Облюбование Москвы. Топография, социология и метафизика любовного мифа - Рустам Эврикович Рахматуллин

Большая часть этого краткого царствования протекла в отсутствие Марины. На заочном обручении в Кракове Лжедмитрий был представлен доверенным лицом.

Если самозванческие браки так же символичны, как и царские, – Марина символизирует попытку воссоединения Руси Московской и Руси Литовской под невозможным суверенитетом Речи Посполитой и под знаком римской унии.

Прибытие Марины в мае 1606 года напоминало военную экспансию, что, может быть, ускорило развязку. Вдоль путей Маринина приезда, из Арбата и Чертолья, зачем-то выселяли горожан, а по Никитской размещались свитские поляки. Людям старших поколений выселение могло напомнить об участи семейств, поверстанных в земщину и изгнанных из тех же самых улиц, отданных в опричнину.

Запасной дворец (в центре) на панораме Москвы Питера Пикарта. 1700-е

Новой опричниной глядели и поляки, окружившие престол, и маскарадные кощунства против веры и традиции, и обособление царя в Запасном дворце. Недаром Карамзин легкой рукой отождествит дворец на взрубе с загадочной крепостью Ад. В действительности Адом прозывалась устроенная Самозванцем на льду Москвы-реки дощатая передвижная крепость, Гуляй-город, разрисованная страшными картинами.

Невеста Самозванца поселилась в самом женском уголке Кремля – в основанном княгиней Евдокией-Евфросинией Вознесенском монастыре. Там Марина сделалась соседкой инокини Марфы, в миру Марии Нагой, вдовы Ивана Грозного, признавшей Самозванца сыном.

Венчание происходило не в домовом Благовещенском соборе, а в Успенском кафедральном, поскольку совмещалось (небывалый случай!) с царским помазанием невесты.

После воцарения Марина Юрьевна переселилась в Запасной дворец. Всего лишь девять дней спустя московское восстание низвергнет Самозванца с этой высоты.

Падение Лжедмитрия со взруба на сторону реки, с крепостью Ад на льду, сочли знаком падения во ад. Тело сожгли в этом Аду, отогнанном в село с многозначительным названием Котлы.

Марина Мнишек спаслась от убийц мужа, как рассказывали, под юбками своей придворной дамы. Правительство царя Василия IV выслало ее в Ярославль. Два года спустя Марина получила разрешение вернуться на родину, но предпочла вернуться на историческую сцену.

История второго Самозванца и Марины выросла на почве нового деления земли, на черной половине этого деления, на стороне темного полуцарства, воровского удела, в черте очередного опричного двора – Тушинского лагеря, по-грозненски восставшего на Кремль.

Там, в устье Сходни, выше археологического горизонта не осталось ничего, кроме названия «Царикова гора» на месте терема Лжедмитрия. Впрочем, забыто и название.

Марина Мнишек на польском портрете

Лжедмитрий I и Лжедмитрий II на польских портретах

Марина прибыла в Тушинский лагерь в декабре 1608 года и публично признала нового Самозванца своим мужем. После распада лагеря она последовала за Лжедмитрием в Калугу. Убийство Самозванца в 1610 году сделало Марину главой калужских тушинцев. Вскоре она родила сына, нареченного царевичем Иваном Дмитриевичем.

Еще в Тушине завязался роман Марины с атаманом Иваном Заруцким, который напоследок сделает ее «царицей астраханской».

Только в 1614 году войска царя Михаила положат конец новому астраханскому «царству» и его «династии». Безвинный младенец Иван будет казнен в Москве, а Марина – «женщина, потерявшая смерть», – найдет ее в башне Коломенского кремля.

Часть V. Семнадцатый век

Сани знатной женщины. Рисунок Адама Олеария. 1630-е

Второе, некалендарное начало столетия выдалось тишайшим. Средневековая традиция преодолела кризис Смуты, и любовная сюжетика вернулась в царский дом. Из Речи Посполитой потянулись знатные невольники, из отдаленных монастырей – невольные постриженники и постриженницы; но ни те, ни другие, ни военные вожди – спасители Отечества не вовлеклись в любовный миф.

Зато в середине века начался литературный поиск родового мифа столицы. Писатели киево-могилянской традиции предложили на усмотрение новой царствующей династии несколько версий Сказаний о начале Москвы. Именно из этих текстов, а не из хроник XII века, вышли мифический боярин Кучка с дочерью своей Улитой, отдаваемой Андрею Боголюбскому, и другая Улита, отданная автором Даниилу Суздальскому.

Это в текстах; а в жизни шансы мифу давали смотрины государевых невест – и теремное одиночество царевен, которые во множестве рождались у Романовых.

Михаил Романов уже звал Марию Хлопову невестой и держал в «верху», то есть во дворцовых покоях. Как бывало в подобных случаях, ей даже переменили имя. Но царедворцы-интриганы Салтыковы угостили нареченную Анастасию леденцами. Легкого отравления было достаточно, чтобы заподозрить у девушки «черную немочь». Семейство Хлоповых отправилось в Сибирь, затем было возвращено, а Салтыковы, чья вина открылась, сосланы в свой черед.

Но государь женился на другой.

Годы спустя, после смерти двух младших сыновей и, вероятно, в опасении за жизнь наследника, царь Михаил попробовал устроить счастье дочери Ирины. В начале 1644 года в Москву приехал названый жених царевны, снова королевич Датский, граф Шлезвиг-Гольштейнский Вольдемар.

В Кремле, на старом Борисовом дворе, то есть на боярском дворе Годуновых, ему срубили новые хоромы, в три яруса и с переходами к царю. В этих стенах и переходах королевич, твердый в неправославии, прожил полтора года. Прожил не видя царевны, в спорах о вере с царем и с царевичем, то принимая их в саду, то нанося ответные визиты, переписываясь с патриархом через пастора и добиваясь отпуска на родину.

Однажды, на четвертом месяце такого жениховства, Вольдемар решился проложить себе путь на свободу вооруженной рукой. Стычка королевича и тридцати его слуг со стрельцами в Тверских воротах Белого города, а потом и в Кремле, вызвала царское неудовольствие. Но не более того.

Зато царевич Алексей со временем по-братски расположился к принцу и вскоре после своего восшествия на трон отпустил его.

Историк Москвы Галина Науменко