Полузвери - Ксения Анатольевна Татьмянина

Люди… мы — скверна и прокаженные, грязь для большинства. А для большинства ли? Если всему виной пропаганда властей, тотальное преследование ради регенерата, и как бы не промывали мозг, создавая образ проклятых смертью, есть на свете те, кто не поддался…

Мы разошлись.

Через пять минут я в том же парке нашла пустую лавку с хорошим обзором вокруг. Случайных слушателей точно не прозеваю. Достала телефон и нажала «пять».

— Хитрожопая паршивка, звонишь узнать, как дела или намекнуть, что я теперь твой должник? Не дождешься. Ты ничего не сделала, за что я бы считал себя обязанным.

— Рада слышать, Парис, и твой бодрый голос, и твой язвительный тон. Со мной все хорошо, спасибо.

— Сама до «Хрустального луча» доберешься? Я буду ждать тебя дома. С паразитом теперь никуда не сунуться, все планы порушил.

— Доберусь… Парис, а как ты нас нашел? Откуда знал, что я в «Тополях»?

— На тебе «Длань Смерти», дурочка. Я знаю теперь, где обе мои гадкие дочери. Что, думали и Злату спрятали от злого пра-пра? Наивные. Ноги в руки и бегом в «Луч». Хотела поговорить, торопись пока я добрый.

Я скинула вызов и внезапно вспомнила, с какой силой Парис вдавил мне в грудь свою ладонь в ту встречу с Хельгой. Чуть сердце не выскочило и ребра не треснули. Так вот, зачем он это сделал. Маяк поставил, ниточку кровного родства прицепил. Нечто, из-за чего всегда будет знать — где загулял непутевый ребенок и почему в одиннадцать вечера еще не дома. Это он хитрожопый, а не я.

Но Великому Морсу я готова простить все на свете. Правильно сказала старая Один «подача отвратная, а содержание стоящее».

До «Хрустального луча» добралась на такси — села в первое свободное на стоянке. В планах было забежать в торговый центр, чтобы сменить одежду и визуально перекроить образ, но раз торопит, то так и поехала.

Поднялась на лифте, думала, что встретит с порога, но Парис ждал в комнате. Расхаживал вдоль низкого столика с россыпью декоративных ракушек.

— Чего лыбишься? Нравится зрелище голого мужика у моей задницы?

— Как грубо… есть что поесть? А то голодная.

— Нет. Садись и спрашивай, что хотела.

— А попить?

— Ты в ресторан пришла?

В пути у меня было несколько минут, чтобы обдумать вопросы, которые я еще вчера разложила по полочкам, собираясь пытать Париса. Про ту же «Дань Смерти». Почему раньше не помогал, а столько лет ждал, чтобы выцепить Нольда по случаю, почему только Злату решил обучать, а не нас всех, хоть мы, его потомки, не такие «чистокровные»? Да, она похожа на его жену, но ведь все мы — его дети… Почему ему столько лет было все равно, что нас ловят и убивают?

И вдруг поняла, что все это похоже на претензии ребенка, которому очень обидно, что отец бросил и ушел из семьи. И чего я хотела? Оправданий и объяснений? Глупо, по-детски, и ничего в прошлом не изменить. Все было, как было, а мотивы Великого Морса на сегодняшний день не имели значения.

Я думала, и нашла свою собственную причину — я хотела принять его «отцом» для себя. То, что случилось в доме Вариты, оголило это желание. Поэтому меня коробило от слова «папа», потому что родного отца я любила всем сердцем, а это чувство нужно еще заслужить. И все же… вернуть в свою жизнь другого родителя, будто возродится семья по крови, будто будет безусловная любовь…

— О чем ты хотела поговорить?

Я подняла к лицу ладонь, отзеркалив то место, где у Париса была маска из праха:

— Это больно?

— Привык.

— А возродиться и увидеть, что стало с миром, некромантами и людьми, — больно?

Парис с подозрением прищурил свои карие, почти до черноты, глаза.

— Ты вернулся к жизни не по своей воле, оставшись один, все близкие в прошлом. Попал в плен, терпел пытки, смог вырваться — и куда? В ничто без никого. Как ты выдержал?

— Я не тех вопросов ждал, паршивка. Оказалось, все еще хуже, чем думал — лучше слюной побрызгай, чем слезами сочувствия. Сдалось мне и то, и другое, но от последнего прям воротит. Зачем пришла? Клинья подбивать не обязательно, втираться в доверие тоже. Что надо?

— Ну, раз ты напрямую хочешь, без обходных путей… Пришла взять свое.

— И что же?

Я шагнула к нему и обняла за шею, прямо поверх рук призрачного Вилли. Только голову положила на другое плечо. Парис дернулся — то ли от неожиданности, то ли от неприятия, но я не отцепилась:

— Стой ровно. И столько, сколько мне будет нужно. Стерпишь, Великий наш, не сахарный.

Стало так хорошо, что захотелось заснуть. И стало плевать, что обнимала я истукана, а не человека, настолько Парис задеревенел от напряжения. Только минуту спустя, или две, он шевельнулся. Ждала, что все, не выдержал, и сейчас прямо за волосы оторвет, но он просто положил ладонь мне на затылок.

— Ты еще пожалеешь, гадкая некромантка, и выходка тебе дорого обойдется.

— Страшно-то как… я правда хочу есть и пить, угости хоть чаем, не будь злым.

— Уговорила. Отодвигайся давай.

Я улыбнулась — а сам никак, выходит. Хлестануть грубостью на искреннее объятие у него совести не хватило. Я сделала шаг назад, а Парис демонстративно отряхнул с себя несуществующие следы. Покривился лицом, показал мне всю возможную гадливость, но я уже не поверила. Не тот был тон в голосе, и его «пожалеешь» походило не на угрозу, а предупреждение — привязанность, это всегда то, что «дорого обходится».

Глава двадцать седьмая

— Что?!

— Не рявкай, разбудишь. Мотай к своей бабке, потом вернешься и заберешь дуру.

Я потратила много душевных сил, телесные давно восстановились. И после двух чашек чая просто отключилась на диване в морской комнате, без разрешения хозяина — можно или нельзя. Но разбудил меня возглас Яна. Я тут же вскочила, протерла глаза и вышла в общий холл-коридор:

— Ты к Хельге? Ян, а можно с тобой?

Тот хрипнул, рванул на меня и схватил обеими руками за горло. Железная хватка! Не придушил, но стал трясти, будто я погремушка, из которой нужно выжать весь «гром».

— Мы зачем вас спрятали?! Зачем из домов увезли?! Чтобы один дурак и вторая дебилка среди бела дня