Проза о неблизких путешествиях, совершенных автором за годы долгой гастрольной жизни - Игорь Миронович Губерман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я знала, что сегодня случится что-то необыкновенное!
Так что семьдесят ступенек наверх я поднимался очень окрыленно.
И после мы вернулись в Будапешт. Я не слишком тяготел к архитектурным красотам города, мне хотелось выкурить сигарету всего в трех местах, и нас с женой туда свозили.
Прежде всего я хотел постоять у дома (хотя дома уже нет), где родился Теодор Герцль. Эта, безусловно, историческая личность вызывала у меня очень странные чувства. До тридцати четырех лет – процветающий и остроумный журналист с высшим юридическим образованием, автор нескольких успешных пьес, убежденный сторонник ассимиляции евреев и растворения их в народах, среди которых они живут.
Потом была идея поголовного их перехода в христианство и запись (кажется, в дневнике): «Идеи в душе моей крались одна за другой».
Еще одна цитата о нем: «В то время, как говорили, будущий вождь сионизма был пижоном, денди с бульвара, обожал слушать оперы Рихарда Вагнера, модно одеваться, сплетничать в кафе и фланировать по проспекту».
Но в тысяча восемьсот девяносто четвертом году, будучи в Париже корреспондентом какой-то газеты, он стал свидетелем дела Дрейфуса. Даже присутствовал на гражданской казни этого облыжно обвиненного офицера-еврея: тогда с него публично сорвали знаки отличия и сломали его шпагу.
Герцль ничего еще не знал о невиновности Дрейфуса, и поразило его другое: толпа народа, кричавшего «Бей евреев!». Вот тут и ощутил он ту жесткую убежденность, за которую впоследствии его прозвали «сумасшедшим мечтателем».
Спустя всего года полтора появилась его знаменитая книжка – «Еврейское государство», сразу переведенная на несколько языков.
А вот история, рассказанная самим Герцлем: он читал эту нетолстую утопию своему близкому другу – тот вдруг заплакал и убежал. А после объяснился, что, собственно, и вспоминал Герцль: «Он подумал, что я сошел с ума, и, как друг, был сильно огорчен моим несчастьем».
С той поры вчерашний журналист и драматург отдался без оглядки идее создания еврейского государства. Он был готов основать его где угодно, совсем не обязательно в Палестине – на Кипре, в Африке, но помешали соратники (их возникло множество). Он принялся убеждать банкиров, он виделся с турецким султаном и немецким кайзером, с министрами Англии и России. Он проявлял вулканическую энергию и чрезвычайное личное обаяние. Ему сочувственно кивали и отвечали уклончиво. Он собрал в Базеле первый Сионистский конгресс (поставив, кстати, непременным условием, чтобы все явились во фраках).
После чего записал в дневнике: «В Базеле я создал еврейское государство». А как его во всем мире поносили раввины разных уровней известности! Ведь все, что он пытался сделать, было прерогативой Мессии – уж не возомнил ли он таковым себя, земного выскочку?
Зачем я это все пишу, я объясню немедленно. Сверхценная идея и маниакальная одержимость ею немедленно вызывают у психологов (и психиатров) настороженное внимание. Таким, очевидно, и казался Теодор Герцль тем сановным и влиятельным лицам, у которых он просил понимания и поддержки. Справедливо отчасти: в то время это выглядело как беспочвенный бред. И мне кажется, что случай Теодора Герцля – это действительно явление высокой и благородной свихнутости сознания.
А бранить и осуждать меня можно сколько угодно, только именно от восхищения этим замечательным душевным расстройством я и хотел постоять у дома Герцля. Тем более что его маниакальная мечта впоследствии блистательно сбылась.
Тут я невольно вспомнил одну дивную байку (легендарную, скорей всего) про Бен-Гуриона. Ему принесли на утверждение какой-то грандиозный проект, на который уже и деньги нашлись, и был большой список очень известных участников. Но он отказался подписать этот проект. Его спросили удивленно – почему? В этом списке нет ни одного сумасшедшего, якобы ответил он, а значит – ничего не получится.
Вторым местом, где я хотел побывать, был дом, в котором жил и работал Рауль Валленберг. Уже и книги о нем написаны, и огромное количество статей, сняты фильмы, поставлены в десятке городов мира памятники ему, приколочены мемориальные доски, только что бы я ни прочитал, снова и снова захлестывает меня восторженное изумление.
Меньше чем за год своего пребывания в Будапеште он спас от верной гибели несколько десятков тысяч евреев. И целиком – население городского гетто, где ожидали вывоза в лагеря (точнее – в газовые камеры и печи) пятьдесят тысяч евреев-смертников.
Приехал в Будапешт он как первый секретарь шведского посольства и почти сразу по приезде принялся выдавать евреям внушительные бланки с гербом Швеции посреди листа. Это были охранные паспорта – свидетельства того, что предъявителю разрешен въезд в Швецию и он только ждет отправки. Нет, евреи не толпились возле виллы, нанятой Валленбергом для работы, – все происходило в глубочайшей тайне: спасительные паспорта развозили и раздавали его сотрудники.
Валленберг снял в Будапеште тридцать домов, на которых значились вывески: «Шведский культурный центр», «Шведская библиотека» и другие охранные наименования, – все это были жилые дома для приюта и укрытия множества еврейских семей. Туда доставлялись и продовольствие, и лекарства. Он учредил больницу, где работали врачи разных профилей. Снял три больших склада, ибо еда и лекарства привозились и в гетто. Шведский дипломат общался с невероятным количеством самых разных людей – от венгерского начальства до гестаповцев, ибо был человеком невероятного обаяния и такой же находчивости в разговорах. Он как-то даже с Эйхманом обедал. Подробности их застольного разговора никому, естественно, не известны, но в чьих-то воспоминаниях промелькнула фраза Эйхмана, много говорящая о его глубинном мировоззрении. Рауль Валленберг выразил, очевидно, осторожное сожаление, что так много людей подвергается унижению и арестам, на что Эйхман добродушно возразил:
– Но ведь евреи – не люди.
Эйхман приехал в Венгрию, чтобы ускорить отправку евреев в лагеря, и очень успешно выполнял свою задачу (был он эффективным менеджером): всего за два месяца на верную смерть были депортированы четыреста пятьдесят тысяч венгерских евреев.
А Валленберг множил и множил охранные паспорта. И писал своей матери, что сейчас переживает самое интересное время в своей жизни. Он порой даже вытаскивал несколько десятков людей из толпы, уже собранной для отправки в лагерь. Его спасали мужество, уверенная настойчивость и дипломатическая неприкосновенность. Очевидно, он щедро раздавал взятки разного рода высоким чинам, но кого-то удавалось напугать и неизбежным возмездием – Красная армия уже была совсем близко,
