Нотариус из Шатонефа - Жорж Сименон

В полдень на него произвела впечатление сдержанная и изысканная роскошь обстановки.

Вечером она начинала ему приедаться и он обещал себе после обеда в гостиной раскурить трубку.

Зачем его сюда вызвали? Жерер и Арманда любили друг друга! У господина Мотта нет предрассудков? Ему нравилось забивать витрины предметами, которые Мегрэ уже считал почти ужасными или, по крайней мере, бесполезными? Все равно как если бы старый комиссар наполнил свои шкафы оловянными солдатиками?

Его доставили сюда на машине с шофером! Его назвали другим именем, приписали ему другую профессию!

И первым делом каждый, с кем он беседовал, считал своим долгом ему объявить:

– Этот фарс предназначен не мне, не так ли? Я прекрасно знаю, кто вы и что здесь делаете…

И тем не менее…

Он не смог бы объяснить, что чувствовал, но вопреки всему был сильно взволнован, как будто в тяжелом воздухе что-то предвещало трагедию. Он не мог привыкнуть к этому нотариусу из Шатонефа, тонкому и приглаженному, как его предметы из слоновой кости, со своим едва заметным тиком, который, должно быть, о чем-то говорил.

Смеялся ли он надо всем миром? Не скрывался ли под этой загадочной оболочкой другой человек?

Во всяком случае, он не сводил глаз со своего гостя, и порой его взгляд выражал поистине волнующий вопрос.

Арманда же старалась как можно реже смотреть на комиссара, потому что тогда в ее взгляде автоматически сквозила мольба, как будто бы она просила его быть арбитром ее судьбы.

«Эта, – думал Мегрэ, – последовала бы за своим женихом на край света, даже если бы он украл всю слоновую кость на земле».

А Жерар все время говорил за столом, и эта его разговорчивость и хорошее настроение не были напускными. Он обладал той же легкостью манер, что и его отец, таким же изяществом, выдающим породу, которая так помогала Коммодору обманывать тупых банкиров.

Изредка он кидал на бывшего комиссара мимолетный взгляд, подобно тому, как смотрят, проходя мимо, на барометр, – без сомнения, для того, чтобы убедиться, что со стороны Мегрэ не следует ожидать чего-нибудь сенсационного.

Клотильда была столь же банальна, как ее мать. Самое лучшее, что с ней могло произойти, – это замужество; она народит троих или четверых детей, в окружении которых, без лишних осложнений, найдет полное счастье или, во всяком случае, душевное и телесное спокойствие.

Но что касается Эмильенны… Она слишком молодая… или слишком искушенная для своего возраста… С ней уже нельзя обращаться как с ребенком и в то же время как-то смешно считать ее взрослой девушкой.

Мегрэ заметил, что она ничего не ела. Он подметил также, что никто на это не обратил внимания, а следовательно, она была баловнем семьи и всегда делала, что хотела.

У нее было удлиненное бледное личико, огромные зеленоватые глаза и такие длинные и тонкие пальцы, что Мегрэ, который никогда таких не видел, невольно все время их разглядывал.

– Завтра, – объявил господин Мотт, – вы можете совершить с моими дочерьми лодочную прогулку по Луаре. Я уверен, что Жерар тоже захочет поехать…

Почему бы, раз уж дело дошло до этого, не заставить его играть в жмурки или в ладошки.

– Посмотрим, – проворчал Мегрэ без энтузиазма.

– Разумеется, вы можете сами решить, куда вам поехать… Я только хотел сказать, что у нас есть Моторная лодка, она находится в ангаре на берегу…

Мегрэ спрашивал себя: «Не пытается ли он выставить меня из дома? Или хочет намекнуть, что, может быть, в этом ангаре что-то есть? В таком случае почему он сам не сходит и не посмотрит?»

Все вышли из-за стола. Как всегда, при переходе в гостиную случился небольшой затор – все вежливо уступали друг другу дорогу. Так что в результате первой в гостиную вошла Эмильенна и направилась к мраморному зеленому столу позвонить, чтобы подавали кофе.

Когда Мегрэ, в свою очередь, оказался перед этим столом, вещицы из слоновой кости там уже не было…

И когда он обернулся, увидел, что Эмильенна поцеловала в лоб отца, потом мать, а потом сделала сдержанный реверанс, ни к кому не обращаясь.

– Она всегда рано ложится… – объяснила Арманда, протягивая комиссару чашку. – Один кусок, кажется?

Отец сказал мне, что вы хотите послушать, как я играю…

Наверно, девушка уже полчаса играла на рояле, когда комиссар зашевелился, опасаясь, что заскрипят пружины кресла или половицы. Когда он выходил из гостиной, она была освещена люстрой, и, казалось, сошла с картины XVIII века, а члены семьи, застывшие в неподвижности каждый в своем кресле, напоминали восковые фигуры.

