Перелом - Дик Фрэнсис

- Не хватает некоторых бухгалтерских книг, - заметила она.

- Я просматривал их вчера вечером, - ответил я. - Они в дубовой комнате… Сейчас принесу.

В кабинете, обшитом дубовыми панелями, было спокойно и тихо. Я задумался над тем, какова бы была реакция сержанта, если бы я привел его сюда и сказал, что ночью два человека в масках напали на меня, оглушили, связали и силой вывезли из дома. Также они угрожали убить меня и накачали наркотиками, прежде чем вернуть братно.

- Вот как, сэр? И вы хотите подать заявление по всей форме?

Я даже усмехнулся. У сержанта будет в высшей степени недоверчивый вид, и едва ли стоило упрекать его. Только мое подавленное состояние да разбитый телефон на столе вообще что-то говорили о ночных событиях.

Толстяк мог бы и не предупреждать, чтобы я держался подальше от полиции. Сержант сам это за него сделал.

Разгневанная Этти ворвалась в контору, когда я возвращался с бухгалтерскими книгами к Маргарет.

- Всех бы этих напыщенных болванов…

- А что, разве это часто случается? - спросил я.

- Конечно нет, - ответила решительно Этти. - Лошади, да, бывает, сбрасывают наездников, но обычно все обходится без шума. И я же сказала тому старику, что вы все ему возместите. Просто не понимаю, зачем ему понадобилось ябедничать в полицию.

- Я зайду к нему сегодня вечером, - пообещал я.

- Так вот, наш прежний сержант, Чабб, он всегда улаживал сам. Он не стал бы приезжать, чтобы снять показания. Но этот… он у нас новичок. Его перевели сюда из Ипсвича и повысили, наверное. Прямо готов лопнуть от собственной важности.

- Нашивки совсем новые, - пробормотала Маргарет, соглашаясь с ней.

- У нас всегда были хорошие отношения со здешней полицией, - мрачно заявила Этти. - Уму непостижимо, чем они там думают, посылая в этот город человека, который ничего не смыслит в лошадях.

Поток иссяк. Этти резко выдохнула через нос, пожала плечами и покорно улыбнулась:

- Ну что ж… на море случаются шторма и посильнее.

У нее были ярко-голубые глаза и светло-каштановые волосы, они немного курчавились в сырую погоду. С возрастом кожа ее стала грубее, но морщин не приобрела, и, как у большинства женщин, равнодушных к сексу, в ее лице появилось что-то мужское. У нее были тонкие губы и кустистые неухоженные брови, а красота ее юности осталась только в моих воспоминаниях. Знакомые сокрушались по поводу ее печальной одинокой судьбы, но сама она считала, что живет полной жизнью, и любила свое дело.

Этти протопала по коридору, как обычно в бриджах для верховой езды и в сапогах, и мы услышали, как она, повысив голос, отчитывает очередного бедолагу, уличенного в нарушении ее инструкций.

Роули-Лодж нуждался в Этти Крейг. Но вот Алессандро Ривера здесь был нужен, как дырка в голове.

Он приехал к концу дня.

Я был во дворе, обычный вечерний обход конюшен. Вместе с Этти я дошел до пятой конюшни, оставался еще малый манеж, а потом можно вернуться в дом.

Один из учеников, пятнадцатилетний паренек, неуверенно переминался у дверей, когда мы переходили из одного денника в соседний.

- Там один просит вас, сэр.

- Кто?

- Не знаю, сэр.

- Владелец?

- Не знаю, сэр.

- Где он?

- Вон, подъехал и стоит, сэр.

Я посмотрел, куда он махнул. За манежем, на гравиевой дорожке, был припаркован большой белый «мерседес», шофер в униформе стоял опершись о капот.

- Закончите обход, Этти, хорошо? - сказал я. Я пересек манеж и вышел к машине. Шофер скрестил руки и сжал губы, точно с ним собирались брататься, а он не хотел. Я остановился в нескольких шагах от него и заглянул в машину.

Задняя дверца с моей стороны открылась. Высунулась маленькая нога, обутая в черный ботинок, потом темные брюки и затем, медленно выпрямляясь, появился весь человек.

Сразу было ясно, кто это, хотя сходство его с отцом начиналось и заканчивалось высокомерно вздернутым носом и твердокаменным взглядом черных глаз. Сын был пониже ростом и худой, а не круглый. Болезненно-землистой коже явно не помешало бы загореть. Густые, жесткие черные волосы завивались пружинками вокруг ушей. Еще что? Похоже, он легко терял самообладание, а решительно сжатый рот наводил на мысль о стальном капкане. Ему могло быть лет восемнадцать, но давно прошли те времена, когда он был мальчиком.

Я предположил, что говорить он будет, как отец: решительно, четко и без какого-либо акцента. Так и оказалось.

