Товарищ Богдан - Борис Раевский

Бабушкин так давно не видел Владимира Ильича… Где он теперь? А Надежда Константиновна — с ним? Или нет? Как всегда, вспомнив свою учительницу, Бабушкин улыбнулся, и глаза его потеплели.

А главное, надо подробно потолковать с Лениным обо всех российских делах. Получить у него указания, что делать дальше.

"Но как разыскать Ленина?"

Его заграничного адреса у Бабушкина не было. И в городском комитете не смогли помочь.

"Да, — горько думал Бабушкин. — Вроде бы и есть партия. А вроде бы и нет. Кустарщина. Даже адреса Ленина не добыли. И денег — гроши. И с паспортом ерунда получилась".

Екатеринославские друзья предложили Бабушкину лишь "печать" — это был распиленный надвое медный пятак, на котором кислотой вытравили цепочку слов и российский герб.

Но зачем печать, когда самого-то паспортного бланка не достали?!

Воз с сеном плыл по мягкому проселку плавно, как лодка по реке.

"Сперва проберусь в Киев, а оттуда — в Германию, в Штутгарт", — решил Бабушкин.

У него хранилась вырезка из "Искры", ленинской "Искры".

В газете часто печаталось сообщение:

"По поводу многократных обращений к нам с вопросом о том, как сноситься с "Искрой" людям, попадающим за границу, мы повторяем, что из-за границы следует посылать все и всякие письма, материалы и деньги на адрес Дитца, в Штутгарте".

"У Дитца я узнаю адрес Ленина, — решил Бабушкин. — И направлюсь прямо к нему!"

Воз тащился медленно. Бабушкин, зарывшись в сено, вдыхал знакомый пряный запах. Когда-то, в детстве, он любил лежать вот так, на сене. И теперь этот родной запах напоминал, как давно не был он в деревне, напоминал избу в Леденгском, и луга, и далекую пастушечью жизнь.

Ненароком Иван Васильевич дотронулся до своей треугольной бородки. Вот те раз! Слева бородка отклеилась. Она еще держалась, но нельзя же приехать в город с полуотвалившейся бородой?!

Иван Васильевич мысленно сказал несколько "ласковых" слов Коле-парикмахеру. Но что делать? Подумал-подумал и совсем оторвал бородку. Незаметно выкинул ее в канаву.

Не доехав с версту до Павлограда, Бабушкин соскочил с воза, растолкал задремавшего мужика, сунул ему серебряную монету и быстро свернул на боковую тропинку.

А мужичонка еще долго стоял на дороге, обалдело глядя вслед Бабушкину.

"Мабуть, помстилось?! — думал он, испуганно крестясь. — Садился, кажись, с бородой?.. А слез — подбородок як яйцо. Что за притча?!"

В Павлограде Иван Васильевич не пошел на вокзал. Станешь покупать билет — привлечешь внимание кассира, да и шпиков на вокзале, конечно, хватает.

Он медленно брел по рельсам, исподлобья быстро оглядывая товарные составы. У чумазого смазчика узнал, что эшелон с углем идет на Киев. К хвосту поезда в этот момент прицепляли крытые товарные вагоны. Бабушкин откатил тяжелую — на роликах — дверь и украдкой влез в один из них.

…В Киеве Бабушкин поколесил по городу, то пешком, то на извозчике, и, лишь убедившись, что за ним нет слежки, направился на "явку".

Явочной квартирой служила маленькая аптека на окраине, с двумя цветными стеклянными шарами у входа. Густо усыпанный веснушками, низенький аптекарь, как говорят подпольщики, "держал границу": по заданию партии уже много лет подряд переправлял людей в Германию.

— Так вы и есть товарищ Богдан? — засуетился аптекарь, когда Бабушкин назвал ему пароль. — О, весьма, весьма счастлив с вами познакомиться! Меня уже предупредили насчет вас. Великолепный побег, просто великолепный!

Аптекарь восторженно сверкал глазами и размахивал руками, как глухонемой.

— Давайте явку, — суховато перебил Иван Васильевич, которому не понравилась его излишняя болтливость.

Аптекарь сразу стал серьезным. Он рассказал товарищу Богдану, как лучше всего добраться до нужного пограничного селения и как там найти Яна Драховского.

— Это честный контрабандист. Можете не сомневаться. Но скуп! — аптекарь воздел руки к потолку. — Как сто тысяч скряг! Вы ему больше десяти рублей ни в коем случае не давайте!

Аптекарь оставил Бабушкина одного, ушел куда-то в глубь аптеки. Вскоре вернулся, неся на ладони золотую монету.

— Это вам, — улыбнулся он. — От киевских друзей. Не помешает, а?

Еще бы! У Бабушкина было всего два рубля и горсточка мелочи. Лежа на соломе в товарном вагоне, он всю дорогу до Киева мучительно ломал себе голову: где бы раздобыть еще денег? И вот — как в сказке!..

