Говорящая муха - Сергей Белкин

-- В смысле? - спросил Андрей.

-- В том же самом смысле, в каком Волков нашел вас. Вы были очень удачной кандидатурой. Во-первых, он вам доверял, знал ваши нравственные критерии и все такое, во-вторых, вы давно не общались. Вас не сразу стали бы вычислять. Но Дмитрий Васильевич ошибся в оценке скорости их реакции. Так что, я не только не исключаю, а даже и не сомневаюсь, что мы уже под их колпаком. Вот это вы, пожалуйста, учитывайте. Делайте все так, как будто за вами следят непрерывно.

-- Ну, если будут следить действительно непрерывно, то сопротивляться бессмысленно - все равно найдут, - с неотразимой логикой математика заметил Андрей.

-- Я не сказала, что им удастся следить непрерывно и круглосуточно. Я сказала, чтоб вы вели себя так, как будто за вами следят. А при этом все время думайте о том, как им создать трудности в слежке. Ведь вы же умный! Они же не могут никогда не ошибаться. Они просто люди, а не мистические существа. Делайте так, чтоб им легко было ошибиться, понятно?

-- Понятно.

-- И времени у нас нет совсем. Понятно?

-- Понятно. Так где же ...

-- А вот эту информацию я вам, на всякий случай, скажу на ушко.

Маша снова притянула Андрея к себе и прошептала прямо в ухо: "Верхняя Первомайская, 73, корпус 3, квартира 12. Только по вторникам и пятницам, с трех до пяти туда приезжает поливать цветы Афанасий Сергеич. Он пенсионер. После недавней смерти жены живет у детей. Вы придете без звонка - да там и нет телефона-то - и скажете, что Марина Станиславовна - это я - для вас оставляла кейс. В нем документы. Легенда - вы юрист из Ярославля и вам со Щелковского автовокзала сюда ближе, вот и все".

-- Только не тяните, - продолжила Маша, - Сегодня суббота. А теперь, идите и работайте. Мы еще созвонимся. Ведь теперь будут похороны.

-- Наверное, в понедельник...

-- Скорей всего. Созвонимся. До завтра, Андрей. А после вторника поговорим о двух оставшихся делах ...

-- Понял. До свидания, Маша.

ЧАСТЬ V.

Расставшись, Андрей не пошел к себе домой. Сначала, он делал все, что делают киношные шпионы, чтобы оторваться от слежки. Например, он спустился в метро и поехал от "Тверской" в сторону "Маяковки". Специально сел в первый вагон. Когда двери на "Маяковке" уже стали закрываться, он выскочил. Одним взглядом он охватил весь состав. За ним не выскочил никто. Он еще несколько раз проделал это упражнение, потом вышел на Белорусской, купил цветы и бутылку вина, и дворами пошел к родителям на Большой Тишинский.

Старики были очень рады и ничего не заметили. О гибели Димы и обо всем этом деле он не говорил. Решил, что так будет пока лучше.

Дома его окружали многие вещи из детства. Даже игрушки, и те хранились в целости и сохранности. После ужина, он прилег на диван, посмотреть телевизор, да и заснул. Потом он только, по настоянию матери, встал, разделся - и снова лег, на свежие простыни, чтоб проспать до утра.

Организм лучше всех знал, как бороться со стрессами - глубоким сном.

Утром он проснулся от запахов. Запах кофе и свежей выпечки! О-о-о, это только мама может такое. Жен таких не бывает, только матери бывают такими, да и то очень редко. С другой стороны, мама ведь жена папы, значит, бывают и жены такие.

С такими мыслями он просыпался, но не вставал - хотелось понежиться, побыть юным, окруженным родительской любовью и заботой.

Андрей дотянулся до пульта и включил телевизор. Там, как всегда по воскресеньям, очень глупый, но красивый, тележурналист рассказывал об очередном заграничном путешествии. Эти программы были довольно популярными, как и любые передачи такого рода. Но этот парень очень раздражал постоянным самоуничежинием, постоянными и неуклюжими плевками в адрес своей страны, причем безо всякого повода. Если бы он этого не делал, это никак не отразилось бы на содержательной стороне передачи, ведь она не была политической программой, в которой надо было бы что-то сравнивать. Но этот дурак был искренним, это был настоящий Смердяков, пронесший свои комплексы вот уже через полтора столетия и утверждающий их теперь уже посредством телевидения.

Ну, да и бог с ним. Пусть тешится, дурачок...

В комнату вошла мама.

-- Ты уже проснулся? С добрым утром.

-- С добрым утром, мама! Какие запахи! Как тебе это удается?

