Танго старой гвардии - Артуро Перес-Реверте

— Вот тебе раз… Я думал, вы уже давно догадались… Я работаю на правительство республиканской Испании. То есть сражаюсь на стороне добра… Если, конечно, допустить, что в историях такого рода вообще можно толковать о добре и зле.

Макс, привыкший скользить глазами по страницам романов с продолжением, которые печатаются в иллюстрированных журналах, а читаются в отелях, спальных вагонах и каютах трансатлантических лайнеров, всегда считал, что слово «шпион» применимо лишь к утонченным авантюристам международного класса и зловещим незнакомцам, редко появляющимся при свете дня. И потому очень удивился, когда Мостаса очень непринужденно предложил проводить его до отеля «Негреско», а заодно прогуляться в приятном обществе — определение принадлежало ему же — по Променаду. Возражений не последовало, и они, как двое давних и хороших знакомых, прошли изрядное расстояние, словно болтая о разных пустяках, точно так же, как и прочая публика, фланировавшая по бульвару меж фасадами отелей и берегом моря. Речь, однако, шла совсем не о пустяках. И Мостаса, благодушно посасывая трубку и нахлобучив свою мятую шляпу так, чтобы тень падала на стекла очков, завершил рассказ о предстоящем деле и ответил на вопросы Макса, при внешней безмятежности не расслаблявшегося ни на миг:

— А заплатим мы вам больше, чем фашисты, — повторял он время от времени. — Не говоря уж о том, что республика, само собой, будет вам благодарна.

— Нет и не может быть награды выше, — позволил себе иронию Макс.

Мостаса негромко посмеялся сквозь зубы. Негромко. Почти добродушно. Но из-за шрама на нижней челюсти лицо его при этом принимало какое-то двусмысленное выражение.

— Не зарывайтесь, сеньор Коста. Я ведь представляю здесь законное правительство Испании. Демократического, знаете ли, государства, борющегося с фашизмом.

Поигрывая тростью, Макс краем глаза наблюдал за ним. Если бы не очки, агент напоминал бы переодетого жокея и, когда стоял и шел, казался еще более хрупким и тщедушным. Тем не менее жиголо в силу профессиональной надобности довел до автоматизма свойство сортировать людей по неявным или не бросающимся в глаза деталям. В том неверном и зыбком мире, где он обитал, от жестов или фраз, принятых в общежитии, проку было столько же, сколько за карточным столом — от поведения опытного игрока, тонким блефом вводящего противника в заблуждение. Имелись иные коды, и Макс со временем научился их расшифровывать. И тех сорока пяти минут, что он провел с Мостасой, хватило, чтобы со всей определенностью понять: этот благодушный, располагающий к себе господин, с такой непринужденной естественностью сообщивший, что сражается на стороне добра, может оказаться гораздо опасней угрюмо-грубоватых итальянцев. И, кстати, Максу казалось странным, что они не сидят сейчас на парковой скамейке, пряча лица за развернутыми газетами и не следят за ними неотступно, чтобы со вполне понятным неудовольствием убедиться, что Фито Мостаса осложняет им жизнь.

— Почему вы не поручите выкрасть письма своим службам?

Мостаса, не отвечая, сделал еще несколько шагов. Потом наконец сказал:

— Знаете, Томас Ферриоль любит повторять: «Нет смысла покупать политика до выборов — неизвестно, придет он к власти или нет. Выгодней приобретать уже действующих».

Он энергично пососал мундштук, и ветер отнес назад облачко табачного дыма.

— Мы в сходном положении. Зачем самим организовывать рискованную и дорогую операцию, если можно воспользоваться той, которая уже запущена другими?

С этими словами он прошел еще немного, посмеиваясь негромко и добродушно. Казалось, новый оборот разговора радует его.

— Лишних денег у республики нет, сеньор Коста. Да и песета наша сильно девальвирована. Так что есть некая высшая и поэтическая справедливость в том, что большую часть вознаграждения выплатит вам именно Муссолини.

Макс оглядывал ряды «Роллс-Ройсов» и «Кадиллаков», выстроившихся перед импозантным фасадом «Пале Медитерранé» — целой вереницы фешенебельных гостиниц, которая повторяла мягкий изгиб залива Анж, казалось, уходя в бесконечность. В этой части города от глаз богатого туриста было скрыто все, что могло бы омрачить лучезарную картину мира. Здесь были только отели, казино, американские бары, чудесный пляж, а в двух шагах начинался уже самый центр города с россыпью ресторанов и кафе и роскошными виллами на окрестных холмах. Ни единой фабрики, ни одной больницы. Мастерские, дома мелких служащих и рабочих, тюрьма и кладбище, толпы манифестантов, которые в последние годы особенно часто стали появляться на улицах с пением «Интернационала», «Марсельезы» или с криками «Смерть евреям» — под сочувственными взглядами жандармов, — находятся далеко отсюда, в кварталах, где большая часть фланирующих по проспекту Англичан не бывает никогда.

— А что мне помешает отказаться? Или рассказать о вашем предложении итальянцам?

— Ничего не помешает, — признал очевидный факт Мостаса. — Но оцените, как честно склонны мы вести игру. Без угроз. Без шантажа. От вас и только от вас зависит, сотрудничать с нами или нет.

— А если нет?

— А вот это уже другой вопрос. В этом случае вы должны понимать: мы сделаем все, что в наших силах, чтобы изменить ход событий.

Макс прикоснулся к полю шляпы, приветствуя знакомых — супругов-венгров, соседей по отелю «Негреско», — только что попавшихся навстречу.

— Ну, если это не называется «угроза»… — заметил он иронически.

На лице Мостасы появилось несколько преувеличенное выражение полнейшей покорности судьбе:

— Это замысловатая игра, сеньор Коста. Мы не имеем ничего против вас лично, но вы сейчас выступаете на стороне противника. Если бы не это обстоятельство, вы бы пользовались нашим благорасположением…

— …которое выразится в сумме большей, чем та, которую предложили итальянцы? Вы, помнится, так сказали?

— Разумеется. Гонорар будет поднят, но все же не до небес.

Они продолжали неспеша идти по Променаду. На каждом шагу встречались гуляющие — элегантные мужчины, красивые дамы с породистыми собаками на поводке.

— Забавный какой город, — заметил Мостаса, завидев двух нарядных дам в сопровождении русской борзой. — Полон женщин, недоступных для обычных мужчин. Не для нас с вами, разумеется… Вся разница лишь в том, что я за это буду платить, а вы — наоборот.

Макс посмотрел по сторонам: что мужчины, что женщины — суть одна. Для этой публики носить в портмоне пять тысячефранковых купюр — в порядке вещей. Сверкающие хромом и никелем автомобили медленно скользят по мостовой, вписываясь в ослепительный пейзаж и украшая его собой. И весь проспект заполнен негромким рокотом хорошо отрегулированных моторов, неторопливым гулом безмятежных голосов. Свидетельство умиротворенного благополучия, стоящего очень и очень недешево. Но я заплатил много дороже, чтобы попасть сюда, подумал он с горечью. Чтобы шагать в этом уюте и благодати вдали от предместий, пропахших прогорклой едой, которую в таких местах, как это, отправляют куда-нибудь подальше, на выселки. И уж я постараюсь никогда больше туда не попадать.