Темная сторона неба - Гейвин Лайелл

- Не совсем. Но к обеду будет. Тебе вчера передали, что я звонил?

- Да. Так ты не поменял мнения насчет того груза?

- Извини, Мики. - Я отрицательно покачал головой.

- Уверяю тебя, там никаких проблем. Все в лучшем виде. Я такое дело не отдал бы кому попало, только человеку, которого знаю и которому доверяю.

- Не сомневаюсь. Но пока что это не для меня. А у тебя там в книгах больше ничего нет?

- Ничего, совсем ничего. - Он махнул рукой в сторону наваленных на столе бумаг. - Козы, коровы, помидоры, техника для сельского хозяйства, запчасти. Ничего авиа. В Греции народ бедный. А что говорит мистер Хаузер?

- Насчет чего? Этого груза?

Микис кивнул.

- Не знаю пока, - ответил я. - А мне это и не важно. - Я встал. Значит, больше ничего?

- Ничего. - Он с серьезным видом взглянул на меня. - Ты его не расстроишь?

- Хаузера? Он всегда расстраивается, когда мимо него проплывает доллар. Но он ещё больше расстроится, если я загремлю в какую-нибудь тюрьму. Это ведь отразится на его репутации.

Он досадливо кивнул.

- Мне жаль, что я ничего не могу сделать для тебя, командир. - Потом он достал из левого нижнего ящика стола представительскую бутылку узо. Он плеснул немного узо в два стакана, потом взял с полки графин, добавил в стаканы воды и передал мне мой стакан.

- Будем здоровы, командир.

Я поднял стакан и отпил немного. Я не особый любитель анисовых водок, но Микис налил мало и хорошо разбавил водой. Допив остальное одним глотком, я обошел стол, чтобы поставить стакан к бутылке. Быстрым движением я открыл ящик стола. "Беретта", калибр 7,65 миллиметра, лежал поверх вороха бумаг.

Я задвинул ящик обратно. Должно быть, он держал пистолет в руке, за спиной, когда подошел к двери посмотреть, кто к нему пришел.

- Тебе нужно заняться бизнесом почище, - посоветовал я. - Нервы крепче будут.

То ли с досадой, то ли с беспокойством, а скорее всего с разочарованием во взоре проводил он меня.

Секретарша вернулась. Этой я ещё не видел. Микис любил менять секретарш раз в несколько месяцев. Или секретарши любили менять Микиса. У него были свои доморощенные теории о служебных отношениях.

Эта была маленькая, темнокожая, пухленькая брюнетка, курчавая, как пуделек. Она, кажется, вздрогнула, увидев меня. Она проводила меня взглядом широко раскрытых темных глаз, а рука её застыла в момент выдергивания листа бумаги из допотопной пишущей машинки.

Нервная работа была в агентстве Микиса в это утро. Видать, у хозяина и ночь выдалась не из спокойных. С широкой улыбкой на лице я вышел за дверь.

6

Роджерс все ещё шлялся по городу в поисках афинского сувенира для своей швейцарской толстухи-подружки. Я снял с себя в самолете форму, одел комбинезон, потом взял стеклянную емкость и слил топливо из правого бака. Когда оно отстоялось, то на восьмую часть дюйма в нем оказалось добротной турецкой воды. Я пристроился к правому двигателю, снял нужные обтекатели и занялся фильтрами карбюратора.

В половине одиннадцатого прибыл Роджерс со своим сувениром - яркой черно-бело-красной сумкой из козьей шерсти. Подруга могла бы использовать сумку для покупок или в качестве половины бюстгальтера. Он принес и телеграмму от Хаузера. В ней Хаузер спрашивал меня, правильно ли я сделал, отказавшись от груза, и велел мне в случае отсутствия груза вернуться в Берн до следующей ночи.

Похоже, что на неё не требовалось ответа. Я и не стал отвечать, чем сэкономил деньги Хаузера. Я велел Роджерсу переодеться и помогать. Ему очень не хотелось этого делать, но спорить он не стал. Я собрался снова подняться к двигателю, но тут из-за ангара показался Кен.

Теперь, утром, он был одет иначе, но все в тех же рамках высокого дохода. Он одел плотную белую шелковую рубашку с распахнутым воротом и замшевую куртку на молнии, полузастегнутую. На нем были легкие твидовые кавалерийские брюки и замшевые ботинки.

Замшевая куртка казалась лишней для этого дня, грозившего стать жарким, но это была его проблема. На его лице не было ни малейшего следа вчерашнего. Он выглядел чистым, собранным и весьма серьезным.

- Когда летишь, парень? - спросил он меня.

- Не знаю, - ответил я, удивляясь, зачем ему это.

Он взглянул на правый двигатель.

- За полчаса сделаем? - задал он новый вопрос.

- Ну-у... А зачем тебе это? - не понял я. - В чем дело?

- Я хочу лететь с тобой.

- Постой-ка, постой-ка...

- Так сделаем двигатель?

- Постой, - снова сказал я. - Никуда я не лечу. Мне некуда лететь.

