Лёха - Николай Берг

– Дабей! – приказал отлепившийся от боксерской ноги Жанаев, и Леха послушно пнул еще пару раз немецкую голову от всей души.

Качаясь из стороны в сторону, словно пьяный матрос на палубе корабля, да еще и в шторм, Жанаев упрямо поднял велосипед и, скорее опираясь на него, пошел прочь с дороги. Сообразив, что весь этот беспорядок надо поскорее с дороги убрать, Леха поспешно потянул за мягкие, безвольные и еще теплые руки мертвого боксера. Вопреки ожиданию, кровищи из того натекло немного, только китель набух и почернел. Качаясь уже чуть поменьше, слабосильный бурят, словно муравей, уволок второй велосипед, а Леха взялся за прибитого им фрица. Отвлекся на минуту, подобрать валяющуюся на дороге винтовку, закинул ее на плечо, потом стянул с шоссе к велосипедам плешивого немца. Удивился виноватой улыбке азиата, потом понял, что винтовка у него на плече – их собственная, фрицы, получается, без оружия были, зато оба франтоватые – даже при галстуках, и что особенно удивило – боксер вообще был в ботинках и штанах навыпуск, совсем как сам Леха щеголял не так давно. Тут завозился плешивый, и Жанаев недолго думая затянул ему на шее удавку из все того же провода. Показал глазами напарнику, чтобы пошел на Середу посмотрел, продолжая затягивать провод на шее обмякшего немца.

Артиллерист уже моргал глазами, лежа в придорожной канаве, и вид у него был очумевший. Леха не удержался от переполнявших его душу эмоций после такого удачного и неожиданного боя, от того, что проявил он себя в нем круто и даже еще крутее, и вид беспомощного товарища просто заставил менеджера тоном судьи начать отсчет:

– Сто пятьдесят восемь, сто пятьдесят девять, сто пятьдесят десять, аут, сто шестьдесят один, сто шестьдесят два…

– Заткнись, пожалуйста… – попросил Середа тихо.

– Ладно; ты как? – серьезно спросил Леха.

– Спасибо, хреново.

– Здорово он тебя приложил.

– Ладно, не суть. Он тяжелее, моложе, и у него обе руки целы. Мы их одолели? – тревожно спросил артиллерист.

– А ты как думаешь? – усмехнулся Леха.

– Да иди ты к черту, думать я пока не могу совсем. Тошнит меня, вот что я думаю, – огрызнулся нокаутированный.

– Помочь встать?

– Да канешна ж, будь ласкив! – ядовито отозвался из лежачего положения Середа.

Подхватив ослабевшего товарища под мышки, Леха потащил его в лес, отметив при этом, что бурят опять на дорогу вылез и собирает что-то: следы заметает, наверное.

– Приходи давай в себя, мы пока без твоих услуг обойдемся, – сказал менеджер, критически поглядывая на бурята, который хотя и не так раскачивался, как раньше, но явно был нетверд в ногах. Впрочем, самого Жанаева больше волновал распухший красный нос и то, что из разбитого органа обоняния довольно густо капала кровища, запачкавшая ему гимнастерку на груди.

– Он, шкода шерстяная, мне под ложечку дал, неспортивно, – бурчал Середа.

– Тут рефери нету, – открыл ему глаза на суровую действительность Леха, старательно расстегивавший на покойнике китель. На лицо мертвеца старался не смотреть, страшная харя была у плешивого удавленника, с выпученными глазами, синим языком, вывалившимся изо рта, и цвета самого неестественного. Но это пустяки, главное, что мундир даже в пыли не запачкался сильно, и чем дальше, тем больше нравился он Лехе. И материал добротный, и видно, что этот сукин сын – точно офицер, потому как над нагрудным карманом красовалась орденская планка не меньше чем с четырьмя разными ленточками, слева крайней была морковная с двумя белыми полосками, а справа – черно-бело-красная с маленькими перекрещенными мечами, вместо погон был серебряный витой шнур, и странного вида петлицы тоже блестели серебром. Еще свастик на покойном было несколько штук – под орденской планкой торчал, словно бычий глаз, круглый значок, на галстуке – такой же, но поменьше, да еще и повязка на рукаве. Мундир тяжело оттянул руки – сбоку слева на специальном крепеже висел кинжал в ножнах – похожий на тот, что сейчас лежал в траве рядом с покойником, поблескивая мокрым красным лезвием, только куда более роскошный, украшенный богато и щедро.

– Ну вот. Как ты и хотел – офицер, – с удовлетворением отметил Леха, кидая снятый китель артиллеристу.

– Сбылась мечта идиота! Ты поосторожнее, чуть мне коленку этим ножиком не отбил, – ответил Середа, тем не менее радостно ухмыляясь. Теперь он уже не был таким зеленовато-бледным, порозовел, оживал прямо на глазах.

