Тафгай 5 (СИ) - Порошин Влад

Дослушав перевод родственницы, толстяк усиленно закивал головой, при этом прикрыв нос ладонью. Значит, дошёл до коммерсанта смысл сказанного. Что положительно сказалось на втором матче между нами и новыми западногерманскими друзьями.

Шайбы залетали в ворота каждые три минуты. Весёлые столкновения происходил каждую минуту, и две запланированные драки прошли как по нотам. Сначала народ выслушал воинственные выкрики такого содержания, что я убью тебя лодочник! Затем борьба на ногах с разбрызгиванием слюны и с дерганьем друг друга за хоккейный свитер с криками: «А ты кто такой!». И как кульминация — несколько красивых размашистых ударов, как в индийском кино, всё равно издалека детали не видны. Потом падение на лёд и финальное удушение, само собой, не до самой смерти. Кстати, чтобы довести зрительскую аудиторию до полного экстаза, под конец укороченной до двух периодов хоккейной встречи, Всеволод Михалыч разрешил три шайбы пропустить и в наши ворота, чтобы размочить шестнадцать безответных голов.

— Вот это то, что нужно! — Похвалил в раздевалке уже хорошо уставшую команду старший тренер, пока переводчик из КГБ пересчитывал наш общий гонорар, который он буквально силой вырвал из загребущих рук скупердяя Гюнтера.

А уже ближе к 20 часам в Аугсбурге на небольшой площади перед семитысячной ареной «Курт-Френцель-Штадион» наш автобус встречала огромная толпа праздничного народу. Ещё когда мы ползли по улицам этого замечательного красивого городка, фрау Урсула познакомила нас кратко с его древней историей. Сначала это местечко было центром древнеримской провинции, затем вольным городом Священной Римской империи и наконец сейчас — это культурный и университетский центр. Родина писателя Бертольда Брехта, папы Амадея Моцарта и мамы Стифлера, впрочем, за последнее ручаться не могу, так как перед игрой я вновь погрузился в сон.

— Этот буржуй умудрился продать восемь тысяч билетов, — проворчал переводчик Виктор Алексеевич, перед тем как мы пошли на лёд. — Если пересчитать выручку за один этот тренировочный матч по курсу черного рынка то, это получится больше, чем за целый тур из шести игр высшей лиги чемпионата СССР. Может потребовать премию? — Спросил он почему-то меня.

— У нас и без премии на руки выходит по тысяче двести пятьдесят долларов на человека, — махнул рукой я. — То есть за этот день каждый из нас заработал на автомобиль «Москвич». Да и премию нужно было оговаривать в договоре, раньше. Сейчас не об этом нужно думать.

— А о чём? — Насторожился комитетчик.

— Как мы эти деньги привезём в СССР и легализуем такой огромный левый доход, — буркнул я, выходя на короткую предматчевую раскатку.

Примерно через час, отыграв с минутным перерывом два периода по двадцать минут, мы довольные и счастливые уже катили обратно в Мюнхен, предвкушая праздничный ужин в ресторане гостиницы. Качество дорожного покрытия было таким изумительным, что водитель автобуса свободно гнал под сто километров в час. А учитывая, что между Аугсбургом и Мюнхеном расстояние всего каких-то 50 км, то уже минут через сорок мы въезжали на окраины столицы свободной республики Баварии.

И конечно, больше всех радовался субботней прогулке выходного дня Томас Гюнтер. Он, сжимая под мышкой портфель набитый доверху деньгами, дважды спел на сильно ломаном русском «Катюшу» и пообещал, что по приезде всех сегодня угощает пивом. То есть оплачивает по литровой кружке настоящего баварского пива, ибо другого здесь не варят. А лично я ломал голову над тем, как теперь такую сумму наличности в запрещённой в Советском союзе валюте, безнаказанно привезти в страну победившего социализма. Что касается проведённых товарищеских показательных игр, то в каждой мы свободно набросали больше десятка шайб. С драками тоже всё более-менее устаканилось, после того как боксёру в Бад-Тёльце я сломал нос, слава советской физкультуре, героев махаться по настоящему больше не нашлось.

В автобусе, пока мы ползли по мюнхенским пробкам, все разговоры крутились вокруг заработанных денег. Шутка сказать — вышло тысяча двести пятьдесят долларов на человека! Это при цене за один катушечный магнитофон 300 баксов, а за джинсы 25 долларов США, которые можно было толкнуть в стране вечного дефицита рублей за 150, а то и того дороже.

— Чё с деньгами теперь делать будем? — Толкнул меня в бок Боря Александров.

— Ясное дело что, — хмыкнул я, — сдадим в фонд озеленения Сахары. 8 миллионов квадратных километров вредного для здоровья песка, как никогда, нужно срочно превратить в цветущий Эдемский сад. Вот такая перед человечеством стоит первоочередная задача.

— Чё, доллары в пустыню закопать? — Присвистнул «Малыш». — Видать хорошо тебе по кумполу прилетело. Ничего, сейчас по баклажке пивной пропустим и…

— Я тебе пропущу! — Сунул я кулак под нос несмышленой «малышатине».

К сожалению, вечером в ресторане на первом этаже нашей гостиницы, призвать к совести всех хоккеистов горьковского «Торпедо» я был уже не в силах. Скупердяй Томас Гюнтер расщедрился на пиво за этот вечер несколько раз. Если на молодых я ещё мог шикнуть, то на ветеранов команды мои увещевания, что завтра в Фюссене нас ждёт сборная ФРГ, уже не действовали. Толя Фролов опрокидывая вторую литровку пенного баварского напитка «авторитетно» заявил:

— Извини, Тафгай, но командовать ты будешь у себя в московском «Динамо».

— Да, там Мальцева и компанию перевоспитывай, — поддакнул другу Саша Федотов. — Мы шесть периодов сегодня отпахали, и завтра ещё три с западными немцами отбегаем, даже не сомневайся.

— А если в «торец»? — Угрожающе нагнулся я над столиком наглых торпедовских ветеранов.

— Иван, я здесь капитан, а не ты, — вмешался Лёша Мишин. — Всеволод Михалыч сказал, что против пива не возражает. Если по чуть-чуть. Ну, ты же сам видишь, какой здесь уровень хоккея.

— Класс «Б», — усмехнулся Фролов. — А вот фройляйн здесь определённо класс «А». — Нападающий кивнул в сторону входа в ресторан, где появилась переводчица Урсула в сопровождении двух своих подруг.

Барышни были одеты в провокационные супермини платья, которые подчёркивали все достоинства их далеко не анорексичных фигур, поэтому шеи посворачивали, оторвавшись от пива, многие мужчины в зале. «Есть за что подержаться», — подумал я.

— Иван, идём говорить, — подёргал меня за рукав пиджака, хитро прищурившись, Томас Гюнтре. — Михалыч звать.

— Я смотрю у вас, коммерсантов, нет покоя ни ночью, ни днём, ни утром и ни вечером, — пробубнил я и пошагал за баварским дельцом к самому дальнему столику в зале ресторана, где уже сидел кроме старшего тренера и наш «переводчик с чамикуро» Виктор Алексеевич.

В результате короткой беседы я понял, что Гюнтер предлагает послезавтра 13 марта сыграть ещё три коммерческих матча в Бад-Наухайме, это федеральная земля Гессен, в Дюссельдорфе, в столице Северного Рейна-Вестфалии, и в его пригороде Крефельде. Цена вопроса — те же тысяча двести пятьдесят долларов на человека.

— Надо играть, — уверенно произнёс Всеволод Бобров. — Иначе от безделья они от пива перейдут на более крепкие напитки. Или ещё хуже, по бабам побегут. — Старший тренер кивнул на ветеранов горьковской команды, которые уже отплясывали под народные зажигательные мотивы с Урсулой Ротбауэр и её подругами.

— Всеволод Михалыч, я тебя, конечно, уважаю, но нам и эту тысячу с лишним долларов проблематично будет перевезти в СССР, — возразил переводчик Виктор Алексеевич. — А теперь у каждого на руках окажется по две с половиной тысячи. Деньги на целую кооперативную квартиру в Москве.

— Есть у меня одна идея, — пробормотал я. — Когда у нас назначена встреча с мэром Мюнхена, с товарищем Фогелем?

— 15 марта после товарищеской игры в Ландсхуте, будет небольшой фуршет в мэрии Мюнхена, — ответил переводчик, сверля меня острым взглядом работника КГБ. — Ты на что намекаешь?

«На что, царская морда, намекаешь? — усмехнулся я про себя. — А намекаю я товарищ из комитета на летнюю мюнхенскую Олимпиаду, которая стартует в конце августа этого года. Есть мне, что интересное рассказать товарищу Хансу-Йохану Фогелю».