Кен казался удивленным.

- А я думал, у тебя груз. В Африку или ещё куда-то.

Разве я говорил ему про груз Микиса? Не думаю. Но если говорил, то сказал и про то, что отказался от груза.

- Был у меня груз, - произнес я с расстановкой. - Но я отказался от него. Это был один из тех грузов, от которых лучше отказываться. А в чем дело-то вообще?

Он покусывал губу, взгляд его блуждал. Ему становилось жарко в этой куртке.

- Я хочу дать ходу из Афин, - наконец произнес он.

- Так для этого есть десятки путей. - Я попытался изобразить веселенькую улыбку на лице. - Отсюда можно смотаться в любое время, стоит только захотеть. Ты чего нос повесил?

Я дружески стукнул его под ребро и почувствовал пистолет на поясе, под курткой.

- Пошли в самолет, скроемся с глаз, - предложил я.

Он взглянул на меня напряженным взглядом, затем повернулся и пошел внутрь "Дака". Там Роджерс напяливал на себя комбинезон.

- Тони, - обратился я к нему, - походи-ка по ангарам и посмотри, нельзя ли на время раздобыть большую железную банку без крышки, таз или что-нибудь в этом роде. Когда я сниму фильтр, мне надо будет промыть его в масле.

Он некоторое время смотрел на меня, потом проворчал что-то и продолжил возиться с комбинезоном. Я достал пачку сигарет и предложил Кену закурить. Мы дымили в ожидании, пока Роджерс удалится. Наконец-то он надел комбинезон. Затем он неуверенно оглядел нас, словно желая что-то сказать, вышел наружу и пошел к ангарам.

- О'кей, - произнес я. - Теперь говори.

- Я и так сказал слишком много, - промолвил Кен. - Вчера вечером. Наваб считает, что я испортил дело, и хочет, чтобы Хертер проучил меня. Обойдусь как-нибудь без этого. Поэтому мне надо мотать отсюда.

- Есть десятки путей, - сказал я, вглядываясь в полумраке самолета в лицо

Кена. - Можешь морем, самолетом, даже поездом. В это время года тут можно сесть на самолет в любой момент.

- Да-да, - согласился он, то и дело затягиваясь сигаретой.

- Если хочешь, можешь нанять этот самолет, - добавил я. - Вот только топливо очистим. На это уйдет не много времени. А в воздухе мы можем переиначить, куда нам лететь - это на некоторое время собьет их с пути, если только это беспокоит тебя.

- Да-да, - повторил он. Кен выбросил окурок на бетон. - Спасибо, Джек.

Думаю, я справлюсь. Во всяком случае, спасибо тебе. Увидимся еще.

Он легко спрыгнул на землю и большими шагами направился к ангарам. Я наблюдал за ним через иллюминатор, пока он не скрылся из глаз. Потом я устроился на одном из двойных кресел и стал пускать дым под потолок.

В "Даке" чем только не пахло, но пока было прохладно. Солнце ещё не успелопрогреть его так, чтобы он превратился в раскаленную бочку. Через открытуюдверь совсем не поддувало. Клочьями висел табачный дым, запах которого смешивался с запахами самолета - запахом прежних грузов и пассажиров, бензина и масла, кожи и металла, и за всем этим ощущался острый собственный запах "Дакоты", который ни с чем не перепутаешь. Можно забыть запах и даже внешний вид десятка женщин, но этот запах остается в памяти навсегда. Иногда некоторые вещи настолько становятся твоими, что ты даже забываешь, что помнишь о них. Я сидел, неспешно покуривал и думал.

Микис со своим пистолетом в верхнем ящике письменного стола - это было одно, часть запутанной мошеннической игры, в которую тот играл на своем заваленном бумагами столе, пистолет же был символом удачи, талисманом двадцатого века. Кен с пистолетом - это было нечто совершенно другое, но что - я не мог понять.

Я кончил курить, вылез наружу и раздавил окурок о бетон. Подошел Роджерс с емкостью - отпиленным дном железной бочки. Он бросил эту штуку в тень и спросил:

- Чего это Китсон приходил?

- Попрощаться. Он отбывает.

Я поднялся по стремянке и начал выковыривать фильтр карбюратора. Наконец я извлек его и бросил Роджерсу, чтобы он промыл его. Потом через трубопровод подачи я откачал топливо так, чтобы избавиться от воды. Я пришел к выводу, что на очищенном топливе можно лететь, когда раздался голос Роджерса:

- Вон он, пошел!

Я взглянул из-под крыла. Маленький "Пьяджо" резво катился по рулежной дорожке, вздымая тремя колесами пыль и отбрасывая её винтом.

Я знал, что там никого, кроме Кена, нет. Он выбрал самый быстрый путь бегства отсюда, но зато такой, который обеспечит ему постоянный интерес к его личности со стороны наваба. Его бывшему хозяину, возможно, будет все равно, куда запропастился его пилот, но наверняка захочется знать, куда делся этот чертов самолет.