Повседневная жизнь советской коммуналки - Алексей Геннадиевич Митрофанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но в основном эта профессия была, конечно, в группе юридического риска.
Соседей душили подушками, подсыпали яд, просто жестоко избивали. Прочное место в коммунальном арсенале занимала уже упоминавшаяся печка-буржуйка. Вот рассказ одного доктора «Скорой помощи»:
«В квартирах появились печки (буржуйки), а с ними и пострадавшие от угара.
В связи с угарами д-р К. рассказывает случай “Скорой”.
Даем вызов к пяти пострадавшим от угара. В первой комнате окоченевший труп молодого человека в необычной позе. Труп упирается подбородком на стул, ноги на полу, одна рука загнута за спину, вторая на груди. Постель тщательно убрана, но на подушке следы засохшей слюны. В углу рассыпаны крупа и мука. В смежной комнате лежат четыре человека с компрессами на головах: молодой человек, его жена, теща и племянница. В комнате запах гари. Поза трупа (при отравлении окисью углерода он упал бы на руки, у него подогнулись бы колени), тщательно убранная постель, обстановка – все показалось д-ру К. подозрительным. Вызвал угрозыск. Оказалось: оба молодых человека не поделили продуктов, где-то добытых, и повздорили. Молодой человек из первой комнаты, холостой, лег соснуть. Второй, при помощи своей супруги, загнул ему руки за спину, перевернули и придушили подушкой. Истопили печку, устроили угар, труп положили в вышеупомянутую позу, прибрали тщательно постель и вызвали “Скорую”. Анализ крови потерпевшего подтвердил предположения К.».
Справедливости ради заметим, что описанный случай произошел в самом начале Великой Отечественной, когда уровень жизни значительно снизился. Но подобное могло произойти (и ведь наверняка происходило) и в мирное время.
В ход шли выкидные ножи и сапожные шила. Топор был как оружие неотразим, притом во всех смыслах этого грозного слова.
Впрочем, гораздо больше было просто бытового хулиганства. Историк Георгий Андреевский опиcывал одного из таких бесчисленных любителей покуролесить: «В 1925 году в доме 4 по Доброслободскому переулку, что на Разгуляе, жил инженер Дцинзельский. По коммунальной квартире он разгуливал в исподнем, а в своей комнате перед окном мог пройтись и голышом. Вообще он был шутник: соседским детям мазал лица мылом, приходящих ранним утром молочниц тискал так, что они визжали как поросята, будя жильцов дома. По ночам, бывало, он так свистел, что соседи заслушивались и не спали. Зная артистическую натуру инженера, соседи ему многое прощали. Не мог его простить только домоуправ. Дцинзельский обзывал его Чемберленом, этим врагом трудового народа, акулой капитализма. Труженик коммунального хозяйства больше всего на свете боялся, что кличка эта прилипнет к нему и отразится на карьере. Он даже добился того, чтобы Дцинзельского оштрафовали на 20 рублей. В тот же день проклятый инженеришка подошел к домкомовскому клубу, когда там кончилось собрание, и при всех жильцах вновь обозвал его Чемберленом. Домоуправ спрятался от него в уборной и вышел из клуба, только когда стемнело. Дома он слег в постель и вскоре умер».
Действительно, подобные, на первый взгляд совершенно безобидные шутники могли, что называется, нарубить дров. С коммунальными вредителями всячески боролись – и с помощью закона, и, что греха таить, с помощью хорошего кулака, и сатирическим пером. Однажды в «Крокодиле» опубликовали вот такой стишок:
Тили-бом, тили-бом, едет склочник в новый дом.
С ним старья и хлама груды: слухи, дрязги, пересуды,
Патефон, обрывки книг, сеть подвохов и интриг,
Смесь корзин и чемоданов, тьма клопов и тараканов!
И как кончит переезд, он всех соседей переест.
Там же изображали омерзительных соседушек в залатанных халатах, с бигуди (гораздо чаще говорили – «с бигудями»), и всегда готовых совершить любую пакость.
Но то ли квартирные хулиганы не тратили свое драгоценное время на журнал «Крокодил», то ли перспектива «переесть всех соседей» не казалась им такой уж скверной, только все эти карикатуры и стишки не действовали.
* * *
А что милиция? Милиция работала. Иногда доблестно, а иногда не очень. Вот фрагмент одного из докладов о деятельности московских правоохранителей:
«В отдельных случаях дело доходит до анекдотов. Работники 2-го отделения милиции, прибыв на место кражи… заявили, что вор, который обокрал эту квартиру, не из их района, и его найти будет трудно. Никаких мер к раскрытию этой кражи со стороны работников принято не было.
Вместо того, чтобы принять немедленные меры по розыску преступников, отдельные работники милиции проявляют пренебрежительное отношение к гражданам, пострадавшим от преступников. Я вот еще приведу такой факт. Бывший начальник 7-го отделения милиции, когда к нему одна из пострадавших гражданок обратилась с просьбой выслать ей поисковую собаку, ей заявил: “Может быть, вам льва дать?”».
Случалось всякое.
Кто на кого? Доносы
Криминальная ситуация коммунальных квартир, словно остреньким перчиком, была приправлена повальным доносительством. Стучали все. И ожидали, что на него стукнут, – тоже все.
Был даже такой анекдот: один коммунальный сосед рассказал другому политический анекдот, и сразу оба побежали на Лубянку, чтобы донести первому.
Постоянно ожидал ареста и писатель Юрий Либединский. Он больше всего боялся, что его возьмут неподготовленным и заспанным – ведь приезжали большей частью по ночам. Поэтому Юрий Николаевич каждый вечер садился за свой письменный стол, стоявший прямо перед окном, и до рассвета писал. «Пусть возьмут меня за работой», – говорил он.
А под окном то и дело проезжали то «черные воронки», то фургоны с надписью «Хлеб», также приспособленные для перевоза арестантов. Некоторые останавливались у его подъезда.
Но, к счастью, для писателя все обошлось – его оставили на свободе.
Интересная ротация происходила в доме Коминтерна, в том, где на первом этаже была Филипповская булочная. Высокопоставленные деятели занимали здесь роскошные квартиры с видом на улицу Горького, нынешнюю Тверскую. Время от времени за этими деятелями приезжал печально знаменитый «черный воронок» и увозил их в столь же черную неизвестность. После чего родственников арестованных переселяли в пределах того же дома, но только во двор, в тесные коммуналки.
И, конечно, типичный коммунальный донос имел своей конечной целью завладеть жилплощадью соседа. Исследователь раннесоветского быта Георгий Васильевич Андреевский приводил такой довольно характерный случай:
«Бывший надворный советник Николай Голубев до революции имел в Москве дом. Он ему достался по наследству от отца. Кроме него в доме жили его брат Григорий и сестра Татьяна с мужем, Ксаверием Польди. В конце двадцатых органами НКВД Ксаверий был сослан на Север, но потом сбежал из ссылки и тайно жил у жены. Соседи
