Дети радуги - Юрий Гельман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Зебры, судя по всему, была сломана нога. Как и Сапожников, Конкин хорошо запомнил начало стихии – внезапно налетевший вихрь, который заставил всех бежать к сторожке, в укрытие. Этот же вихрь легко и безжалостно сбросил Конкина со скользкого капота трактора – сбросил так, что во время падения Федор ударился ногой, а потом и головой о железный остов. И свет для него померк в тот же миг. Надолго ли – он не знал.
Потом его нашел Сапожников – с окровавленным лицом и ногой, на которую Федор даже не мог опереться.
– Спички! – крикнул Алексей, наклоняясь к этому лицу. – Спички есть?
– Зачем? – простонал Зебра.
– Это наше спасение! – с надеждой в голосе даже не пояснил, а прокричал ему в лицо Сапожников. – Со спичками мы протянем до утра! Все уехали на «воронке», а нас бросили здесь! А печка в сторожке погасла! Понял, ну?!
Конкин пошевелился, послушно попытался залезть рукой за пазуху. Алексей упал на колени возле него, оттолкнул его руки и сам стал шарить по карманам чужой телогрейки.
– А, вспомнил! – Зебра вдруг замер, как фокусник перед исполнением коронного трюка. – У меня была зажигалка. Я как раз собирался прикуривать, когда меня с трактора вертануло.
– Ну!
– Уронил, наверное, – вздохнул Конкин. – Где ее теперь искать?
– Черт, бл…ь! – выругался Сапожников, даже не замечая за собой применение ненормативной лексики. – Попали мы с тобой! Вот это попали!
– Что, и взаправду никого нет? – Конкин приподнялся на локте, пытаясь оглянуться по сторонам. Ему казалось, что Сапожников шутит, и с этой наглостью надобно разобраться.
– Говорю же тебе: никого! Я сам упал от того, что по голове чем-то получил. Очнулся – кругом тишина, будто не было никакого бурана. И людей нет – ни ребят, ни охраны.
– Ни фига себе поворот! – воскликнул Зебра. – Выходит, эти суки позорные бросили нас, так?
– Бросили, да.
– А что в сторожке?
– Говорю же тебе, печка черная. И спичек нигде нет. Копец полный. Правда, там еще граммов сто водки осталось, да сала кусок. Пошли, выпьешь. Хотя водка и не греет вовсе. Тут чай нужен.
Конкин с помощью Сапожникова встал, попытался идти, однако левая нога у него подкосилась, и он беспомощно рухнул на снег.
– Не могу! С ногой что-то, – простонал он. – Может, перелом?
– Я не врач, – ответил Алексей. – Вставай, надо добраться до сторожки. Нельзя тебе в снегу лежать.
– Ну, помоги, – стиснув зубы, выдохнул Конкин, опираясь на локоть Алексея.
Кое-как они преодолели несколько десятков метров. Потом, жадно опрокинув бутылку над собой, Зебра влил в распахнутый рот остатки водки. Сел на табурет, стоявший у столика. Стал хищно озираться по сторонам, будто ища добавки – Алексею показалось, что во взгляде Конкина читалось именно это. Затем, скинув рукавицы, отщипнул кусочек хлеба. Долго жевал его, уставясь в пол. Сапожников напряженно сидел рядом, наблюдая за товарищем по несчастью и не перебивая мысли Конкина.
– Без тепла кранты нам, – сказал тот, наконец. – До утра можем не дотянуть. Ты видел, какая взошла луна? В такую ясную ночь мороз может упасть и за тридцать. Бляха муха, как нога болит! Все равно идти надо!
– Куда идти? Разве что по следу машины, так это километров десять. И потом, след совсем нечеткий, я успел заметить.
– Тринадцать, – поправил Зебра. – Тринадцать километров.
– Тем более. Не дойдем, – заключил Сапожников. – Даже если бы ты здоров был, все равно. Слишком снег здесь глубокий, замаемся ползти. И найдут нас потом, как того Ерохина, который, вот, за стенкой этой лежит.
– Тьфу ты! Не каркай! – вскрикнул Зебра. – Дай подумать.
Он отломил и кинул в рот еще один кусочек хлеба, потом встрепенулся, внимательно взглянул на Сапожникова.
– Ты-то ел? – спросил с неподдельной искренностью.
– Успею еще, – отмахнулся Алексей.
– Поешь, – с неожиданной теплотой в голосе сказал Зебра. – И сало тоже, все поешь. Придумал я кое-что.
– Говори.
– К верхнему складу идти надо, это от силы километра полтора. Там круглосутка, вольники. Дойдем – значит, жить будем. И вот, что я подумал: ты сам ступай. Я останусь, не дойти мне. А ты подмогу приведешь, у них даже снегоходы есть, я знаю.
– Нет! – отрезал Сапожников. – Я тебя не оставлю. Вместе пойдем. Во-первых, я дороги не знаю…
– Я тебе покажу направление, – вставил Зебра. – Тут не фиг запоминать, все просто.
