Ларочка - Михаил Попов

— Нет. Я закурю?

Раздвигая клубы бледного дыма растерянной ладонью, она сказала то, чего не думала.

— Я понимаю…

— Умоляю, не надо ничего понимать, я сам понимаю чуть, но зато очень отчетливо. Очень короткий, но очень плодотворный союз, вот наша цель. Если хочешь, я тебе даже немножко заплачу.

Ларису вполне устраивало то, что ей самой ничего не нужно платить, поэтому она гордо дернула щекой в знак отказа — не возьму ни копейки.

Плоскина явно обрадовался, Лариса это заметила, и почувствовала себя немного увереннее, а то собеседник слишком уж превосходил ее в этой истории, жадность его как–то очеловечивала.

Детали оговорили быстро. Сок был допит, кстати, замечательно вкусный. Все еще обиженная официантка принесла счет. Надо было как–то выходить из разговора.

— Послушай, а как там… ну, Руля, другие? Я ведь отошла как–то.

Плоскина был погружен в исследование предъявленных ему цифр.

— Рауль? Убили. Зарезал, Абдулла.

Лариса решила помолчать, пусть объяснит, что имеется в виду. Он, наконец, разделавшись с финансовой стороной дела, вновь посмотрел на собеседницу.

— Что, не поняла? Рауль, ты помнишь, пошел в бизнес, как и все, где–то там не рассчитал, не у того взял деньги, не тому отдал. И его в самом прямо смысле зарезал человек по имени Абдулла. Прямо, если хочешь, кино какое–то.

Лариса смотрела в свою пустую кофейную чашку, как будто что–то высматривая в разводах гущи. Получалось гадание наоборот, в прошлое. Вообще–то она считала, что вполне равнодушна к судьбе этого человека, однако же, откуда эта растерянность расслабленность?

— Послушай, а я тебя и не спросил, ты чего в Останкино притащилась? Я тебя не сорвал с важной встречи?

Услышав объяснение, Плоскина очень развеселился.

— А откуда ты его знаешь дядю Витю?

— Ты что, забыл? Нас Питирим туда привез со Сретенки. От Рыбаконя.

— А-а, вспоминаю, да. Люберецкие пещеры. Если бы мне тогда рассказали про его нынешние карьеры, я бы даже и смеяться не стал.

Лариса оторвалась от чашки.

— Да, расскажи, каким образом он тут? Менее телевизионного человека я себе не представляю.

— А все просто, знаешь загадку: что такое еврейка? это не жена, а средство передвижения. Где–то он надыбал себе свою Фиру, впрочем, знаю где. Она пришла к нему лечиться, и он, как это не удивительно ей сильно помог. А у нее — связи. И сообразительный ум. Отмыла, подстригла, показала кому надо. Натура, фактура. И вот тебе на — царит Виктор Петрович на медицинской волне. Хотя он отнюдь не держатель капитала.

Лариса задумчиво крутила стакан с салфетками.

— Да, забавно. Как судьба крутит вертит людьми. Рулю зарезали. А помнишь, тогда снами еще были Питирим, Энгельс

Плоскина прищурился, припоминая.

— Спились, небось, очень уж они всегда налегали.

— Да, нет. Питирим, представляешь, в монастырь ушел. Совсем. Даже родственникам не приехать.

— Ух, ты.

— А Энгельс грибоварню открыл в Тверской области, экологически чистый теперь совсем. Звонил недавно, в гости зовет.

Плоскина заметно посмотрел на часы, было понятно, что внезапно возникшую ностальгическую ноту он не подхватит. Лариса кивнула.

— Так мы договорились?

— Еще как.

Белугин выслушал известие о возможности прорваться на голубой экран в лучшее время, в самую козырную информационную программу, молча, и еще потом молчал какое–то время. Его можно было понять — слишком серьезное дело. Спросил.

— Как тебе это удалось?

— Старые каналы. — Небрежно, но и многозначительно произнесла Лариса. Незачем нашему дорогому вояке знать, из какого сора растут розы таких достижений.

Белугин спросил.

— Когда?

— Послезавтра. Прямой эфир. Послушай, ты так молчишь, как будто сомневаешься, что это правда.

— Не сомневаюсь. — Усмехнулся Белугин, чуть обнажив зубы, и Лариса в очередной раз подумала, что в этой улыбке есть что–то вдохновляюще хищное. А то в стране засилье травоядных мужиков.

Но тут ее кольнула одна мысль:

— Стой, а может, ты не хочешь?

Генерал медленно повернулся к ней, ни один мускул на его лице не дрогнул, взгляд был спокойный до почти неприятной степени. Вылитый римлянин перед Рубиконом.

— Я выступлю.

