Седьмой совершенный - Самид Агаев

– Тебе деньги нужны, я спрашиваю? - закричал Ахмад Башир.

Пират улыбнулся:

– Кому же они не нужны, чудак, - крикнул он в ответ.

– Я очень богатый человек. А ты меня здесь оставил. Неправильно это.

– Где же ты раньше был?

– В каюте сидел.

– А деньги у тебя с собой? - спросил пират.

– С собой, - обнадежил Ахмад Башир.

– Ну, бросай их сюда. Зачем они тебе на морском дне?

Пираты, собравшиеся вокруг своего капитана, встретили эти слова хохотом. Один из сорвиголов вскочил на канат, тянущийся от горящего корабля и, балансируя саблей, побежал к Ахмад Баширу, видимо для того, чтобы отобрать деньги. Но корабль вдруг накренился, канат дал слабину и пират с воплем полетел в воду.

Ахмад Башир еще раз оглянулся, и жар подбирающегося пламени опалил его. Клубы удушливого дыма вились вокруг мачты. Не раздумывая более, Ахмад Башир вскочил на борт, далее ступил на канат и с неожиданной для его тучного тела легкостью перебежал на пиратский корабль.

Когда отряд ночной стражи нос к носу столкнулся с дервишами, несшими на плечах завернутого в циновку Имрана, последние, в испуге уронили свою ношу и бросились в разные стороны.

– Догнать, - скомандовал офицер. Расторопные стражники ринулись выполнять приказ и вскоре вернулись, волоча беглецов.

– Кто такие? - спросил офицер.

– Дервиши мы, - жалобно сказал один.

– А это что такое?

Дервиш молчал.

– Разворачивайте.

Развернули.

– Драка вышла в ханаке, - сознался дервиш, - чужой он, смутьян, речи вел дерзкие оскорбил многих.

– А куда вы его несете?

Дервиш замялся.

Стражник приложился ухом к груди Имрана и сказал:

– Живой еще.

– Поднимайте, - приказал офицер.

Дервиши переглянулись и подняли Имрана.

– В больницу несите, - сказал офицер.

Под конвоем Имрана доставили в больницу и сдали дежурному санитару.

Командир отряда спросил у дервиша:

– Почему назвал его смутьяном?

– Он утверждал, что он махди, якобы, принес нам справедливость, и мы его побили.

Санитар, внимательно слушавший разговор спросил:

- Это что же, вы побили человека, принесшего вам справедливость.

Офицер засмеялся и похлопал санитара по плечу.

– Не печалься, это лжепророк, государственный преступник, если конечно эти мерзавцы говорят правду. Каково его состояние?

Санитар обследовал Имрана и сказал:

– Хорошо ему досталось, но кости целы.

– Займись им, - приказал офицер, - я оставлю одного человека для охраны.

Дервишей офицер отправил в тюрьму, а сам вернулся в казарму и сел писать рапорт о происшествии случившемся во время дежурства. Имрана положили на свободную кровать, и санитар ушел в свою комнату. Оставшийся стражник некоторое время бодрствовал, охраняя государственного преступника, но вскоре почувствовал, что не в силах бороться с навалившимся на него сном. Тогда он, выпростав из под одеяла руки Имрана, распял его, привязав его руки к соседним кроватям. А сам лег спать, держа в одной руке алебарду, а в другой рукоятку сабли.

Начальник ночного патруля оказался человеком добросовестным. Оставив рапорт в караульном помещении, он сдал дежурство и несмотря на то что смена его закончилась, прежде чем пойти отдыхать, взял стражника из вновь заступивших, и отправился сменить постового у постели задержанного. Благо, что больница, в которую был помещен Имран, находилась рядом, так как была ничем иным как тюремным лазаретом. И каково же было возмущение этого ревностного служаки, когда он обнаружил часового спящего сладким сном в обнимку со своей алебардой. Офицер, пинком поднял нерадивого солдата и гневно спросил:

– Где он?

Часовой долго тер глаза, но кровать, на которой должен был лежать привязанный Имран, была пуста.

Человек, проходивший мимо, вывел Имрана из оцепенения.

– Опусти руки, - сказал он, - что ты будешь делать, стоило одному изобразить крест, как уже за ним очередь выстроилась.

Имран опустил затекшие руки, удивляясь тому что, он не сделал этого раньше, и огляделся. Местность, в которой он находился, была пустынна без меры и освещена ярким и ровным светом, хотя ,он заметил, ни один выступ, ни одно дерево не отбрасывало тени. Человек, обратившийся к Имрану, удалялся, то, скрываясь, то, показываясь среди плоскогорья. Почувствовав беспокойство, Имран последовал за ним.

