Военное просвещение. Война и культура во Французской империи от Людовика XIV до Наполеона - Кристи Пичичеро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Упорство Морица в формировании подразделения «черных» уланов в какой-то степени объяснялось ориентализмом: он намеренно подчеркивал цвет кожи посредством экипировки «черных» кавалеристов белоснежными лошадьми, использовал подразделение в качестве личной гвардии вроде той, которая, как он слышал, использовалась «на Востоке», и называл разных солдат с разных континентов и из разных этнических групп исключительно negres. При этом Мориц искренне интересовался и хотел узнать больше о разных религиозных, культурных и расовых группах, а также верил в их боевую доблесть. В 1757 году он написал графу Генриху фон Брюлю (1700–1763), премьер-министру Саксонии, с просьбой прислать «шесть tovaritch татар, но настоящих татар-мусульман. Я сделаю их офицерами своего полка уланов. <…> Я смею вновь просить ваше превосходительство, чтобы все они были мусульманами»[295]. Очевидно, Мориц Саксонский хотел узнать от этих людей об исламе и, возможно, сделал это в ходе бесед, поскольку письменных источников не сохранилось. В то же время он действовал исходя из своей уверенности в заслугах этих людей. Как показывает его письмо к фон Брюлю, он собирался сделать их командирами, а не простыми младшими офицерами или солдатами под управлением белых европейцев или французов, как происходило с ополченцами, констабуларией и колониальными вспомогательными отрядами в заморских зонах боевых действий. Мориц Саксонский гордился своей ролью в найме и продвижении этих людей. Позже он писал фон Брюлю: «Я невероятно счастлив, и капитан Бабак стал подполковником сразу по прибытии. Я полагаю, он первый подполковник-мусульманин на службе у его христианского величества» [Ibid.: 377].
Корвизье заключает, что «черные» уланы Морица Саксонского появились не только из желания выделиться, но также стали «неосознанно революционной» идеей. Тем не менее комментарии в обращении к фон Брюлю и смелое пренебрежение колониальным лобби делают его намерения вполне осознанными в революционном смысле. Военное руководство не позволило подобному стать тенденцией, и в годы после смерти Морица Саксонского политически спорное подразделение было расформировано. В 1740-х годах белые столичные солдаты боролись за то, чтобы стать героями, наделенными патриотизмом, гражданскими и семейными добродетелями, а также лидерскими качествами. У цветных людей без поддержки со стороны просвещенных военных деятелей, таких как Мориц Саксонский, не было шанса.
В Сен-Доминго вопросы расы, военной службы, героизма и гражданственности были с политической точки зрения гораздо менее значительны. Столкновения из-за характера колониального патриотизма начались в середине XVIII века. С одной стороны, обеспеченные белые плантаторы сторонились военной службы во имя либеральных ценностей и экономического патриотизма, как утверждал колонист Сен-Доминго Эмильен Пети (1713 – приблизительно 1780) в своей работе “Le patriotisme americain” («Американский патриотизм», 1750). Пети и его сторонники осуждали французское военное руководство в колонии и утверждали, что, «когда верховенство закона освободит колонистов от произвольных решений местных военачальников, их разумный личный интерес приведет к процветанию, порядку и крепкой связи с patrie»[296]. Расовая сегрегация занимала в системе Пети центральное место, поскольку «если белые и свободные цветные люди станут слишком “фамильярными”, то есть если они установят жизнеспособные семьи, то креольский патриотизм может обернуться имперской автономией или независимостью» [Garrigus 2006:112]. Военное министерство наняло Пети и отправило на 20 лет в Версаль, чтобы тот занимался разработкой колониальной политики на Антильских островах.
В противовес этим консервативным колониальным голосам старшие офицеры континента, временно проходившие службу в Сен-Доминго, среди которых были Шарль д’Эстен и Ленуа де Рувре, оказалась гораздо более либеральными. Когда д’Эстен прибыл в колонию, чтобы занять пост военного губернатора, у него уже сложились твердые убеждения о классическом гражданском мужестве и доблести цветных людей. Вот как их описывает Джон Гарригас[297]:
Ни один предыдущий колониальный правитель никогда не объявлял до такой степени о своей убежденности в моральных достоинствах свободных цветных людей. Он называл их преданными сынами, гордыми и бережливыми. Д’Эстен предложил специальную «награду за храбрость» и «награду за доблесть» для цветных солдат с обязательной пенсией, которая выдавалась на особой церемонии в день рождения короля. Более того, он предложил, чтобы любой человек, имеющий африканское происхождение на одну восьмую или меньше, официально считался белым и освобождался от юридической дискриминации. Настаивая на надуманности различения цвета кожи среди успешных креольских семей, д’Эстен говорил, что эта мера позволит «относиться как к белым к тем, кто ими и является». Он знал, что это предложение вызовет политическую шумиху. Однако «не считать гражданами таких ценных людей, особенно в стране, где люди так нужны, показалось мне противоречием, достойным борьбы». Д’Эстен верил, что подобная реформа укрепит патриотизм всего свободного цветного населения. Время и браки с потомками европейцев дадут соответствующим семьям доступ к полноценному гражданству [Ibid.: 123].
Идеи д’Эстена вызвали такую ярость, что его отозвали во Францию спустя всего 15 месяцев после прибытия в Сен-Доминго. Тем не менее примерно через 15 лет он вернулся в колонию, чтобы собрать солдат для своей миссии по поддержке американцев в их борьбе за независимость. Вернувшись весной 1779 года, д’Эстен принес с собой меритократическую идеологию и поддержку эгалитарной гражданской доблести, а также своего протеже Ленуа де Рувре и систему пропаганды для продвижения этих идей. В 1780 году капитан Венсан, предположительно 119-летний ветеран, участвовавший в захвате Картахены в 1697 году, был похоронен со всеми военными почестями. Газета Affiches americaines прославляла его и называла «новым доказательством для тех, кто нуждается в нем, что по-настоящему великая душа, независимо от внешней оболочки, видна всем и может заглушить даже те предрассудки, которые кажутся необходимыми»[298]. Газета продолжала продвигать эгалитарный гражданский патриотизм в месяцы активного найма, восхваляя патриотический энтузиазм свободных цветных людей, которые вступили в недавно преобразованное подразделение Chasseurs volontaires (шассеров-добровольцев), и утверждая, что эта военная любовь к французской patrie разожгла «усердие и энтузиазм граждан всех видов [espece]»[299].
