Кольцевой разлом - Андрей Добрынин

  - Вдарь из гранатомета по вспышкам! Как погасишь их - сразу вперед, а то всех перебьют! Передай ребятам!

   Боец кивнул, повернулся и что-то закричал тем, кто залег рядом с ним. Затем он снял со спины гранатомет, поднялся на одно колено, но тут же бессильно выпустил оружие из рук и тяжело повалился на бок. "Готов",- подумал полковник, хорошо знавший, как падают люди, убитые наповал. Он приподнялся и заорал, срывая голосовые связки:

  - Огнеметчики, вы где, живы? "Шмель", работай по повороту! Всем работать по повороту! Гасите их там,и вперед! Вперед - здесь всем хана!

   Противник, видимо, решил во что бы то ни стало прижать отряд к земле - точнее, к воде: на повороте вспышки мигали уже на самой середине тоннеля, стрелки вели огонь без всякого прикрытия. Однако и люди полковника озверели от страха и жажды мести: под кинжальным огнем они поднимались и, положив на плечо трубу своего оружия, выпускали заряд по противнику. Впрочем, выпустить заряд удалось лишь троим из доброго   десятка - все остальные за какую-то пару секунд были убиты или ранены. Полковник скрипел зубами видя, как гибнут его бойцы - лучшие из лучших ложились десятками, словно какое-то пушечное мясо, но тут с воющим грохотом вырвались из труб и унеслись к повороту тоннеля огнеметные заряды. Полковник ткнулся лицом куда-то под мышку мертвецу, за которым лежал, и закрыл голову руками. По тоннелю прокатилось нечто среднее между грохотом и ревом, и когда полковник поднял голову, на повороте уже клубилось и бушевало пламя.

  - Вперед!- моля Бога, чтобы его услышали, рявкнул полковник. - Вперед, прорвемся!

