Операция «Караван» - Дмитрий Янковский

О какой вообще воле или праве выбора может идти речь, когда мы меняем свои предпочтения с гораздо большей хаотичностью, чем ветер меняет свое направление? У ветра в направлении больше логики, чем у нас в поведении, если смотреть на него объективно, со стороны, а не со своей колокольни, с которой можно объяснить и оправдать что угодно.

Сегодня нами движет одно, завтра другое, послезавтра третье. Какая, к дьяволу, свобода выбора может быть, когда сами критерии выбора меняются день ото дня? Мы не способны управлять ни собой, ни своими желаниями, ни побуждениями, ни мотивацией, мы можем лишь рационализировать собственные поступки, находить им оправдания уже постфактум, внушать себе, что наши действия не хаотичны, что мы пришли к ним, не с дуба рухнувши, а путем долгих взвешиваний и размышлений.

Ну а если откинуть мысли, а поглядеть только на сами действия? Ведь мысли глубоко субъективны, и никто никому в голову не залезет, и не сможет на самом деле понять, что другой думает. И вот, если исключить такую субъективную вещь, как мысль, то действия любого человека, в том числе и наши собственные, превратятся в хаотичный набор движений, устремлений и предпочтений, непонятно откуда взявшихся, и лишенных какого бы то ни было стержня.

Мы никогда не узнаем, что двигало тем или иным человеком при совершении того или иного действия. Мы можем это только предположить. С той или иной долей вероятности. Не более. И если сам человек нам об этом расскажет, то где гарантия, что он не лжет?

Вот, к примеру, парень дарит девушке цветы, провожает ее до дома, он ласков с ней и нежен, он каждым действием показывает, насколько любит ее. Но девушка, хотя все действия парня ее в полной мере устраивают, не чувствует себя счастливой. Ее гложет идея, что парень делает все из каких-то дурных побуждений, и только притворяется, что любит.

Но узнать, так это или нет, невозможно, пока эта догадка не подтвердится дурным поступком парня. А если не подтвердится? Нет никакой возможности оценить мысли по поведению человека. Ни малейшей. Можно только догадываться, о чем думает человек, пытаясь оценить, какие мысли к каким действиям могут привести. Но это невозможно из-за субъективности такой связи. Если нас какая-то мысль привела когда-то к какому-то действию. То не факт, что такое же действие другого человека вызвано той же мыслью.

И даже нас самих та же мысль через год уже не толкнет на то же действие. Получается, что мысли — это только внутри человека и только для него самого, и только он сам знает, как его мысли связаны с действием, для других это непостижимо. И бедная девушка только зря сама себя мучает, вместо того, чтобы наслаждаться действиями парня. Ведь узнать его мысли она все равно не сможет. А предполагать можно что угодно, это все равно далеко от реальности.

Но чем ближе я подходил к пылающим кораблям, тем больше я понимал, что наши мысли с нашим поведением вообще никак не связаны, а эта связь, лишь плод нашего воображения. Если глянуть объективно, то и следа этой связи нет. Иногда мысли вроде бы связаны с действием, иногда вроде нет, но эта связь того же порядка, как связь погоды и плясок вокруг костра. Пляшет шаман, и просит у неба дождя. При этом дождь может пойдет, а может нет. Если пойдет, вроде есть связь, а не пойдет, вроде как что-то не срослось. Но дело не в том, что не срослось, а в том, что просто нет никакой связи.

Так же и со связью мысли и действия. В нас глубоко засела иллюзия, что в действиях мы руководствуемся мыслью. Но на самом деле, подумав, что завтра надо сделать то-то и то-то, совсем не факт, что завтра мы это сделаем. Может сделаем, может нет. Это зависит от чего угодно, от действий других людей, настолько же хаотичных, или от внешних обстоятельств, тоже мало предсказуемых, но уж точно не от того, что мы думали накануне. Думать мы могли о чем угодно, а вот сделаем только то, что сделаем.

Или же наоборот, многие действия мы делаем, вовсе не думая. Спонтанно, как говорят. Услышали громкий хлопок, тут же пригнулись, не думая. Или шли, увидели драку на улице, тут же бежим оттуда, или звоним в полицию. Но разве мы пять минут назад думали, что будем куда-то звонить? Нет. И при объективном рассмотрении выходит, что мысль и действие связаны не больше, чем камлание шамана с дождем, который он пытается вызвать. Далеко не всякая мысль превращается в действие, и далеко не всякое действие порождено мыслью.

И вот теперь я направлялся к пылающим кораблям, готовым взорваться в любой момент. Думал ли я о том, чтобы так поступить? Нет. Но я шел и понимал, что не остановлюсь.

