Война за Проливы. Решающий удар - Михайловский Александр

– В таком случае, Ваше Королевское Величество, война не буде объявлена никогда, – сухо заметил статс-секретарь по иностранным делам. – Нынешний французский президент Арман Фальер – это просто бородатое облако в штанах, и войны он боится больше всего на свете.

– Как любит говорить мой кузен Михель: есть такое слово – «надо», – отрезал кайзер. – Вы у нас, мой добрый Вильгельм, статс-секретарь по иностранным делам, вы и должны добиться того, чтобы французская лягушка проквакала то, что нам требуется. А если серьезно, то во Франции, помимо, как вы сказали, бородатого облака в штанах, имеется еще премьер-министр Жорж Клемансо – воинственная образина, которая спит и видит, как бы отвоевать у нас обратно Эльзас и Лотарингию. Если мы продемонстрируем, что русские увязли в австрийских и турецких делах и у нас едва хватает сил на то, чтобы их выручать, а потому мы согласны урегулировать все разногласия путем переговоров – то Франция непременно постарается воспользоваться нашей мнимой слабостью и объявит нам войну. Настроения в этом петушатнике и так находятся на грани кипения, и надо их еще немного подогреть.

– Ваше Королевское Величество, – огладив усы, сказал Мольтке-младший, – для дезинформации противника мы можем использовать нашу германскую левую прессу. Мы в генштабе организуем утечку о якобы тяжелом положении русских на Галицийском фронте, о жестоких боях в Кракове и о том, что корпус Бережного, на который у русских было столько надежд, увяз в тяжелых боях на перевалах, и что мы вынуждены отправлять ему на помощь наших прекрасных гренадер. Правительственная пресса в то же самое время должна будет писать обо всем этом крайне сдержанно, с недоговорками, будто показывая, что ей есть что скрывать. Будьте уверены – эти статьи немедленно будут прочитаны в Париже и произведут на французских генералов и политиков необходимый вам эффект.

– Это все замечательно придумано, мой добрый Гельмут! – воскликнул кайзер. – Для пущей достоверности мы можем закрыть несколько грязных газетенок, посмевших писать гадости про нашего союзника, и бросить их редакторов и авторов статей в тюрьму Моабит до конца войны. А там будет видно. – Вильгельм злорадно расхохотался. – Только надо заранее предупредить моего кузена, чтобы не обращал внимания на эту мышиную возню, а то еще обидится ненароком. Но это я возьму на себя. Итак, мой добрый Гельмут организует утечку дезинформации в прессу, вы, Бернгард, подготовите статьи-опровержения в лояльных издательствах, господин статс-секретарь, будто бы делая хорошую мину при плохой игре, потребует от французов демобилизации их армии, а я буду смотреть на все это и веселиться как никогда. Ведь все эти деятели свято уверены в том, что только левая пресса может писать самую настоящую правду, которую власти тщательно скрывают от народа – и мы поймаем их на эту уверенность, как ловят глупого карпа, хватающего жирного червяка, не подозревая о наличии внутри стального крючка.

– Ваше Королевское Величество, а что при этом вы прикажете делать мне? – спросил озадаченный Шлиффен.

– А вы, мой добрый Альфред, приготовьтесь принимать под свое командование Западный фронт – откликнулся кайзер. – Надеюсь, что когда дело дойдет до грома пушек, вы меня не подведете.

– Ваше Королевское Величество, после победы вы собираетесь присоединить Францию к нашему Рейху? – спросил рейхсканцлер фон Бюлов.

– Еще чего, мой добрый Бернгард! – воскликнул кайзер. – Зачем нам сорок миллионов сумасшедших? Франция сошла с ума еще более ста лет назад, когда во время своей Великой Французской Революции низвергла в прах все, что должно составлять гордость любой нации: веру в Бога, верность своему королю, а также память о подвигах великих предков. Французы создали единое государство еще тогда, когда Германия была аморфным скопищем мелких королевств, княжеств и владетельных графств, а потом разом спустили все свои достижения в зловонный сортир. Великая французская революция, мои добрые господа, показала, что озверевшее от вседозволенности представители третьего сословия, несмотря на белую кожу и европейское происхождение, могут быть столь же кровожадны, как и самые дикие африканские народы. Наполеон Бонапарт пытался починить французский национальный дух, но все его усилия пропали втуне, и вот уже сто лет с каждым поколением французы все больше и больше мельчают. А посему… – Вильгельм на мгновение сделал паузу, чтобы перевести дух, – никаких аннексий чисто французских территорий не будет. Нам в Рейхе не нужны земли с открыто враждебным населением, которое будет проклинать все немецкое. Вместо того мы должны расчленить эту склочную Францию на несколько частей, навязав каждой из них монархическое правление. Есть же еще на свете потомки Бурбонов, Орлеанидов и прочих Валуа. Новый Вавилон должен быть разрушен! И, самое главное, нужно отобрать у французов их заморские колонии – тот самый источник богатств, что накачивает деньгами этот сосуд греха. Всем этим диким туземцам будет гораздо лучше под разумным и рациональным германским управлением. Впрочем, на этом, в общих чертах, пока все. Конкретную политику мы выработаем тогда, когда Франция будет разгромлена и низвергнута и придет время делить ее наследство.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

