Военное просвещение. Война и культура во Французской империи от Людовика XIV до Наполеона - Кристи Пичичеро

class="p1">Французская корона использовала эти формулировки и награды, чтобы подогреть надежду и патриотизм свободных цветных людей в Сен-Доминго, в итоге превратив их в инструмент манипуляции. Схожая стратегия рекрутинга и продвижения столичных интересов также применялась в Северной Америке посредством системы chefs a medaille. Медали были предметами дипломатического обмена между французами и америндами; однако Версаль и колониальное руководство пытались изменить их культурное значение, превратив в награду. Примерно 12 мужчин из различных америндских племен ежегодно получали медаль от короля за преданность режиму Бурбонов. Помимо того что медаль подчеркивала заслуги, она также делала награжденных chefs a alliance («вождями альянса») [Balvay 2006:252]. Предполагалось, что медали прочно закрепят преданность награжденных, и руководство надеялось, что chefs a medaille получат особый статус в племенах и станут лидерами, способными протолкнуть интересы Франции в коренных сообществах. Этот план привел к обратному эффекту, поскольку награды и статус, данные европейской властью, не всегда пользовались уважением среди коренных жителей, где лидерские позиции определялись по независимым собственным критериям [Ibid.: 247–252]. Застряв между двумя мирами, chefs a medaille не стали героями ни для французов, ни для собственных племен.

Шассеры-добровольцы Сен-Доминго также были преданы забвению и не получили ни славы, ни гражданства. Многие умерли при осаде Саванны в 1779 году, а остальные рассредоточились по Французской империи, вынужденные продолжить службу. Расистский дискурс распространялся в колонии и проявился в ее законах, сведя на нет понятия гражданского мужества, патриотизма и героизма среди цветных людей. То, что считалось «несмываемым пятном» африканского происхождения, стало поводом превратить военную службу в бремя низшей расы, а не привилегию гражданина-патриота. Если Стюарт Кинг нашел доказательство участия свободных цветных людей в «классе военных лидеров» в Северной провинции Сен-Доминго, то Джон Гарригас не видит подобных доказательств для Южной провинции, где правили либеральные ценности, а военная служба была для цветного человека позором и признаком низшего статуса [King 2001]. В итоге свободные цветные люди взвалили на себя бремя военной службы, но не получили никаких наград и признания в пантеоне французских героев. Для подчеркивания их героизма и признания статуса граждан потребуется революция.

Образ вооруженной французской нации

Культ военного героизма вошел в три главных эволюционных движения XVIII века, затрагивающих национальную идентичность, армию и гражданственность. Первое было связано с политикой, разработанной для защиты солдатской чести и улучшения условий военной службы. В 1787 году новообразованный Военный совет с Гибером во главе работал над созданием проекта реформ, которые, как ожидалось, разрешат десятилетия кризиса и нарушенной работы армии. Улучшение условий солдатской жизни и поощрение за заслуги были главными приоритетами. Таким образом, Совет принял решение повысить жалованье солдата на шесть денье (полпенни) в день, улучшил качество военных пайков, предложил более высокие пенсии для пожилых солдат и потребовал, чтобы офицеры обращались к солдатам на более формальное и уважительное vous («вы»), а не неформальное tu («ты»). Полки также были обязаны учредить школы для обучения младшего командного состава чтению, письму и базовой арифметике. Совет вновь ввел телесные наказания за определенные военные преступления, но обязал осуществлять их в частном порядке, чтобы не нарушать солдатскую честь публичным унижением [Osman 2015b: 117].

1780-е годы также стали периодом военно-морских реформ. В последнее десятилетие Старого порядка фокус реформ, во многом научный, сместился на человека. «Детали» Саксонского, которые затрагивали заботу о человеке и материальные потребности его людей, наконец обрели аналог во флоте под пристальным вниманием морского министра, маркиза де Кастри. Годы сотрудничества с Людовиком XVI привели к введению в 1786 году 458-страничного кодекса, полностью переосмыслявшего Устав флота, включая реформы, благодаря которым государство стало лучше заботиться о моряках и их семьях[300]. «Ни один первый министр, даже Кольбер, – пишет Алан Бербуш, – не приложил столько усилий для [улучшения] положения моряков» [Berbouche 2012:284].

В то время как военно-морские реформы получили высокую оценку, реформы армии оказались менее успешны. Они были хорошо продуманы и отражали развитие реабилитированного и уважаемого образа патриотичного и героичного soldat sensible. Военный совет не мог удовлетворить все требования реформ, многие из которых были противоречивыми и несовместимыми. Кроме того, он недостаточно твердо верил в солдатскую доблесть, чтобы отменить телесные наказания. Закон Сегюра, принятый в 1781 году, предусматривал, что все кандидаты в офицеры должны были предоставить доказательство своего знатного происхождения в четырех поколениях. Это показывало, что предрассудки, связанные с делением на социальные классы, по-прежнему влияли на военные реформы вплоть до Французской революции. На протяжении 1780-х годов растущее недовольство усиливало инсубординацию военных и повышало число отставок.

Культура героизма сыграла роль в другом важном направлении развития, связанном с отношениями между военными и невоенными, между солдатами и гражданскими. В то время как кражи, мародерство, контрабанда и насильственные преступления, совершаемые солдатами по отношению к мирным жителями, сохранялись, они составляли лишь 5 % преступлений, зафиксированных в гарнизонах и транзитных городах [Drevilion 2013:117]. Программа «одомашнивания» солдат, начатая Людовиком XIV, принесла определенные успехи. Система гарнизонов и постоянно совершенствующегося военного правосудия в сочетании с государственной пропагандой и популярной литературой делали военные фигуры – от великих полководцев до младших офицеров и солдат – все более знакомыми и менее зловещими. От 68 % до 88 % солдат происходили родом из сельскохозяйственных и ремесленных сообществ Франции. Это означало, что они уже были связаны с сельским населением в культурном и практическом смысле. Общие ценности и растущее уважение между военными и сельскими жителями стали проявляться тогда, когда армию призвали подавить хлебные бунты, более дюжины которых произошли в период с конца 1787 до середины 1789 года. Хотя некоторые офицеры согласились направить свои войска в мятежные регионы, чтобы подавить восстания, другие отказались выполнять приказы или даже решили уйти в отставку. Один из таких офицеров из Тулузы написал письмо об увольнении, после того как его попросили подавить беспорядки. Он утверждал, что лучше покинет армию, чем займется подобным, ведь «не дело армии атаковать граждан» [Bertaud 1979: 41–42][301]. Как требовало понятие идеального героя, военные были членами общества и должны были защищать граждан.

Новая политика, соответствующие инициативы офицеров и националистическая программа после Семилетней войны повлияли на третье направление развития: демократизацию понятия героизма и упрочнение культурного идеала, связывающего гражданственность с военной службой. Французы из всех слоев общества могли считать себя не только гражданами, но и потенциальными «просвещенными» героями, вдохновляемыми патриотизмом, социальной и семейной ответственностью и крепким воинским духом. Они были готовы воплотить мечты, которые Гибер выразил в своем “Essai general de tactique”, а Шевалье д’Арк в “La noblesse militaire”: «Я слышу шепот нации; тысячи голосов кричат – к оружию! О