Уже давно, глядя из окна во двор, комиссар заметил отсвет со второго этажа, от окон кабинета нотариуса.

Звуки музыки все еще были слышны, когда Мегрэ неслышными шагами поднимался по лестнице и тихонько поворачивал дверную ручку. Он сразу заметил Жана Видье, устроившегося за столом своего патрона, окруженного клубами дыма сигареты, пепел с которой грозил упасть на документ, который клерк сверял с книгами.

– Что вы желаете? – спросил он, не отрывая взгляда от бумаг.

Мегрэ закрыл за собой дверь, понял по повадкам молодого человека, что он привык вот так работать по вечерам в кабинете нотариуса, который позже должен к нему присоединиться.

– У меня довольно срочная работа… – продолжал первый клерк, подавая признаки некоторого нетерпения.

– Это надолго?

– Я жду господина Мотта, чтобы закончить, и это займет у нас часть ночи.

– Очень жаль!

– Почему?

– Потому что вам не позволят работать так долго…

– Простите?

– У вас есть телефон? А, вижу! Представьте себе, я хочу вызвать полицию Шатонефа, чтобы они вас арестовали…

– Меня?

Видье поднялся, ошалев от удивления.

– Это вы меня хотите арестовать?

К счастью, музыка все еще доносилась из гостиной, заглушая его возмущенный голос.

– Да, Господи помилуй!.. Вам небезызвестно, господин Видье, что соучастие в краже является преступлением, таким же, как сама кража. Ведь можно уподобить соучастию факт недоносительства о краже…

– Но…

– Не перебивайте меня. Вы знаете, кто украл вещицы из слоновой кости у вашего патрона…

И тут Жан Видье рассмеялся:

– Они не были украдены!

– Именно это я имею в виду. Скажем, вы знаете, кто перекладывает вещицы вашего патрона. Вы знаете, что эти исчезновения могут кое-кому нанести большой вред, поставить под вопрос счастье этой персоны…

– Нет!

– Что такое?

– Я говорю «нет»!

Он вышел из себя и смотрел на Мегрэ вызывающе.

– Уж не думаете ли вы, что можете произвести на меня впечатление своим угрожающим видом! Арманда полна решимости следовать за своим возлюбленным на край света, если бы господин Мотт не дал своего согласия или забрал его назад… Я знаю это, потому что слышал, как она это говорила…

– Кому?

– Жерару! Поэтому вы видите, что никакое счастье на карту не поставлено… А что касается вещиц из слоновой кости, вы прекрасно знаете, что рано или поздно они будут положены на место, потому что с ними ничего нельзя сделать… Впрочем…

– Впрочем?..

После небольшого перерыва музыка снова продолжилась, но более тихая, и послышалось пение Арманды; немного глуховатым голосом она пела мелодию Шуберта.

– Впрочем, ничего! Что касается моего ареста… А если я вам скажу, что готов, что жду ваших полицейских?.. Признайтесь, вы не осмелитесь звонить!.. Признайтесь, ваше положение не слишком-то хорошо, господин комиссар Мегрэ!

Мегрэ просто ответил:

– Вы правы.

И это спокойствие рассеяло гнев первого клерка, лишило его уверенности, пафоса.

– Что вы хотите сказать?

– Я говорю, что вы правы… Вам нельзя предъявить обвинение в соучастии…

– Почему?

Наступил момент, когда не следует торопиться. Мегрэ принялся искать острый предмет, чтобы вытряхнуть свою трубку, затем склонился над корзиной с бумагами.

– Потому что нельзя быть соучастником преступления, которого не существует…

– Не понимаю…

– Ну конечно, мой друг! Вы прекрасно знаете – у вас была возможность ознакомиться с уголовным кодексом, – что обвинения в преступлении снимаются, когда дело касается членов одной семьи…

Насколько быстрым был взлет, настолько быстрым оказалось и падение в настроении юноши. Теперь он выглядел несчастным, готовым заплакать. Он смотрел на Мегрэ как мальчуган, которому только что надрали уши.

– Кто вам сказал?

– А как по-вашему? Не госпожа же Мотт, не так ли?

Видье улыбнулся.

– И не Клотильда, ей для этого не хватило бы хитрости.

– Не надо плохо говорить о мадемуазель Клотильде.

Если бы можно было свободно выбирать объект любви…

И Мегрэ понял, что Видье предпочел бы влюбиться в старшую из девиц Мотт, а не в среднюю.

– Вот видите! Остается немного народу…

– Она не отвечает за свои поступки, – пробормотал клерк.