Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599 - Джеймс Шапиро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эпоха чосеровских паломников, время, когда английские католики — мужчины и женщины разных сословий — колесили по Англии в надежде поклониться святым мощам в Кентербери, Нориче и других местах, давно миновала. Королевские указы о бродяжничестве объявляли вне закона передвижения без определенной цели. Бездомных, скитавшихся от места к месту, скорее всего, пороли и гнали прочь. В Ардене эта проблема стояла особенно остро. Бродяжничество (кто-то просто потерял кров из-за череды неурожаев и быстрых темпов огораживания) стало столь серьезной проблемой в Стратфорде-на-Эйвоне, что в 1597 году вышел указ: с целью предотвратить перенаселение, в каждом домовладении разрешалось проживание только одной семьи. В 1599 году власти начали разыскивать тех, кто приехал в Стратфорд за последние три года.
К концу правления Елизаветы мало кто мог себе позволить свободно путешествовать по сельской Англии: в этот список входили выездные судьи, посыльные, солдаты, священники-католики, безработные, коих в Лондон привели поиски рабочего места, и, конечно, странствующие актеры. Труппа Шекспира Слуги лорда-камергера гастролировала по юго-восточной Англии, а, возможно, в ранние годы его актерской карьеры, и дальше. Печальное зрелище отрылось взору Шекспира по дороге домой в середине 1590-х, во время неурожая. Только воочию наблюдавший его последствия мог написать горькие строки о том, как зеленый злак
Сгнил юным, усиков не отрастив;
Загон пустует в наводненном поле,
Овечьим мором сыто воронье…
( «Сон в летнюю ночь»; II, 1; перевод М. Лозинского )
Шекспир также один из тех немногих, кто своими глазами видел далеко идущие последствия огораживания и вырубки лесов.
Путешествие домой, в Стратфорд, поздним летом 1599 года отнюдь не подарок: несколько дней пришлось трястись в тесном и жестком английском седле по изъезженным дорогам, а ночами — мириться с чужой, кишащей блохами кроватью. Указ 1555 года гласил: «Путешествовать по большим дорогам нынче неприятно, утомительно и опасно и для седоков, и для повозок». Случалось, что даже в относительно сухие месяцы в конце лета и ранней осенью дороги были непроезжими. К слову, в октябре того же года Томасу Платтеру не удалось совершить поездку из Оксфорда в Кембридж в личной карете. Кучер, арендовавший карету у одного богатого лорда в Лондоне, принес извинения, объяснив отказ тем, что дорога «безлюдна и пустынна, и к тому же недавно шли продолжительные дожди». Модные четырехколесные кареты подходили только для окрестностей Лондона, и не было вернее способа путешествовать по сельской Англии, чем в седле или пешком, а иногда не годилось и это. Когда Уилл Кемп, танцуя, прошел свой знаменитый путь от Лондона до Норича весной 1600-го, ему приходилось огибать грязные дороги, «полные рытвин».
Шекспир примкнул к тем семидесяти активистам, кто выступили в 1611 году в поддержку парламентского билля «за более качественный ремонт дорог и устранение погрешностей предыдущих уставов». Он действовал в своих интересах, понимая, что путешествие по разбитым дорогам — нелегкий труд, о чем сказал в 27 сонете:
Трудами изнурен, хочу уснуть,
Блаженный отдых обрести в постели.
Но только лягу, вновь пускаюсь в путь —
В своих мечтах — к одной и той же цели.
Мои мечты и чувства в сотый раз
Идут к тебе дорогой пилигрима,
И, не смыкая утомленных глаз,
Я вижу тьму, что и слепому зрима.
Усердным взором сердца и ума
Во тьме тебя ищу, лишенный зренья.
И кажется великолепной тьма,
Когда в нее ты входишь светлой тенью.
Мне от любви покоя не найти.
И днем и ночью — я всегда в пути.
( перевод С. Маршака )
Обязательства, связанные с родителями, женой и ее семьей, дочерьми, а также другие дела влекли Шекспира в Стратфорд. Однако, если 50-й сонет рассматривать как личное свидетельство, то путешествие домой, возможно, время от времени вызывало у поэта смешанные чувства, так как разлучало его с тем, с кем его связывали в Лондоне очень близкие отношения:
Как тяжело, как худо мне в пути!
Ужели еду я, чтоб на чужбине
Мне к выводу печальному прийти:
«Вот столько между нами миль отныне»?
И конь мой не торопится пока,
Влача меня и все мои печали, —
Как будто чует мысли седока,
Мол, чем оно проворнее, тем дале.
Пришпориваю своего коня —
Стеная, он сбивается на шаге.
Но этот стон больнее для меня,
Чем шпор моих удары для бедняги.
И этот стон овладевает мной:
Грусть — впереди, а радость — за спиной.
( перевод С. Степанова )
Покинув Лондон, Шекспир проезжал (хотя доподлинно это не известно) предместье Холборн, Церковь святого Эгидия, минуя виселицы Тайберна, двигался через приход Ханвел к Норткоту. Дорога вела его к болотам Хиллингдона через Аксбридж к Бакингемширу. Проехав Коли и Биконсфилд, он прибывал в Хай Уиком, в 25 милях от Лондона, неплохое местечко для ночлега. Если бы его путешествие пришлось на конец лета, он бы увидел на дорогах солдат, возвращавшихся домой с войны и спешащих к своим несжатым полям — теперь, когда угроза, исходящая от Непобедимой армады, осталась далеко позади. Возможно, ему встретились бы и те, кто возвращались из Ирландии, — раненые и дезертиры. Решение Шекспира переодеть Розалинду в солдатское платье по пути в Арден, по всей вероятности, казалось зрителям весьма уместным.
Но прежде всего, он увидел бы фермеров, собирающих в полях урожай. Возможно, как и немец Пауль Хенцнер, путешествовавший по Англии в это же время года в 1598-м, Шекспир был свидетелем популярного языческого «праздника урожая», когда фермеры венчали «последний сноп зерна… цветами, представляя себе фигуру в богатом убранстве, которая для них, возможно, символизировала Цереру; так они передвигались с места на место, в то время как мужчины и женщины, слуги и служанки, разъезжая по улицам в тележках, кричали во весь голос всю дорогу до амбара». В богатой аграрной стране, по которой верхом на лошади скакал Шекспир, возможно, ему бы встретилась лишь пара праздных рук.
Следующий этап путешествия занимал 20 миль — через Стокенчёрч, Астон Ровант, Тетсуорт и Уитли дорога вела в Оксфорд. Из-за финансовых трудностей семьи Шекспир, в отличие от своих школьных товарищей,
