Ликвидатор - Эндрю Йорк

В шесть пятнадцать он снова стоял на скалах. На нем был голубой костюм и вязаный черный галстук, черные ботинки, мягкая шляпа и темные очки. Он побрился электробритвой и почистил зубы. На руке у него висел плащ цвета хаки. Он был Роджером Майлдмэем, туристом. В кармане лежали паспорт и бумажник с дорожными чеками на сотню фунтов и билет на самолет. Он закурил «Ротманс» и стал наблюдать рассвет. Алый цвет постепенно выцвел до нежно-розового, и лучи золотого света перетекли в бледно-голубое небо. Волны все еще разбивались о Кобблер, неслись по отмелям на песок. За рифом океан являл собой бирюзовую пустоту. «Хильда» все еще тащилась в сторону Африки.

Одинокий крик лесного голубя напомнил ему о том, где он находится. Он перекинул через плечо дорожную сумку и стал выбираться по скале на дорогу. Турист, идущий по направлению к аэропорту Сиуэлл в шесть тридцать утра, был необычным зрелищем, а, в отличие от Чарльза Вэйна, Роджер Майлдмэй желал остаться незаметным. Но в шесть тридцать утра в воскресенье дороги были пусты.

Уайлд позавтракал половинкой грейпфрута, жареной летучей рыбой и кофе. Девушка принесла ему поджаренный хлебец с мармеладом, но аппетит еще не совсем вернулся к нему. Он зарегистрировался, и ему поставили штамп в паспорт.

— Надеемся, вы хорошо провели здесь время, мистер Майлдмэй, — с формальной любезностью проговорил иммиграционный офицер. — Вы должны непременно снова приехать сюда.

— Я собираюсь это сделать.

Уайлд закурил сигарету и, расположившись в верхнем холле, принялся читать газету. Он наблюдал, как на длинную посадочную полосу, словно муха, приземлился «бичкрафт». Он прилетел из Сент-Винсента или Доминики, и шестеро его пассажиров приехали побродить по магазинам; подобные прыжки с острова на остров на этих веселеньких маленьких самолетиках стали входить в моду у среднего класса Вест-Индии точно так же, как прыжки с континента на континент уже давно были приняты на вооружение великосветской тусовкой мира. Вскоре «боинг», прилетевший из Южной Америки, с воем промчался к пятачку стоянки. Его пассажиры ринулись в здание, все в солнечных очках вплоть до самого маленького ребенка, с тем озабоченно-деловым видом отдыхающих, который присущ исключительно американцам. В течение получаса аэропорт гудел как улей, а потом снова впал в спячку. Октябрь не был «загруженным» месяцем. Вскоре огромное здание стало откликаться эхом на каждый шаг по плиточному полу. Уайлд, которому пришлось провести немало часов в залах ожидания аэропортов, подумал, что они, как и отели на курортах, носили стойкий отпечаток безликости.

— Еще кофе?

Официантка была миловидной цветной девушкой.

— Я бы предпочел «Дайкири», — сказал Уайлд. — Охлажденный.

Две маленькие соломинки будут хорошо сочетаться с обликом Майлдмэя.

— Теперь следующий самолет только в одиннадцать.

— Именно он-то мне и нужен

— А сейчас всего лишь десять? Должно быть, вам нравятся самолеты, а?

Уайлд сложил газету и скосил глаза на сияние, колыхавшееся в стороне от взлетно-посадочных полос. «Хильда» все еще по-прежнему стремится на восток, ее двигатели стучат, разбивая волну за волной Атлантики. Пока что она никому не интересна: ни самолетам, ни проходящим судам; многие шкиперы уходят так далеко в море в поисках интересной рыбалки. А другая Хильда все еще в постели. Она спала так же экстравагантно, как и жила. Простыни смяты и сползли, подушки на полу, а она лежит на животе, раскинув в стороны руки и ноги. Тело

у нее такое же теплое, как поджаренный хлебец, а кровь пропитана жарой. Но в это утро она будет одна. И каждое следующее утро тоже, по крайней мере некоторое время.

Для Уайлда женщины всегда были только способом добраться до мужчин. Эта женщина, при всей ее банальности и докучливости, тревожила его. Поэтому хоть какая-то реакция была неизбежна. Его руки слегка задрожали, а желудок показался переполненным. Он ненавидел себя, Рэйвенспура, Кэннинга, Стерна и даже Джона Балвера. Все они были частью паутины. Котелки и закрытые зонтики дергали за веревочки, встряхивали паутину, и они начинали танцевать. Но Уайлду приходилось танцевать больше других. Остальные просто его поддерживали. Ну ничего. К завтрашнему дню все растворится в ощущении выполненного задания. То была одна из граней работы, в которой Уайлд оставался непревзойденным. Когда-то он гордился этим.