10 июля 1908 года. 15:45. Галиция, Западные Карпаты (Бескиды), долина реки Сола, село Милюковка, полевой КП корпуса морской пехоты и Армии Особого Назначения одновременно.

Генерал-лейтенант Вячеслав Николаевич Бережной.

Четвертые сутки мои морпехи грудью прорывают оборонительные рубежи венгерского гонведа один за другим, все дальше и дальше углубляясь в горный массив. Пока что мы еще по эту сторону перевала, и протекающая по долине река Сола, вдоль которой продвигаются русские войска, несет свои воды в Вислу и далее – в прохладное Балтийское море. По ту сторону перевала реки потекут уже в другую сторону: к Дунаю и Евксинскому Понту. Но так же будет виться вдоль долины ниточка проложенных еще двадцать лет назад железнодорожных путей, соединяющих Вену и Краков[6]. Вслед за нами по этой магистрали движется бригада железнодорожных войск, перешивая пути на наш родимый российский стандарт. Сначала железнодорожники и саперы от нас изрядно отстали – потому что по равнине, почти не встречая сопротивления, мой корпус продвигался со скоростью двадцать пять верст в сутки; им же требовалось построить временную двенадцативерстовую соединительную ветку между Олькушем и Тшебиней.

Потом, войдя в горы, мы, наоборот, притормозили, а железнодорожники нарастили темп – благо скорость перешивки без замены шпал и дополнительной отсыпки полотна составляет до двадцати верст в сутки. Теперь уже железнодорожникам приходится ожидать нашего дальнейшего продвижения, потому что в горной местности, с боями преодолевая сопротивление противника, корпус морской пехоты движется гораздо медленнее, чем они могут перешивать путь. Продвижение от двух до пяти верст в сутки в таких условиях можно считать нормальным. Хотя, будь на нашем месте армейский корпус образца 1904 года, с обыкновенными[7], а не горными, трехдюймовыми пушками – русские солдаты умылись бы здесь своей кровью. Но император Михаил – это не брат его Николай, к своему монаршему делу относится серьезно и умеет плеснуть скипидарчиком в выхлопное отверстие разным ответственным лицам. Ту злосчастную горную пушку, которую испытывали, испытывали, но так и недоиспытали, в обновленной армии заменили минометы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Коля Бесоев за «рюмкой чая» рассказывал, какой чудодейственный эффект производили на турецких аскеров и греческих македономахов переносимые на руках и в конных горных вьюках минометы калибром в восемьдесят два миллиметра. У нас в корпусе это оружие, которое тросами можно поднять в любое «ласточкино гнездо», находится в каждой роте. И против слабо укрепившегося противника, по большей части укрывающегося за баррикадами из деревьев и камней, его действие выше всяких похвал – куда там той горной пушке. Это только кажется, что обороняться в горах легко, а на самом деле… Изрезанная местность подразумевает большое количество «мертвых» пространств, недоступных для ружейно-пулеметного огня, пригодных для того, чтобы противник установил там свои минометы и накопил пехоту для атаки. Окопы на склонах гор рыть долго и муторно: по большей части под тонким слоем земли (там, где она есть) лежит сплошной камень, и для производства фортификационных работ требуется даже не солдат с киркой, а сапер с динамитными шашками. На прорыв по этому направлению австрийский генштаб не рассчитывал, долговременных укрепрайонов не строил, а когда спохватился, то стал сгонять сюда свежемобилизованных резервистов почти без пулеметов и с артиллерией, устаревшей лет на сорок. И вместо одной долговременной укрепленной полосы на нашем пути оказалось множество заслонов и заслончиков.