Ленинград - Игорь Вишневецкий

«5 декабря 1941 г.

Вот какое нынче меню:

1. Если сварить дециметр шкуры какого-нибудь животного (хорошо, если коровы, но случаются кошки, собаки и даже крысы; между прочим, у кошек — кроличье мясо), а к нему размочить дециметр столярного клея, то при известном мастерстве выходит отличный питательный студень. Ели — наслаждались.

2. Было лакомство: нарезанная земля с бадаевских складов. Мы с Евдокией Алексеевной накупили её изрядно. Хватило до декабря. По вкусу — подобие жирного творога, вся пропитана маслом и плавленым сахаром. Запивали её кипятком. Теперь одно воспоминание. Но и им не грех насладиться (мысленно).

Главное: следить за собой, мыться, а мне — бриться, не ложиться надолго в постель, стирать одежду и простыни, двигаться, беречь еду (крохи).

Умирают, как бы утомившись, не жалуясь ни на что, от снижения кровяного давленья, от износа сердца и внутренних органов: человек, голодая, жжёт сам себя, как коптилка. Так что если идёшь по улице, то мудрость ослабших — иди против ветра, наклонившись, стараясь не падать на спину. Упал на спину — почти что верный конец.

Но голод — табу. Как алкоголь для запойного пьяницы.

Хотя он — причина внутреннего возбуждения».

XVI Из тетради Глеба:

«Марк снова порадовал фотографиями.Показывал „уши города“,установленные на Петропавловской.По четыре трубы-звукоуловителя в связке,известные всем по плакатам, —нацелены в небо,с металлическим креслом, приделанным к каждой;и расчёт из четырёх бойцовдень и ночь дежурит в наушниках,высчитывая расстояниедо незримо поющих объектов,так что любой самолёт,даже над облаками,а сейчас солнце редко,рискует нарваться на плотный зенитный огонь.

Связки выгнутых трубмне напомнилитри трубы на гербе Радзивиллов,закольцованные: „Bóg nam radzi“.Их показывал гордый Аскольд Радзивилл до отъезда,когда я собирал матерьял о его дальнем родственнике,Антонии, графе Познанском, —том самом, что сочинялмузыку к „Фаусту“ Гёте.

                              Где теперь этаевропейскость семьи Радзивиллов?Прочитавшие „Фауста“(правильно, надо признать), —как им мнится, господствуя в воздухе, —тщатся всех нас вбомбитьв стынь закованной льдами дельты.Ну и что „нам советует Бог“?Что Он нам „говорит“?                              Что с таким обострённыммузыкальнейшим слухом не страшны любыекувырканья смятенных бесов?Что зиме давящего голодане размазать нас в снежном Ничто?

Сердце слушает пенье пространства,но в ответ безотзывно молчит».

XVII Из дневника Веры Орлик:

14 декабря 1941.

Третий день как не ходят трамваи.Мороз не менее -20 °C.С трудом добралась до Эрмитажа.А днём — в четыре — обстрел.Не пошла обратно:осталась — впервые — греться у Глеба(он и рад). Даже если домойнагрянет Георгий —всё равно. Пишу на узкомлистке, потом надо вклеить(буквы еле влезают в строчку),чтобы высветить красную дату —окончательного отвержениядовоенных «приличий».Здесь ещё подают воду,только нет электричества.Над роялем — коптилка.Я сумела вымыться — чудо!Грели воду на печке подшивкамимузыкальных журналов.Глеб смеялся: «Дымят щелкопёры.Если что — пустим дальше в растопкуGoethes saemtliche Werke».Для любви не осталось сил —только грели друг друга.

15 декабря (на обороте листка).

               Глеб сварил горсточку кофе(он купил его в августев Елисеевском), припасённогодля такого вот «чрезвычайногопроисшествия». Это был сущий праздник!А потом провожал на работу;ну а вечером — на Васильевский.Говорит, что ему на пользусвежесть вьюжной морозной прогулкипод пальбу, что доносится с фронта(это при его истощении!)С приближеньем к Смоленскому кладбищучерез Мусоргского, у трампаркабесконечные вереницыпохоронных процессий:кто на саночках, редко — подводамив самодельных картонных гробахили просто в тряпичных обмотках,в грязных простынях — трупы-личинки.Люди везут своих близких:как в египетском ритуале.Глеб сказал: «Как перед погруженьемна ладьи, плывущие к западу солнца».Солнца, кстати, не было видно.Только грохот орудий, вьюга, сверканияпо всему горизонту.

XVIII

На обратном пути с Васильевского, под жестоким обстрелом Глеб всё вспоминал строки Арсения Татищева — из середины «Светозвучия» — и всё дивился способности татищевского зрения вперёд: ведь всплывшее было написано, вероятно, в октябре 1919, и тогда зимы настоящей не было, да и ухали орудия где-то возле Гатчины, хотя их звук доносился до центральных кварталов города. Но зима рифмовала со смертельным огнём в слухе и в воображении, и только так и можно было написать ту жестокую осень, с нависшими над городом призраками неизбежного зимнего голода и реставрации.

