще увидимся. Я лично иду учиться сам.
Глаза Лазари округлились и стали совершенно детскими.
– Как – сам? По каким источникам? Английский знаешь?
– Как родной, – усмехнулся Лешка.
Лазари подскочил, и его взгляд приобрел бронебойную пронзительность:
– Слушай! – проникновенно зашептал он. – Давай вместе учиться? Давай, а? У меня с женой квартира классная. Обед, ужин – макароны, всё обеспечим! Только давай учиться вместе! Ты один?
– Один, – ответил Леша, мысленно удивляясь, почему не посылает незнакомого наглеца на три буквы.
– Вот! – Лазари радостно хлопнул себя по бедрам. – Будешь на домашнем довольствии… Ты откуда?
– Москва…
– Класс! – подмигнул Лазари. – А я – питерский! Видишь? Судьба! Общий язык!
– Ага… – съязвил Леша. – Скажи «подъезд».
– Парадная, – невинно откликнулся Лазари.
И Леша, вместо того чтобы откланяться под вежливым предлогом, поддавшись этому наглому, ходячему обаянию (а кто бы устоял?), улыбнулся и услышал сам себя со стороны:
– Ладно, попробуем! Чем рискуем? Максимум разругаемся через пару часов.
Оба встали и не оглядываясь вышли навсегда из лекционного зала.
– Слышь, Леха, – озабоченно поинтересовался Лазари, – а по каким источникам будем учиться?
– Слышь, Серый, – в тон ответил Романов, – а вот это твоя задача – узнать, по каким. Моя задача – нас учить, окей?
Глаза Лазари озорно сверкнули неслышной голубой молнией:
– Сто пудов! Это я обеспечу.
Стрелки часов памяти отмерили первые десять минут из пятнадцати сочных лет, застыли на мгновенье и разом перескочили на полгода вперед.
8
– Начало положено, – уныло сказал Леша, когда свирепая радость от сдачи экзамена сменилась на следующее утро похмельем. – Теперь надо этот, как его… «эйтмохут» искать.
Новое пока слово. Не обкатанное. Нет аналогов ни в прежнем словаре, ни в прежней жизни. Стажировка? Нет, слабо. Ординатура? Теплее, но тоже не отражает сложности процесса. Точно соответствует только американское название – «резидентура», правда, русское звучание придает этому слову отчетливый, но абсолютно неверный шпионский оттенок. Нет здесь страстей в стиле плаща и кинжала, а только тяжелая рабская пахота. Ибо с получением диплома врача муки становления только начинаются. Диплом общего врача означает одно – ты есть никто и звать тебя никак. Хочешь стать специалистом – начинай пяти-, а то и семилетнюю учебу. Работай как каторжный и учись как проклятый. Зубри наизусть тысячи страниц английского текста по хирургии, внутренним болезням, физиологии. Сдавай тяжеленные экзамены шлав «алеф» и шлав «бет»11 – экзамены первой и второй ступени на пути к вожделенному званию специалиста. И терпи, стиснув зубы, презрительное к себе отношение. Ибо пока ты через это не прошел, помни: ты пустое место в медицинском мире, и как звать тебя?.. Правильно! Никак…
Стрелки часов еще на месяц вперед
– Странно, – пожал плечами Лазари. Шел первый день резидентуры. – Я говорю всем «шалом», а в ответ – тишина.
– Некому отвечать, – фыркнул Леша. – Не видно нас. Не существуем мы для них. Они «синьоры»12 а мы тени для черной работы. Но это, Серый, временно. Отвечаю.
Стрелки вперед еще на два года.
Шлав «алеф», говоря русским языком – экзамен первой, начальной ступени к званию специалиста, – висел на носу. Получили месячный учебный отпуск, и хватит!
Леша не давал продыху. Тексты в книжных кирпичах – наизусть! Чтоб от зубов отлетало! Пощады нет: вопрос – четкий ответ. На русском, на иврит перевел! Отчеканил мне, как устав!
Нет? Не выходит? Пошли по новой! И еще! И еще! Левой, левой… Не отставать!!
Сережа пыхтел, заводил к небу мученические глаза, хмыкал, строил угрюмые рожи – ничего Лешу не брало. Ленин сказал учиться – значит, учиться! Пятнадцать часов в день с перерывом на пятнадцать минут каждые полтора часа и одним перерывом на обед (в пятнадцать часов не входит!). В пять утра – подъем, холодный душ, смертельно опасный кофе, и в половине шестого сели, как дети в школе!
– Романыч! Романыч!!! – взмолился Лазари как-то вечером, на второй неделе боевой учебы. – Слышь? Давай сегодня на час раньше закончим, по пивку тяпнем?
– С дуба рухнул? – отрезал суровый Романыч и сглотнул набежавшую слюну. – Забыл про пиво, будто амнезией накрыло, понял?
– Понял, Романыч, понял! – согласно закивал Сережа. – Давай тогда на полчаса раньше закруглимся?
Он сочно зачмокал губами:
– «Лёфф-Блонд»! Холодное, запотевшее! В остуженных заранее стаканах. Полчаса ведь не вопрос, один раз, а?
И точно, скотина, изобразил шипение пивной пены в стакане.
– Нахал ты, Лазари! – взвыл Леша. – Черт с тобой! На полчаса, не больше…
Но уже падал отброшенный мощным Сережиным скачком стул. Уже быстро распахнулась и со стеклянным звоном захлопнулась дверца холодильника на кухне.
– О! – радостно гаркнул Лазари, возникая в дверях кабинета.
В руках он сжимал бутылку замороженной водки «Кеглевич» – роскошь по тем нищим дням, когда «Абсолют» высился недосягаемым Эверестом, – и две заиндевевшие стопки.
– Ты с ума упал, Лазари! – растерялся от неожиданности Романов. – Какая, к чертям, водка?
– Так ведь пива нет! – просиял лучезарно Сережа.
Было три часа дня.
В котором часу они подкатили к заправке на полпути к Тель-Авиву, никто из них потом вспомнить не мог; за первым «Кеглевичем» без перерыва пошел второй – но ночь уже уверенно вошла в свои права. Оба потом сошлись на том, что на улице было темно.
Леша вылез в люк раздолбанного Сережкиного «ситроена», по числу пройденных им до Лазари хозяйских рук приближающегося к Будде, уселся на крыше и сорванным голосом орал уличному движению: «Лыжню! Лыжню!»
Уличное движение делало круглые глаза и поспешно разбегалось кто куда.
Следующая картинка, застрявшая в памяти: занюханная кафешка в районе Центральной автобусной станции – излюбленный задний фон телерепортажей на тему нищеты и бесчеловечности израильского капитализма.