– Сейчас погодь, еще сапожки с портами и рубашку с галстуком, будешь красавцем писаным, – хихикнул менеджер, довольно ловко раздевая труп.

– Главно, джеб-то вскользь прошел, а вот хук я пропустил[89], – продолжил артиллерист, с одобрением щупая добротную ткань.

– А белье снимать? – брезгливо поморщился менеджер.

– Снимай, надо соблюдать стиль местных жителей, – задумчиво проговорил Середа, любуясь выдернутым из ножен кинжалом. Точно, прямо такой же, как и найденный раньше в тягачике, но сразу видно – роскошнее украшен. Даже клинок блестючее. На мгновение Леха даже позавидовал и захотел махнуться не глядя. Потом сдержал свои желания – больно уж артиллерист радовался новой игрушке, и понятно было – не станет меняться, ни за что.

– Работа облагораживает, – выспренным тоном сказал Середа.

– Ты это кончай, еще язвить он тут будет, – обиделся Леха. Умом он понимал, что в общем Середа имеет право посидеть, отдохнуть после драки и полученных плюх, но глумиться-то зачем? Как-никак его ололораш[90] бой решил, и дал возможность Лехе выступить если и не в первых рядах, но все-таки…

– Это я девиз на кинжале прочел. Готический шрифт, правда, но я его читать тоже могу – «Арбайт адельт», вот тут что. «Arbeit adelt». Непонятно, при чем тут работа? Они же солдаты ведь? В форме, с оружием. Я сейчас, еще чуточку посижу – и буду в полном порядке, – немного виноватым голосом заявил Середа.

– Время мало нам, – шмыгая носом, сказал подошедший Жанаев.

– Эт точно, – согласился Середа.

– Белье снимешь с этого? – спросил Леха.

Бурят слегка усмехнулся и кивнул. Понял, что этот потомок – не вполне пока боец, брезгливый еще. Мундир, вишь, снимает, не морщится. А бельишко – не хочет. Сам Жанаев к этому относился спокойно, не та беда. В драке этой, правда, хорошо потомок действовал, и ножом удачно пырнул, вовремя и в нужное место, аккурат под ремень. Попал бы в ремень – не пробил бы, а он, видать, знает, куда бить. Вслед Лехе бурят посмотрел не без уважения.

Боксер таращился в небо остекленелыми карими глазами. Леха почему-то думал, что арийцы все как один должны быть светловолосыми и голубоглазыми, а этот дохлый спортсмен был смуглый брюнет, прямо цыган какой-то. Вот у этого мундирчик был похуже качеством, без цацек блестящих, петлицы голые, просто черные тряпочки нашиты, но повязка тоже есть, и как у офицера – тканый треугольный щиток над повязкой. При всей простоте – и у этого кинжал на боку, такой же точно брат-близнец Лехиного.

Вскоре подошел и Жанаев, помог. Оттащили голые трупы чуточку подальше, свалили в яму с водой и накидали сверху папоротника. На пару дней вполне хватит, а там они уже будут далеко. На багажниках велосипедов еще висели какие-то сумки из дерматина, но осматривать их времени не было. Время и впрямь поджимало. До приметной березы идти было недолго, а вот до деревни надо еще добираться.

– Ну ты как? – с тревогой спросил менеджер артиллериста.

– Бывало и гаже, но реже, – усмехнулся тот.

– Тогда давай переодеваться, – поежился от будущей перспективы Леха.

– Погодь минутку, – откликнулся Середа, вытаскивая из карманов трофейной униформы бумажники, какие-то бумажки и прочие мелочи.

– Да чего копаться-то?

– Надо же понять, кто это был. Главное в театральной постановке – это грамотная режиссура! Если мы с тобой играем роли, то, как говорил Станиславский, главное – понять сверхзадачу. Если б нам не поверил великий Станиславский – меня бы это не пудрило вовсе, хай йому грець[91], этому режиссеру, а вот если нам эти оружные громадяни не поверят – вот это будет тускло. И закидают нас не тухлыми помидорами, а куда более весомыми вещами, – нес какую-то околесину артиллерист, успевая при этом внимательно разглядывать все, что доставал из бумажников, перелистывая какие-то тощие серые книжки в ладонь величиной.

– Ты что за пургу несешь? – удивился Леха.

– Так меня учили в драмкружке, – рассеянно заметил Середа.

– И бокс, и театр?

– А то ж! Драмкружок, кружок по фото, а мне еще и петь охота, – невесело оскалился вроде как в улыбке артиллерист.

– Короче давай, вечер скоро, темно станет, – присоединился нетерпеливо и Жанаев.

– Поспешишь – людей насмешишь, – отрезал знаток немецкого языка.