Ровно в пять минут первого реактивный лайнер «Бритиш оверсиз эруэйз корпорейшн» прогрохотал по посадочной полосе и резко взвился в пустое небо. Это был по преимуществу туристический рейс; большинство пассажиров, тринидадцев, направлялось в Англию. Уайлд сидел в середине, в трех сиденьях от окна. Он взял на ленч жареную баранину, картошку и горох, потом запил все «Лагером» и подумал о том, как Англии удается самым замечательным образом переносить себя на расстояние в тридцать пять тысяч миль в лице двух стюардов и одной стюардессы. У этой девушки хорошие ноги. Казалось, у нее слишком много зубов, и все же она оставалась привлекательной. Уайлд решил, что очень многим женщинам есть чему поучиться у стюардесс.

Там, внизу, «Хильда» всасывает последние капли со дна бака, уже чувствуя силу течения, тянущую ее к Кобблеру. А другая Хильда сидит на веранде в черном цельном купальнике, покрикивает на горничную и размышляет, задумчиво глядя на море и гадая, почему они так запаздывают. Она тревожится. За него.

В четыре они низко спланировали над Бермудами. Уайлд никогда не «отдыхал» здесь. Он улыбнулся. Он всегда использовал этот эвфемизм. В этот день он отверг его. Да, он никогда не убивал на Бермудах. И не сделает этого никогда. Решимость нарастала. Возможно, это было частью реакции. Но она месяцами давала себя знать, стучала в мозгу. С тех пор как появилась Джоселин. Сначала всего лишь смутное желание, теперь превратившееся в решимость. Его концентрация была уже не та, что прежде. Следовательно, он больше не был абсолютно надежен. Такую линию рассуждений должен был воспринять даже Кэннинг.

Женщина, сидевшая рядом, улыбалась ему на всем пути из Сиуэлла. Женщины, оказывавшиеся рядом, всегда улыбались ‘Уайлду. Они надеялись, а Уайлд обычно представлял собой наилучшую перспективу. У этой женщины были бледно-оливковые черты лица и тщательно уложенные черные волосы. Рот большой, кружевную белую блузку заполняла грудь, бедра выглядели щедро. Под розовым костюмом располагались хорошее тело и хорошие ноги. На руках — золотое обручальное кольцо и большой бриллиант. Вид счастливый. Цвет — приятный розово-бежевый.

Уайлд улыбнулся в ответ и предложил «Ротманс».

Женщина поколебалась:

— Я обычно курю «Честерфилд». — В ее голосе слышалась восхитительная певучесть.

— Не могу сказать, что питаю слабость к американским сигаретам. Позвольте представиться — Роджер Майлдмэй.

— А я Кэрол Беннет.

Они поели цыпленка, и он заказал бутылку «Клико».

— Как это мило с вашей стороны, — сказала Кэрол. — Вы сели на Барбадосе, мистер Майлдмэй. Но говорите вы не как местный житель.

— Я там отдыхал.

— А я сейчас собираюсь отдохнуть. У своей сестры. Она, знаете, замужем за англичанином. — Когда она улыбалась, на лице появлялось множество ямочек, как будто волна опадает после всплеска. — Мой муж работает в нефтяной промышленности. Он, понимаете, бурильщик. Он собирается присоединиться ко мне в следующем месяце. Мы нигде не были уже шесть лет. Вы знаете Тринидад, мистер Майлдмэй? Сан-Фернандо?

— Проезжал через него, когда рыбачил у пляжей.

— Как интересно. А мы когда-то жили в Пенале. Я уверена, моя сестра с удовольствием познакомилась бы с вами. Она живет в Эпсоме. Там, где скачки.

— Слышал об этом месте, — сказал Уайлд. И мысленно провел диагональ по карте страны. — К сожалению, я живу на острове Мэн.

— Ах, какая жалость. — Казалось, Кэрол искренне огорчилась.

Уайлд спал крепко. Его успокаивало то, что он один из шестидесяти человек, лежащих в комфортабельных креслах, в затемненном салоне, подавленных шумом и огромностью корабля, висящего в двадцати тысячах футов над землей, и каждый их следующий вздох — в руках двоих молодых людей. Ему снилась Джоселин. Проснулся он в четыре. Рядом сверкало светлое, искрящееся небо. Кэрол Беннет повернулась во сне так, что ее волосы касались его плеча. Рот был открыт, и она скинула туфли. Во сне она казалась менее привлекательной. Время от времени она улыбалась. Ей снился отдых. Он думал, что она немногое сможет вспомнить о Роджере Майлдмэе, помимо шампанского.

Он посмотрел на потолок. Завтра в полдень все пляжное побережье будет гудеть как улей, а сейчас полиция с нетерпением ждет наступления дня,- чтобы они смогли возобновить прочесывание отмелей в поисках тел, которые никогда не найдут. Хильда убита горем. Интересно, что она рассказала. Трагедия останется необъяснимой, если только она не намекнет, что двое мужчин ненавидели друг друга и вполне могли подраться и упасть за борт. Может быть, так и будут считать. У барбадосской полиции не было никаких оснований тревожиться из-за того, что они не смогли найти паспорт Чарльза Вэйна в его номере; он вполне мог взять его с собой на яхту. Они найдут бумажник и письмо и напишут сестре Чарльза Вэйна, и письмо пойдет по своим каналам, пока не достигнет Кэннинга, а Кэннинг ответит на него, благодаря за сочувствие и умоляя переслать оставшиеся вещи дорогого покойного брата.