   Он вскочил на ноги и что было сил ринулся к повороту - туда, где еще сплетались во мгле языки огня и человеческие тела горели в багрово отсвечивавшей воде. На бегу он оглянулся и порадовался тому, как много людей еще уцелело и бежит за ним. Раненые и те, кто получил контузию от пуль, не пробивших бронежилет, тоже поднимались и кое-как ковыляли за всеми, боясь остаться во мраке этого страшного тоннеля. В них никто не стрелял, и полковник решил было, что весь противостоявший им заслон погиб, но и этой надежде пришлось пойти прахом. Едва отряд миновал изгиб тоннеля, как всплески десятков бегущих ног, казавшиеся громкими в наступившей тишине, тут же похоронил под собой внезапно обрушившийся грохот залпа. Несколько десятков стволов били почти в упор, бледно-голубое пламя пульсировало и билось совсем рядом, бросая неверные отсветы на ослизлые кирпичные стены, и полковник даже сквозь грохот явственно слышал глухой стук пуль, пробивающих бронежилеты и тугую человеческую плоть. Бойцы полковника вскинули оружие и тоже открыли огонь в упор. Укрываться было некуда и некогда - люди, стреляя, вопили от ужаса, ожидая неизбежного попадания ответной пули, и валились, словно скошенная трава. И вдруг неподалеку рявкнуло, дохнуло жаром, и полковнику показалось, будто у него лопается голова. От нестерпимого жара он бросился в сторону, но налетел на стену. Сзади до него   тоже докатился грохот стрельбы - это зашедшие с флангов боевые группы из боковых проходов ударили перекрестным огнем отряду в тыл. Этот удар оказался весьма своевременным - еще немного, и люди полковника, которым нечего было терять, могли смять противника, преграждавшего им путь, но тут в гуще отряда разорвался огнеметный заряд, и охваченные пламенем люди с ревом заметались во мраке, а другие шатались, спотыкались и падали, оглохшие и ослепшие от вакуумного эффекта. Теперь град пуль поливал и передние, и задние ряды отряда - слыша сзади предсмертные крики и всплески падающих в воду тел, те, что находились впереди, утратили наступательный пыл и отстреливались с отчаянием обреченных, ежесекундно ожидая пули в спину. Как то ни странно, никто не пытался сдаться, хотя после нападения с тыла положение отряда полковника стало явно безнадежным. Там и сям горели не полностью погрузившиеся в воду трупы, освещая зловещим пламенем своды тоннеля, и по стенам перебегали отсветы пламени, вырывавшегося из автоматных и пулеметных стволов; пользуясь этим неверным освещением, люди полковника срывали с голов и швыряли в воду бесценные приборы ночного видения, предпочитая встретить смерть без этой досадной обузы. "Сдавайтесь,- хрипел полковник,- ну что ж вы не сдаетесь? Вы же за деньги здесь, зачем вам подыхать? Сдавайтесь, мать вашу!" Из ушей у него текла кровь - его барабанные перепонки не выдержали вакуумного эффекта от разрыва очередного огнеметного заряда, и он сам не знал, кричит он или только беззвучно шевелит губами, тем более что голосовые связки он сорвал еще раньше, отдавая команды, которых никто не слушал. Полковник, сидя у стены и посылая очередь за очередью по темным фигурам, то появлявшимся, то пропадавшим при колебаниях освещения, словно забыл, что и сам он оказался в этом тоннеле из-за денег и, следовательно, имел полное моральное право сдаться. Беда заключалась в том, что военнослужащие некоторых советских элитных частей, ставших потом российскими, просто плохо знали, как это делается - каждого из них готовили таким образом,   чтобы он даже в безвыходном положении, даже умирая, оставался костью в горле для противника. Полковник подумал, что неплохо бы ему самому подать своим подчиненным пример сдачи в плен, но вместо этого машинально прицелился и дал очередь. Было видно, как темная фигура тяжело рухнула в воду. Звуков полковник уже не слышал, потому он и не уловил момента, когда наступила тишина - его бойцы перестали отстреливаться. Однако полковник заметил, что в тоннеле стало заметно темнее - противник тоже прекратил стрелять и выжидал. Через некоторое время по воде зашлепали шаги и темные силуэты начали приближаться, но оставшиеся в живых бойцы ударили по ним из автоматов. Раздались крики боли, и одновременно с ними во мраке вновь заплясало бледное пламя, вырывающееся из десятков стволов. Совсем рядом с полковником сверкнуло несколько гранатных разрывов, чудом не зацепив его осколками, поднялись клубы пара и пороховых газов. Полковник привычно стер с лица брызги, но на сей раз ладонь его сделалась липкой, и, взглянув на нее, он понял, что в лицо ему брызнула кровь. Он огляделся, но не увидел, кого убило рядом с ним - только черная вода маслянисто колыхалась вокруг неподвижных человеческих тел. Течение мало-помалу подволакивало их друг к другу, сцепляя трупы в целые острова. На некоторых мертвецах еще тлела одежда, но это лишь подчеркивало темноту, наступившую после прекращения стрельбы. Полковник надвинул на глаза прибор ночного видения и увидел, как светящиеся фигуры вновь осторожно двинулись вперед. Они приближались, но по ним никто не стрелял. У полковника кончился последний магазин с патронами, он опустил в воду свой небольшой ладный автомат и разжал пальцы. Затем он нащупал на поясе сумку с гранатами и вытащил две гранаты. Он не думал о том, как бы подороже продать свою жизнь, и вообще не думал о смерти. Мысли его работали в другом направлении - как бы причинить наибольший урон противнику. Вскочив на ноги и одновременно выдернув зубами чеку, он швырнул гранату в наступающих и тут же снова плюхнулся в воду. Однако   это его движение было слишком заметным, поскольку вокруг полковника больше никто не двигался. Стрелок, заметивший то место, где залег полковник, трассирующей очередью показал его своим товарищам. Огненные иглы вонзались в темную воду, в неподвижные массы человеческих тел, скрещивались и сплетались в одну смертоносную струю. Наконец стрелки вновь двинулись вперед, прикрывая собственное движение огнем по тому месту, где находился их враг. Поднять голову под таким сосредоточенным огнем мог бы только самоубийца. Самоубийцей полковник не был, однако он не собирался ждать, пока его пристрелят, как собаку, подойдя вплотную. Поэтому он оперся о мертвеца, приподнялся и занес руку для броска. Последним, что он увидел в жизни, были беззвучно мерцающие бледно-голубые огни - в следующее мгновение две пули попали ему в лицо, и он рухнул ничком на труп своего бойца. Осколки его собственной гранаты, выпавшей из ослабшей руки и разорвавшейся совсем рядом, впились в его бронежилет, рассекли шею, искромсали ноги, но полковник Дубинин этого уже не почувствовал.

   Капитан Ищенко, объехав с проверкой боевые позиции по линии Садового кольца, вернулся на командный пункт и застал Корсакова за просмотром по видеомагнитофону кассеты с собственным выступлением.

  - Очень неуверенно себя чувствую, когда смотрю,- пожаловался Корсаков. - Не могу понять, откуда режиссеры знают, что хорошо, что плохо, как надо делать, а как не надо. Я, например, не знаю, хорошо я выступаю или плохо. Все время кажется, будто я не сказал чего-то очень важного.

  - Если говорить обо всем, что в стране плохо и что надо менять, можно проговорить целый день,- сказал Ищенко. - Надо сказать главное: нынешнюю власть пора скинуть. За что - народ и сам знает.