35

Штабом проведения операции назначен был кабинет Ларисы. Это было удобно во всех отношениях. От здания ЦБПЗ до телецентра можно было за пятнадцать минут дойти пешком. Ну, максимум за двадцать. В кабинете был телефон, чтобы позвонить в киселевскую программу (заветный номерок Лариса держала в нагрудном кармашке у сердца), в кабинете был телевизор, по которому можно будет увидеть, и услышать историческое выступление Белугина. В тот же самый кабинет можно будет назвать народа, всех тех, кому будет интересно и полезно послушать генерала. Кроме того, Лариса обязана была находиться в этот день на рабочем месте, потому что именно на этот день Михаил Михайлович назначил свою дебильную конференцию.

Белугин явился с Агапеевой. Куда же от нее денешься! Но еще до их приезда Лариса провела один неприятный, а главное, очень странный разговор с Лионом Ивановичем. Вернее, с его квартирой. После последнего свидания со стариком прошел целый месяц — да нет, полтора уже. За делами и тревогами, дни летят быстро, а сынок, так и не явился с личной просьбой. Лариса решила махнуть рукой на дурацкую свою гордость. Мать, я, в конце концов, или не мать?! Два года в казарме слишком тяжкое наказание за глупую мальчишескую гордыню.

Трубку сняла какая–то дева с расслабленным, замедленным голосом. — Где Егор?

Голос туповато задумался.

— Ладно, где Лион Иванович?

Оказывается, была скорая, старику сделали укол, он сейчас спит.

— Ладно, будить не надо. Кстати, а вы кто такая?

На том конце провода мялись. Какая отвратительно размазанная блядская интонация!

— Ладно, и так все понятно.

Лариса бросила трубку и хмыкнула. Вот, старый чертяка, он все тот же. Лариса вспомнила, как он рассказывал историю про своего друга старика–любовника, знаменитого сценариста, который уже лежа в предсмертной позе, просил навещавших его поэтесс сесть на краешек кровати и норовил уже вполне кащеевой рукой, цапнуть за колено. Так вот я, говорил Лион Иванович, и в таком состоянии не ограничусь коленом, учтите. Доигрался.

Лариса решила, что сразу после передачи сгоняет к старику. Обязательно!

Солдатские матери стали собираться к концу рабочего дня, они бродили по «направлениям», их знакомили с работой ЦБПЗ, они высказывали свои чудовищные по своей нелепости пожелания в рассуждении улучшения этой работы. Ощущение ненужного, нелепого, но неотвратимого праздника охватило здание. Лидеры движения клубились в предбаннике и кабинете Михаила Михайловича. Старик — Лариса несколько раз заглядывала к нему — был и польщен таким женским напором и подавлен. Было видно, что ему нравиться его новая либеральная роль, но бросалось в глаза, что он смущен масштабом и интенсивностью события.

Камеры с двух телеканалов, деловитые пареньки в джинсах, провода по полу, жаркие осветительные устройства.

Увидев телевизионщиков, Лариса усмехнулась, и едва удержалась от совета обратить сегодня внимание на одну аналитическую вечернюю программу. Вот там будет картинка так картинка.

С решительными деловитыми мамами она была холодно приветлива, Михаил Михайлович и за это был ей благодарен. Эта конференция сама по себе была почти политическим скандалом, он знал, что ее очень по–разному оценивают в верхах, так зачем ему всякие местные водовороты. Увидев Белугина в форме, бывший морпех схватился за сердце. Понял, что Лариса лишь притворялась лояльной. Потребовал заместительницу к себе. Бледная Саша сообщила об этом. Лариса улыбнулась ей.

— Конечно. Но учтите Саша, сколько бы у вас там не собралось теток, моим гостям тоже нужен кофе.

Михаил Михайлович встретил ее в предбаннике и повлек за локоть куда–то в сторону, и там зашипел своими огромными губами, что «никаких военных», что генерал не будет выступать.

— Будет. — Улыбнулась Лариса, любуясь тем, как отваливается челюсть у начальника. — Но не здесь.

— Что значит…

— Я имею в виду, что у вас он выступать не будет. Это частный визит. Если, пардон, не хотите, я тоже могу не участвовать.

Шеф охотно бы принял этот самоотвод, но он помнил, что сам приказывал — быть готовой. Надо быть последовательным. И потом, она подумает, что он ее боится.

— Нет. Вы должны выступать обязательно. Вы мой зам.

— Хорошо.

Агапеева уже разбавляла кофе коньяком. Белугин пил чай.

— Лара, так, где же твой Егорка? Призыв заканчивается.

— Да, Гапа, да, только разгребусь тут с делами. Меня, признаться, сейчас больше старый волнует, чем малый.