-- Ну, раз тебе это нравится, вставай, умывайся и иди завтракать.

-- Есть вставать и завтракать круасанами с кофе!

Андрей встал, вышел на балкон, потянулся, посмотрел по сторонам и тут же вспомнил о том, что за ним могут следить, как говорила Маша. От этой мысли возникли неприятные ощущения в области солнечного сплетения. "Все, таки, она преувеличивает. Димон, наверное, умер от инфаркта, или еще чего-то такого. Случайно отравился, например. Она, я думаю, сильно все преувеличивает. Если она его любила - а, похоже, дело обстоит именно так, - то она будет все преувеличивать, драматизировать и героизировать образ любимого человека. Вот и все. Дождемся экспертизы. А с этими документами... Надо как-то, наверное, отказаться. Пусть они сами этим всем занимаются".

Андрей довольный, что мучающие его проблемы, кажется, могут быть разрешены, пошел в ванную. Принимать душ. Потом он завтракал, тепло и нежно общаясь с родителями. Даже болезненная тема - его собственная семья - не смогла вывести из равновесия.

Впереди был выходной день. Стояло лето, светило солнце, а вокруг была Москва - самый лучший город во всем мире. Что бы этот закомплексованный в телевизоре ни бухтел.

Обедать сели в большой комнате за овальным "праздничным" столом. Отец предложил выпить по бокалу вина. Андрей с удовольствием согласился. Вино - это было именно то, что ему сейчас нужно. Тем более, что у отца - семидесятидвухлетнего хирурга, проработавшего в Молдавии тридцать лет, дома всегда имелось превосходное, коллекционное вино из подвалов знаменитого "Криково". Отец уже "не резал", как он выражался, только иногда консультировал во время операций и преподавал в своем родном первом медицинском, который он окончил почти пятьдесят лет тому назад и откуда был напрален по распределению в Кишинев. Он был рад видеть сына и благодушно шутил за столом.

-- Ну, как дела у прогрессивного человечества, - спросил отец под конец обеда, когда перешли к фруктам и допиванию бутылки "Шардонне".

-- Нормально. Денежная масса в масштабах планеты возрастает,- ответил Андрей.

-- "Всюду деньги, деньги, деньги, всюду деньги без конца, а без денег жизнь плохая, не годится никуда", - пропел Василий Никанорович, - И все-таки, жаль, сын мой, что мы так и не построили коммунизм - светлое будущее, в котором деньги были бы не нужны.

-- Папа, ну это же утопия. Деньги - слишком удобная вещь, чтобы от них отказаться.

-- Да-да, я понимаю... И все-таки жаль... Мне все чаще начинает казаться, что мы были на правильном пути и до мечты оставалось совсем немного. "И до грядущего - подать рукой", - снова запел он, - Надо было только правильно все делать.

-- Раз ошибки произошли, значит, они были неизбежны. Значит такова суровая диалектика. Отрицание отрицания. Естественный отбор.

-- Нет Андрюша. Ты слишком упрощенно воспринимаешь некоторые вещи. Все- таки - Советский Союз - самый яркий проект в истории человечества! Пойми, что-либо улучшать и совершенствовать гораздо легче, чем придумать нечто совершенно новое.

-- Да, согласен, Советский Союз был действительно революционно новой моделью общественного устройства, но как быть с той самой единственной слезинкой, единственного, ради этого замученного, "ребенка Достоевского"? Тем более, что речь идет не о единственной слезинке, а о миллионах жертв.

-- А никак не быть. Просто ни-как! Все сказанное стариком совершенно верно, только это относится к области морали. Я не призываю изменять нравственную оценку тех или иных событий в истории. Нравственная оценка зависит лишь от одного - от позиции оценивающего, его системы ценностей. При этом не надо забывать, что одно и то же событие будет по разному оценено - в моральном плане - разными людьми. Австралийский абориген может считать вполне нормальным то, что сочтет совершенно неприемлемым, скажем, польский ксендз. Так что, всяк оставайся на своем месте и оценивай произошедшее в России в период, когда она звалась СССР, со своей религиозной, атеистической или любой другой колокольни. Я же говорю о другой оценке. Прежде всего, с точки зрения развития человеческой мысли и человеческой практики в области экономики и политики. Вот в чем я вижу беспрецедентную новизну и революционность.

-- Я, пожалуй, и с этим согласен, но ведь сейчас мы живем лучше - это ты не станешь отрицать?

-- А, может быть, и стану. Но, сначала - в чем лучше?

-- Да просто богаче, сытнее, свободнее. Конечно, двадцать лет перестройки были тяжкими, обидно несправедливыми, но зато сейчас все, вроде бы, наконец, устаканивается.