Вскоре догнал прохожего, и немного отставая, пошел за ним. Прохожий не оборачиваясь, сказал:

– Рядом иди. Не люблю, когда в спину дышат. Имран прибавил шагу, но тут же оказался впереди. Прохожий тут же заметил.

– Рядом иди. Выскочек не люблю.

Имран убавил прыти и тут же оказался позади. В отчаянии он остановился и крикнул удаляющемуся прохожему: "Послушай, трудно попасть с тобой в ногу".

Прохожий подождал Имрана и миролюбиво согласился:

– Трудно, не буду спорить.

Теперь они шли рядом, но Имран все время то забегал вперед, то отставал.

Слева в низине, показалось озеро, Имран разглядел несколько фигур удивших рыбу.

– Куда мы идем? - поинтересовался Имран.

– Я иду по своим делам, а ты видимо по своим, - ответил попутчик.

Имран изменил вопрос.

– Куда ты направляешься?

Попутчик неопределенно показал рукой.

Тогда Имран спросил:

– Кто ты?

– Не скажу, - ответил попутчик и засмеялся.

От этого смеха у Имрана по коже побежали мурашки, и он решил не вдаваться в подробности этого опасного, вероятно, вопроса.

Верхушка холма, лежащего впереди, была накрыта серебристым облаком. Когда они поднялись до середины, попутчик сказал Имрану: " Там наверху, для тебя все кончится, и ты обретешь покой. Но я вижу, что ты неспокоен, поэтому я оставляю за тобой право выбора. Можешь пойти со мной, но можешь вернуться. Решай сам.

Имран остановился и глядя в удаляющуюся спину попутчика спросил:

– Скажи, я на правильном пути?

Попутчик не обернулся, но Имран услышал слова:

– Ты сам выбрал этот путь, поздно говорить о целесообразности его.

– В карцер пойдешь и плетей получишь, - пообещал офицер, - пошел прочь отсюда. Нерадивый часовой понурясь поплелся к выходу, но в дверях оглянулся и радостно сказал:

– Господин, вот он лежит.

Офицер обернулся и с изумлением обнаружил Имрана, привязанного к кровати.

– Бисмиллах[120], - сказал испуганно офицер, поочередно дотрагиваясь пальцами до своего лба и груди, - кажется, здесь не обошлось без иблиса[121]. Несите-ка его в тюрьму. Я думаю, что человеку с такими способностями нет нужды в лекарях.

Выйдя от начальника тайной службы. Фарида пошла искать укромное место, чтобы поплакать. Таким образом, она оказалась на набережной Тигра, села на чью-то лодку и плакала до тех пор, пока не появился хозяин и не согнал ее. Тогда Фарида нашла прибрежный валун и примостилась на нем, собираясь продолжить свое занятие. Но слезы, увы, вдруг пересохли, и как Фарида не старалась расшевелить жалость к самой себе, ничего не получалось. Тогда она стала глядеть по сторонам.

Была суббота, и на набережной гуляли праздные люди, а по реке плавали прогулочные лодки, которых казалось, было не меньше, чем людей на берегу. С многих лодок слышалась музыка, и доносились голоса певиц. Фарида подумала, что Имран вполне может находиться на одной из этих лодок в веселой компании с женщинами легкого поведения. Ревность тут же ухватила ее за сердце своей когтистой лапой. Но Фарида тут же взяла себя в руки, сказала: "Лишь бы был жив и здоров" и успокоилась.

Одна из проплывающих лодок причалила к берегу, с лодки спрыгнул человек, подошел к женщине и поздоровался. Взглянув ему в лицо, Фарида ответила на приветствие, но тут же настороженно спросила:

– Ты что монах, следишь за мной?

Назар, а это был он, засмеялся.

– Я плыл мимо и увидел твою одинокую фигуру, и решил сойти, и сказать тебе слова сочувствия.

– С чего ты взял, что я нуждаюсь в сочувствии, - вызывающе спросила Фарида.

– Это несложно. Если ты сидишь одна, вечером, на берегу реки, значит, мужа ты еще не нашла?

– Не нашла, - призналась Фарида.

– Скоро стемнеет, - сказал Назар, - тебе не следует сидеть здесь, опасно.

– Мне некуда идти, - ответила Фарида, - в Багдаде у меня нет знакомых.

– В гостиницу.

– Порядочной женщине не место в гостинице, - гордо сказала Фарида, потом помолчав, добавила, - кроме того у меня кончились деньги.

– Хочешь, я дам тебе взаймы, - предложил Назар.

– Нет.

– Почему ты отказываешься?

– Потому что я не собираю милостыню.

– Это не милостыня, я дам тебе в долг.

Фарида смерила монаха презрительным взглядом:

– Умник, вряд ли мы еще раз встретимся, а если я не могу вернуть деньги, значит это не долг, а милостыня.