- Я - Ривера, - объявил он. - Алессандро.

- Добрый вечер, - ответил я, постаравшись, чтобы это прозвучало вежливо, холодно и невыразительно.

Он сморгнул.

- Ривера, - повторил он. - Я - Ривера.

- Да, - согласился я. - Добрый вечер.

Он начал сверлить меня взглядом. Если он ожидал, что я паду перед ним ниц, то напрасно. Что-то он понял, это его задело и несколько удивило, отчего он еще больше задрал нос.

- Насколько я понимаю, вы хотите стать жокеем, - заметил я.

- Намерен.

Я неопределенно кивнул.

- Нельзя стать хорошим жокеем без особой старательности, - сказал я, придав голосу оттенок покровительственного поучения.

Он тут же уловил, и такой тон ему не понравился. Славно. Но, в сущности, только такое вот слабое, как булавочный укол, сопротивление я и мог ему оказать и на его месте воспринял бы это как свидетельство полной капитуляции.

- Я привык добиваться успеха, - сказал он.

- Как мило, - ответил я сухо.

Итак, полное взаимное неприятие. Я почувствовал, что его мотор заработал на максимальных оборотах, похоже, он мысленно готовится вступить в схватку, которую, как он считал, уже выиграл за него отец.

- Я приступаю немедленно, - заявил он.

- Сейчас у меня вечерний обход конюшен, - сообщил я непререкаемым тоном. - Если вы подождете, мы обсудим ваше положение, когда я закончу. - Я наклонил голову, отмерив ровно столько вежливости, сколько полагается любому, равнодушно отвернулся и не спеша направился к Этти, не дожидаясь, пока он ринется в бой.

Мы методично обошли все конюшни, коротко обмениваясь мнениями об успехах каждой лошади и вырабатывая рабочую программу на следующее утро, и под конец добрались до четырех наружных денников, из которых теперь были заняты только три, а четвертый, пустой, напоминал, что здесь уже не будет Мунрока.

«Мерседес» все еще стоял на дорожке, Ривера и шофер сидели в машине. Этти бросила взгляд в их сторону и проявила законное любопытство:

- Кто такие?

- Новый клиент, - коротко ответил я.

Она удивленно подняла брови домиком:

- Но вы же могли бы не держать его в ожидании!

- Этот клиент, - заверил я ее с унылой иронией, понятной мне одному, - никуда не денется.

Но Этти знала, как следует вести себя с новыми клиентами: не годится заставлять их дожидаться в машине. Быстро пройдя со мной по последним трем денникам, она поторопила меня вернуться к «мерседесу». Завтра, вне сомнений, она не будет столь ревностной.

Я открыл заднюю дверцу машины и сказал ему:

- Пройдите в контору.

Он молча последовал за мной. Я включил обогреватель, уселся за стол в кресло Маргарет и указал на вращающееся кресло напротив. Из этого он не стал делать проблемы, просто сел куда я предложил.

- Итак, - начал я допрос, - вы хотите приступить к работе завтра?

- Да.

- В каком качестве?

Он заколебался.

- Как жокей.

- Ну, что вы, - вполне резонно ответил я. - До скачек еще далеко. Сезон начнется только недели через четыре.

- Это мне известно, - сказал он внушительно.

- Я имел в виду вот что: кем вы хотите работать в конюшне? Будете ли ухаживать за двумя лошадьми, как другие?

- Конечно нет.

- Что же тогда?

- Я буду упражняться в верховой езде, два-три раза в день. Каждый день. Я не буду чистить денники или таскать сено. Я хочу только ездить верхом.

Какой неслыханной популярностью он будет пользоваться у Этти и других конюхов. Помимо всего прочего, мне предстояло еще преодолеть сопротивление персонала, или, выражаясь образно, подавить бунт на корабле, и в самое неподходящее время. Кто же станет вместо него убирать навоз и чистить лошадь, чтобы полюбоваться, как на ней скачет Ривера.

Однако спросил я только о том, какой у него опыт.

- Я умею ездить верхом, - бесстрастно ответил он.

- На скаковых лошадях?

- Я умею ездить верхом.

Это мы уже проходили. Я пошел по новому кругу:

- Вы принимали участие в каких-нибудь скачках?

- Я участвовал в любительских скачках.

- Где?

- В Италии и в Германии.

- Выиграли хоть раз?

Он сверкнул на меня черными глазами:

- Я одержал две победы.

Уже кое-что. По меньшей мере, это означает, что он может удержаться в седле. Сама по себе победа, в данном случае, ничего не значила. Его отец был способен подкупить фаворита и испортить лошадь соперника.

- Но теперь вы хотите стать профессионалом?

- Да.

- Тогда мне надо подать заявку на лицензию для вас.

- Я могу сам.

Я покачал головой: