Моряна - Александр Черненко

— Нажмем, батяша!

— Нажмем, сынок!

И оба Турки стали рывками выбрасывать из майны веревку.

Коляка, обессилев, перестал сопротивляться; был он уже возле самой воды, но не видел ее — лежал на спине, а хребтина, которой была опоясана его грудь, тащила ловца в майну головой вперед.

Вдруг его опалила ледяная вода. Коляка ухнул в майну.

— Пошел... Пошел... — и отец с сыном, облегченно вздохнув, напряглись, чтобы последний раз натянуть как следует хребтину и втащить ловца под лед: в воде он пойдет уже легко, без задержки.

Но Коляка успел вымахнуть из майны и, вцепившись руками в края льда, повис над водой.

— Пощады прошу! — истошно завизжал он, чувствуя, как бесповоротно тянет его хребтина вниз. — Ребята останутся сиротами! Смилуйтесь!

— Держи, батяша, крепче! — крикнул Яков и побежал к саням; выхватив из них крюк, он бросился к Коляке.

Подбежав к ловцу, Яков ударил его темляком по рукам.

— Не держись, сволота! Не держись!

Коляка хрипло, отчаянно выл.

— Все дело мое попортил, сволота! — Яков нещадно бил крюком по рукам соседа. — Верно, из-за тебя, поганая сволота, опять на Маньку придется жилы рвать! Не держись, говорю!..

Из Колякиных пальцев брызнула кровь, и он сорвался в воду. Старый Турка рванул хребтину, и Коляка скрылся подо льдом.

Отбросив крюк, Яков шагом направился к отцу.

Они нарочно не спеша выбирали веревку — Коляка медленно двигался подо льдом.

Старый Турка отошел в сторону, вытащил трубку, набил ее махоркой и закурил.

Неожиданно хребтина затяжелела, и Яков, с большой силой дернув ее, отбежал к отцу.

Из-подо льда показалась Колякина голова.

Отец с сыном рванули хребтину и выбросили Коляку на лед.

Ловец был живой, он дрожал и, задыхаясь, жадно ловил ртом воздух, словно выхваченная из воды рыба. Его поволокли по льду к лошадям. Выбросив из саней белорыбицу, Коляку вскинули туда.

Яков заметил, что Коляка, хватаясь за ободку саней израненными в кровь руками, пытался приподняться; он широко открывал рот — видимо, что-то говорил, — но застуженного голоса не было слышно.

Пройдя к краснощековскому Булану, Турка стукнул его колом по голове и направил в противоположную от берега сторону.

Лошадь вскинула задние ноги, ударила о деревянный передок саней и, рванувшись, понеслась в предутреннюю темь Каспия.

Только и видел Яков, как мелькнули остеклянелые, в больших синеватых белках Колякины глаза.

— Пусть половит белорыбку на глубях, — ухмыльнулся старый Турка.

— Пропадет, батяша... — начал было Яков.

— Выбирай оханы! — прикрикнул Турка на сына. — Что? Сдрейфил?!. — и стал сердито бросать в сани отобранную у Коляки белорыбицу.

Яков исподлобья беспокойно поглядел вслед саням, увозившим Коляку.

— Пропадет — чорт с ним! — бурчал про себя старый Турка. — А в случае чего скажем: не знаем, и все тут. Бились, мол, с ним из-за воровства, а потом утек он. Вот и весь ответ!

Снег вдруг повалил густо-густо, словно накрывал сетями море; вслед со свистом ворвался штормовой ветер, и шурган, завывая, скрыл ловцов.

Глава третья

Лютый норд-вест бешено носился по Каспию; он тяжелой стеною гнал снегопад и, натыкаясь на бугры, грозно сотрясал их.

Василий и Дмитрий в испуге проснулись. Ветер срывал с бугра пласты льда, а лошадь металась во тьме и шумно фыркала.

— Шурган, кажется, — Василий вскочил и зажег спичку.

Лошадь продолжала фыркать и рваться.

Ловцы выскочили из коша. Ветер ударил снегом, ожег лица и чуть не сбил ловцов с ног; снег валил так густо, что слышно было, как он сухо, жестко и с присвистом шуршал.

— Экая кутерьма, — сказал Дмитрий хриплым голосом и сбросил с себя тулуп. Он тревожно задышал и беспокойно повел лицом, вслушиваясь и вглядываясь в занавешенный снегопадом предутренний полумрак.

Ветер нещадно хлестал колючими и острыми иглами снега.

— Не относ ли? — уже с тревогой спросил Дмитрий своего дружка.

Надвигая шапку на лоб, Василий удивленно шевельнул неимоверно длинными и пышными бровями.

— Ступай огляди, — дрогнувшим голосом сказал он Дмитрию и в смятении добавил: — Верно старые люди говорят: не море топит ловцов, а ветры...

И замолчал, когда Дмитрий скрылся в снегопаде.

Снег, казалось, плотной стеной соединил небо и море.

Василий вбежал в кош, сорвал со входа парус и стал поспешно бросать в сани одежду и сбрую. Лошадь в упряжь не шла; она рвалась, становилась на дыбы и косо зыркала кровавыми глазами по сторонам.

Вспомнив о кошме, ловец хотел было броситься за ней в ледяной шалаш, но внезапно с новым наскоком ветра ударил слева истошный голос Дмитрия:

— Ва-а-аськ!..

Сердито ударив лошадь по влажным, теплым губам, Сазан вогнал ее в оглобли и набросил дугу.

— Ва-а-а-аськ!..

Не затянув как следует хомут, он схватил лошадь под уздцы и погнал ее влево, на крик.

Сверху, не переставая, сыпал снег, ветер подхватывал его и кружил столбы белого смерча.

Лошадь противилась; ступая шагом, она все время косилась назад. Василий бил ее по голове, тыкал в брюхо ногой.

— Что такое? — взволнованно спрашивал он не то себя, не то лошадь. — Неужели относ?

И он снова вспомнил об оставленной кошме, намереваясь вернуться обратно в кош.

Вдруг с оборота донесся слабый, замирающий голос Дмитрия:

— Ва-а-а!..

Василий рванул лошадь назад. Она охотно подалась и, быстро сделав полукруг, помчалась в обратную сторону.

Он держал лошадь под уздцы, бежал наравне с нею и ошалело орал:

— Ми-ить! Я зде-есь! Митя-ай!

Снег забивал ему лицо, словно кто-то надевал тяжелую плотную маску.

Он бежал и думал, что оханы не выдраны из воды; пожалуй, и не все забрано из ледяного шалаша:

«Ясно, не все забрано, — кошма осталась, жарник остался... Во-от беда! Во-от незадача! Как бы не пришлось теперь оплачивать Дойкину брошенные оханы и прочую сбрую...»

Ему было трудно дышать. Ничего не видя и не слыша, он пытался кричать Дмитрию, но ветер разрывал слова, глушил голос.

Лошадь стала. Василий содрал с лица пласты тяжелого, теплого снега. Он едва различил лошадь: вся она была белая от снега и пены.

— Чего ты?

Она обессиленно шаркала ногою по льду. Ловец поспешно оглядел ее ногу: не было подковы.

— Что же делать? — и он растерянно посмотрел вокруг.

Снегопад непрерывно несся плотной стеною; он шуршал о лед, шлифовал его, делал скользким.

У Василия снова мелькнули мысли о брошенной сбруе, о кошме, о жарнике...

— Пшла-а! — в отчаянии закричал он на лошадь, и, пнув ее в брюхо ногой, опять схватил под уздцы.

Лошадь тронулась, прихрамывая на больную ногу.

Ловец гнал ее все сильней. Она часто поскальзывалась и падала на задние ноги. Сазан приподнимал ее и опять гнал. Пройдя несколько десятков метров, она шумно зафыркала и, обдавая ловца горячей пеной, вдруг разъяренно ринулась в галоп.

Снежные волны вскинулись перед Василием. И тут он вспомнил о том, что главное не взято из бугра: два с половиной десятка белорыбицы остались разложенными в ледяной пещере! Он попытался остановить лошадь, чтобы вернуться к кошу, но она неукротимо неслась вскачь, закинув голову. И ловец летел вместе с нею, не касаясь, казалось, льда... Неожиданно лошадь вздыбилась, попятилась назад, захрапела и шарахнулась в сторону.

Только сейчас заметил Василий, что снегопада уже ее было и норд-вест дул слабинкой, без напора. Василий взглянул вперед: в двух шагах от него зияла черная разводина — пропасть между льдинами; в разводине неслышно бились дымящиеся волны.

Он неистово заорал:

— Ми-ить! Мите-ок! Митя-ай!..

Оглядываясь по сторонам, он продолжал цепко держать лошадь под уздцы, — она исходила кипевшею пеной, и пена тянулась до самого льда.

— Ми-ить!..

Неожиданно лошадь вскинулась, отшвырнув ловца далеко на лед; из разводины в Василия ударил ливень воды, лошадь и сани рухнули в море...

...Дмитрий охрип от крика. Как он ни старался еще раз подать голос Василию, ничего не выходило: голос срывался, в глотке першило.

Ловец обежал все вокруг, но бугра не нашел, не нашел он и дружка.

«Куда делся Васька? Что с ним?..»

Стоя у разводины и вглядываясь в белую мглу снегопада, Дмитрий пытался определить ширину пропасти, но снег непрерывно валил, — видна была только эта кромка льда; о кромку бились небольшие волны с запушенными снегом гребнями.

«Может, я заблудился?» — И ловец хотел было опять бежать на поиски дружка, но с большой силой навалился ветер и чуть не опрокинул Дмитрия в разводину.

Ветер свистел и круто хлестал ловца: бил в него снегом, рвал одежду, толкал в пропасть.