«…весь перекипая огнём,огнём расцветающих арок,и даже копытом, конём —вот рифма! — придавленный, жарок

снежащийся сажей на насзимой орудийного гулатот воздух; а нам-то ни глазотвесть, ни Уэльсово „Улла!“

услышать сквозь грохот и вой —то люди, а не марсианеглаза засыпают землёйзимой орудийных сверканий…»

Теперь это были уже не марсиане и точно не люди, а нечто третье. Глеб всё не мог сформулировать что, подобрать к этому нечеловеческому, машинному верного слова. Ум его упорно работал над этой задачей, в разрешении которой, пожалуй, не было никакого смысла.

XIX Из тетради Глеба:

16 декабря 1941 г. и после.

Голод такой,что и лихорадкавозбуждённого мозгаотступает —вот в продолженье ноябрьскогоin modo giapponese —последние спазмы:Встали троллейбусына покрытом инеем Конногвардейском.Выбиты окна.

Все всё везут на саночках.Вмерзают в залитыеиз лопнувших трубулицы грузовикитут и там.

Остановившиеся трамваи.Разбитые уличные фонари.Разорванные линии электропередачи.

Но ещё кто-то бодро идёт в метельс портфелем и в шубе.Ещё улыбается.Ещё мимо несут тюки.Ещё мужчинам жарко (расстёгнуты).Ожидают эвакуации:поездом — к озеру(под звуки обстрела).

Лопнувший водопровод:безостановочно хлещетиз гидранта перед Исаакием.Черпают неостывшую водупрямо из лунокв середине улицыкто кружкою, кто уполовником.

К середине зимы — в зениткошмара. На барахолкеторгуют:спичками, мылом, махоркой,дурандой, ненужной одеждойв обмен на нарубленный хлеб.

Потеплело: свозят на санкахзашитые трупы в морг,где их прямо на грузовики —и на дно братских могил.

Орудия вмёрзших в Невукораблей КБФ — бьют в воздух.Люди, не обращаявнимания на пальбу,бредут по Неве — кто куда.Вот он, декабрьский Петрополь.

XX Из дневника Веры (на узких листках):

22 декабря 1941.

Самый короткий день.Снег почернел от оттепели.

Сегодня, под предлогом комиссии,Марк Непщеванский,          старый Глебов приятель —Глеб уже никого не стесняется —водил нас смотреть запасникиМузея религии и атеизма.Так вот что от нас скрывали:оригинал — или список? —чудотворной Казанской иконы(а говорили: утрачена),мощи Св. Серафима,завёрнутые в целлофан,и сотни другихчудотворных мощей и икон —советские катакомбына первобытный манер,внутри современного города,возле — недавно шумныхтрамвайных, троллейбусных линий,под ракой Казанского храма,обстреливаемого врагом,за семью печатями тайныс естественной температуройглубокого, вечного сна.

Церковь бы так не придумала.

Марк на редкость удачливый малыйпри центральном ТАСС фотокором:всюду вхож, со всеми знаком.Он стоял в стороне, не мешаясь,со своим новёхоньким «кодаком»,улыбался. Улыбки — редкость.

Город теней — люминофорыс собою, куда ни идём.Особенно здесь, в полумракелабиринтов надежды и веры.

Боже, как исхудал Глеб.Каким лихорадочным блескомон смотрит — одни глаза,огромные, вечно в движении —из-под свалявшихся под нелепейшей шапкойволос (зато говорит, что греет).И все речи его о еде и о музыке!

Я ж, при виде всех этих сокровищ,расставленных по полкам,и, уже не боясь, что заметят —если что, скажу: «Так виднее» —молча, встав на колени, молилась.Марк — атеист, как положеноуспешному бонвивану —стоял в стороне.Глеб же что-то шепталс закрытыми глазами:ах, как жаль,что теперь он стыдитсянахлынувших чувств.

XXI Св. Митрофан Воронежский — Петру Романову, 1682 г. по Р. Х.:

«Ты воздвигнешь великий город               в честь святого апостола Петра.Это будет новая столица.               Бог благословляет тебя на это.Казанская икона станет покровом города               и всего народа твоего.До тех пор, пока икона будет в столице               и перед нею будут молиться православные,в город не ступит вражья нога».

«Видѣвъ царь Петръ,яко отъ святыя иконы Богоматерниблагодатiю Божiею содѣваются многiя чудеса,прiемлетъ ю въ путеводительницувоинству своему и въ день брани на свеевъвъ щитъ и покровъ,и побѣдивъ до конца врага съ помощью Богоматерѣ,тѣмъ камень совершенныйво основанiе новаго царствующаго града положи,икону же Твою чудную,яко освященіе,яко щитъ и огражденіе,въ сердце града постави.Сего ради вопiемъ Пречистѣй:Радуйся, жилище и доме Христа Бога нашаго;Радуйся, вмѣстилище неизрѣчѣнныя Его славы.Радуйся, граде одушевленный, присно царствующій;Радуйся, палато преукрашѣнная.Радуйся, Радосте градовъ и весей;Радуйся, непобѣдимое христіанъ въ бѣдахъ хранилищеи предградiе.Радуйся, Церквѣ Православныя похвало;Радуйся, Русской земли утвержденіе.Радуйся, христолюбиваго воинства Помощнице;Радуйся, враговъ одолѣніе.Радуйся, отъ бѣдъ избавленіе;Радуйся, Матерними Твоими щедротами всѣхъпосѣщающая.Радуйся, Заступнице усердная рода христіанскаго».

XXIII Совинформбоюро, конец декабря 1941 г.:

«Вечернее сообщение 22 декабря.