Бабушкин сунул золотую десятирублевку в карман, но аптекарь замахал руками:

— Нет, нет!

Забрал монету. Потом оторвал у Бабушкина со студенческой тужурки пуговицу.

Бабушкин не понимал: что он делает?

Аптекарь ловко обтянул монету синей материей и пришил Бабушкину к тужурке вместо пуговицы.

— Хитро! — сказал Бабушкин. — А зачем?

— О, вы не знаете, сколько жулья вокруг! — засуетился аптекарь. — Вам придется ночевать в кабаках, и на постоялых дворах, и бог знает где. Вам мигом очистят карманы. А так — целее…

Аптекарь сам купил Бабушкину железнодорожный билет и посоветовал сесть в поезд перед самым отправлением, когда уже прозвучат удары станционного колокола и свисток обер-кондуктора.

Вскоре Иван Васильевич был уже в пограничном селении. Он легко нашел шинок[3] Драховского.

Шинкарь — длинный, сутулый, с маленьким, с кулак величиной, лицом и большим носом — узнав, что незнакомцу надо переправиться через границу, сразу заявил, что это неимоверно трудно, и запросил пятьдесят рублей.

Но Бабушкин, сославшись на аптекаря, предложил "красненькую" и ни копейки больше.

Торговались долго. Шинкарь подробно объяснял Бабушкину, как он рискует, переправляя людей в Германию, сколько взяток должен давать…

— Красненькая, — твердил Бабушкин.

Шинкарь говорил, что у него девять детей и всех надо накормить, одеть, обуть…

— Красненькая, — повторял Бабушкин.

Он держался твердо: все равно, кроме той золотой десятирублевки, денег у него не было.

Наконец шинкарь убедился, что с Бабушкина больше не возьмешь. Он скис и, что-то недовольно бормоча по-польски, согласился.

Бабушкин вышел во двор, украдкой оторвал пуговицу с тужурки и, вернувшись в кабак, передал шинкарю золотую монету.

Вскоре Бабушкин лег спать. В три часа ночи его должны были разбудить.

"Что такое граница? — думал Иван Васильевич, засыпая. — Колючая проволока? Глубокий ров с водой? Часовые? Река? Или, может быть, просто черта, полоса?"

Ночью, под проливным дождем, Бабушкин с шинкарем углубились в лес. Капли барабанили по листве, ветер, глухо гудя, раскачивал стволы. Ноги то и дело глубоко проваливались в топкое месиво. Иногда шли прямо по воде: очевидно, тропинка превратилась в русло вновь рожденного потока.

"Луна бы вышла. Или хоть молния", — думал Бабушкин.

В кромешной темноте он ничего не различал и шагал, выставив руки вперед. Ему казалось, сейчас он с разгона налетит на дерево.

К счастью, контрабандист, как сова, хорошо видел во мраке. Шли долго. Шинкарь впереди, Бабушкин — в двух шагах за ним. Вымокли до нитки.

Начало светать. Вскоре лес поредел. Впереди торчал столб. На нем распластался черный двуглавый орел с огромными раскинутыми крыльями: российский герб.

Вдруг сзади, сквозь шум дождя, послышался цокот копыт. Похоже было, скачут два всадника.

Шинкарь прислушался.

— Сюда ехают, — побледнев, шепнул он Бабушкину. — О матка боска![4] Пусть пан побегит! Быстрей!

Бабушкин побежал. Мелькнул другой столб. На нем тоже чернел хищный орел, но не двуглавый, а с одной головой.

"Германский! — на бегу догадался Иван Васильевич. — Неужели это и есть граница?!"

Пробежав с полкилометра, он, задыхаясь, упал на траву.

Потом пробрался к видневшимся вдали домишкам. Это была станция. Названия ее Бабушкин не знал.

Дождь кончился. Иван Васильевич лег в лесу на полянке возле железнодорожного полотна. От его мокрой студенческой формы шел пар: одежда быстро сохла на солнце.

Показался поезд. Иван Васильевич притаился в кустах, пропустил первые вагоны и на ходу вскочил на товарную платформу в середине состава. Ждать хвостового вагона нельзя: там наверняка едет проводник.

Бабушкина сильно тряхнуло, ударило коленями о какую-то скобу, но он не разжал рук…

11. Хозяин книжного магазина

Иван Васильевич обходными путями, минуя станционные постройки, вышел на привокзальную площадь. Вот он какой, Штутгарт! Трижды менял поезда Бабушкин после границы, прежде чем добрался до него. И все-таки — Штутгарт! Настроение у Бабушкина было самое радужное: итак, первая часть побега осуществлена! Скоро, очень скоро он увидит Ленина!

Бабушкин шел по веселым, празднично-пестрым улицам. Сняв фуражку, подставив голову солнцу, он улыбался: все отлично!