– …а во-вторых, – не слушал Сапожников, – пока я туда смотаюсь, да потом они за тобой поедут… А что, если… не дождешься ты? Я себя потом всю жизнь казнить буду! И так три смерти на мне… знаешь ведь мою историю…
– Я дождусь! – слабо возразил Конкин. – Я постараюсь. Только и ты уж постараешься. А, Сапог? Иди! Пока еще не поздно.
– Я сказал, нет! – еще раз, более решительно заявил Алексей, чувствуя, что ведущий в этой паре именно он, что ему – принимать решения и командовать. – Собираемся. Нечего время тянуть. Пойдем вместе. Обопрешься на меня, так и двинем. А хлеб и сало с собой возьмем, в дороге пригодится.
И они пошли. Кое-как выбрались на просеку – так было легче. Просека почти прямо, с одним небольшим поворотом, вела к верхнему складу. Ее тоже замело бураном, колея оказалась погребенной под метровым снегом. Но Конкин уверенно показывал направление, и здесь Алексей слушал его.
В лесу было светло, как днем. И эта непривычная освещенность, которая, казалось бы, должна была помогать ориентироваться, – напротив, только мешала и путала. Все вокруг светилось, будто фосфоресцировало, чуть ли не слепило глаза. Деревья блистали, будто увитые новогодними гирляндами. Через какое-то время – Алексею показалось, что прошло полчаса – устроили привал. Упали под огромной березой, вдвоем прислонились спинами к ледяному стволу. И тут же, в одно мгновение, почувствовали, как безжалостный мороз втягивается под телогрейки, почти без сопротивления отвоевывает у жизни ослабленные тела.
– Надо идти! – с досадой сказал Сапожников. – Сидеть нельзя, нужно все время двигаться. Ты понимаешь?
– Я не могу, – простонал Конкин. – Ногу не чувствую. Кажется, она уже отмерзла на хрен!
– Не болтай! – оборвал его Алексей. – Поднимайся! Еще немного, и должны показаться огни. Там ведь круглосутка, ты сам говорил.
– Они в эту погоду могли и после второй смены пошабашить, – предположил Зебра. – И в поселок свалить. А до поселка тут, знаешь, сколько?
– Ну и что? Все равно найдем! – не сдавался Сапожников. – Главное, отыскать надежное помещение, а там и печка окажется, и спички. Пошли, Федя, я тебя очень прошу.
Конкин поднялся, обхватил левой рукой шею Алексея. И они снова двинулись в путь. И опять засветились неоновыми огнями деревья вокруг, заплясали в жутком хороводе. Молча, стараясь не стонать, а, только напряженно дыша и отфыркиваясь, двигались они еще какое-то время. Определить, сколько им удалось пройти, не мог теперь ни тот, ни другой. И сколько прошло времени – тоже. Может, несколько минут, может, часов…
– Б…, где же этот ё…й верхний склад?! – выругался Конкин. Он отпустил шею Алексея и рухнул к его ногам. Перевернулся на спину, раскинув руки в стороны. – Все, я больше не могу!
Сапожников изможденно посмотрел на своего напарника, потом поднял лицо к светлому, молочному небу. Конкин видел, как беззвучно шевелились губы Алексея.
– Леша, прошу тебя, иди один, – сказал он тихо. – Тут, наверное, уже недалеко. Я полежу.
– Хорошо, – согласился Сапожников. – Только сначала поднимусь вон на тот пригорок, может, что и станет видно. Если замечу огни, вернусь за тобой, и тогда снова пойдем вместе.
Он дотронулся до плеча Федора, будто прощаясь. Тот слабо махнул рукой.
– Держи, – сказал Алексей, вынимая из кармана телогрейки затвердевший в камень брусок сала. – Если почувствуешь, что силы покидают тебя, жевни раз-другой.
Конкин взял сало, не споря, и тут же уронил руку в снег.
Через полминуты Алексей уже карабкался на какой-то пологий холм, на вершине которого темнела одинокая сосна. Под его локтями и коленями скрипел снег, даже не скрипел, а визжал насмешливо. И вдруг к этому звуку добавился еще один. Будто сам Господь подал сигнал несчастному, чтобы укрепить его силы. В ушах Алексея зазвучала музыка. Знакомая для него, легко узнаваемая – это было «Адажио» Альбинони.
«Откуда? – подумалось ему. – Неужели совсем рядом находится какое-то жилье, и там работает радио? Но откуда жилье, откуда радио? Что-то не то здесь. Галики, наверное…»
Загребая рыхлый снег окоченевшими руками, Алексей взобрался, наконец, на вершину холма и, стоя на коленях, как любимую девушку, обнял сосну. Прижался заиндевевшей щекой к ее долгожданной коре, и совсем не почувствовал шершавости. Потом поднял глаза и устремил их вдаль. Сонная равнина, безжизненная и бесконечная, простиралась вокруг. Повсюду, куда ни кинь взгляд, был однообразный ночной пейзаж – белесое пространство, утыканное стройными и корявыми силуэтами деревьев. И никаких огней.