Что двигало мной? Воля? Мой выбор? Или не зависящее от нас течение обстоятельств, которое мы никак не можем изменить, а способны только осознавать? Может это только иллюзия, что мы выбираем свои пути сами? Или мы только неотрывная часть детерминированной Вселенной, где движение каждой частицы подчинено законам физики и не зависит от наших желаний и побуждений? И мы только щепки в этом потоке, обстоятельства и внешние силы всецело управляют нашим поведением, а мы лишь тешим себя, придумываем рационализации и несуществующие причины?

Хотел ли я погибнуть в огне? Или это было моим долгом? Или просто так сложилась структура Мироздания, проложив мне путь, с которого не в моих силах свернуть? Может, Алекс в своей простой житейской мудрости был прав, пытаясь остановить меня? И мог ли он своим действием изменить предначертанное?

Эта непрерывная цепь философских вопросов проносилась в моей голове потоком, но его никто, разумеется, кроме меня не видел. Этот поток, как и многое, о чем мы задумываемся, являлся лишь плодом моего воображения. А огонь впереди полыхал так жарко, что я уже ощущал его кожей. Но продолжал делать шаг за шагом.

Я хотел остановиться. Мне было необходимо остановиться и найти какой-то другой смысл жизни, кроме этой неподдающейся операции «Караван», этого моего бреда, моей блажи, нелепой выдумки, навеянной детскими переживаниями и раздутым самомнением. Но я упрямо двигался вперед, словно меня действительно влекли какие-то неведомые внешние силы, а не моя, порядком уставшая, воля.

И тут впереди полыхнуло. Ярко, жарко. Меня тут же сбило с ног ударной волной, а когда я уже лежал на спине, по ушам шарахнуло грохотом взрыва. Через миг наступила глубокая, совершенно непроницаемая тишина — меня оглушило на время.

Шибануло сильно, и хотя я не терял сознания, последствия контузии отчетливо ощущались — перед глазами все плыло, вестибулярный аппарат работал со сбоями. Я попытался подняться, но тут же между пирсами снова рвануло, потом еще и еще. Понятно было, что на плавучем лазере взрываются в отсеках водородные ячейки для питания генераторов. Вокруг меня на мостовую стали падать крупные стальные осколки и обломки решетчатых ферм. Но грохота и звона я не слышал, так заложило мне уши взрывом.

Я собрался с силами и встал на четвереньки. Мутило меня так, что не было ни малейшей возможности подняться на ноги или даже на корточки. Мне хотелось увидеть плавучий лазер, но я уже понимал, что взрыв произошел именно там, а значит, не оставалось ни малейшей надежды сбить лайнер с десантом. Вот это было поражение, так поражение. И мне нечего было противопоставить.

На четвереньках мне тоже не удалось устоять больше пары секунд. Руки подогнулись, и я распластался на мостовой, среди дымящихся осколков. Что меня придавило к земле? Гравитация или груз моего поражения?

Подняв взгляд, я увидел, что от плавучего лазера после взрыва осталось еще меньше, чем от эсминцев. Он дал крен, свернул бортом пирс со свай, начал тонуть, но быстро уперся килем в дно. Я не мог на это смотреть и опустил веки.

Глава 6. Реванш

Когда Алекс на себе дотащил меня до машины, я немного пришел в себя. Физически, разумеется, так как психологически мне с каждой минутой становилось только хуже. Не знаю, как я выглядел со стороны, тоже не как конфетка, скорее всего, но на душе у меня было похуже, чем в выгребной яме.

Философские вопросы больше не одолевали меня, и не было у меня больше возможности идти, красуясь перед Алексом и Ольгой, к пылающим кораблям. И погибнуть геройской смертью, бросив остальных на произвол судьбы, я тоже теперь не мог. Все. От кораблей ничего не осталось. А вместе с тем не осталось почти ничего и от меня самого. Это было хуже, чем плохо. Говоря по чести, я в тот момент был близок к самой банальной истерике. И не было ни малейшего желания сдерживаться. Возможно, истерика даже началась в какой-то момент, так как окончательно я пришел в себя от доброго тумака, которым угостил меня Алекс. Думаю, он не без удовольствия это сделал, взял небольшой реванш за то, что я повалил его на спину.

— Все? Достаточно? — спросил он, глядя мне в глаза. — Или добавить?

— Достаточно, — прохрипел я.

От контузии голос слушался плохо, внешние звуки воспринимались с трудом, но Алекса я расслышал и понял отлично. Он был, судя по виду, настроен очень решительно.