Возрождение - Стивен Кинг

— Вы сошли с ума. — Я повернулся к двери. — Я не собираюсь в этом участвовать.

— Если ты в самом деле захочешь уйти, я не смогу тебе помешать, — сказал он, — хотя в такую грозу это было бы верхом легкомыслия. А что если я скажу, что продолжу и без тебя, и это подвергнет риску жизнь мисс Ноултон и мою? Какая печальная это была бы ирония, если бы она погибла так скоро после спасения Астрид.

Я обернулся, продолжая держаться за дверную ручку. Дождь барабанил по обратной стороне двери. Молния бросила голубой отсвет на ковер.

— Ты можешь узнать, что случилось с Клер.

Он говорил теперь тихим, мягким голосом, в самой убедительной манере пастора Дэнни.

Голосом дьявола-искусителя.

— Может быть, ты даже сможешь с ней пообщаться… услышать, как она говорит, что любит тебя. Разве это не прекрасно? Если, конечно, она остается разумным существом… Неужели тебе не хочется это узнать?

Снова сверкнула молния, и сквозь зазор в защелке шкатулки мелькнул зеленовато-пурпурный свет — вспыхнул и погас.

— Если тебя это успокоит, мисс Фэй согласилась на этот эксперимент. Все бумаги в полном порядке, включая подписанное ей разрешение прекратить так называемые чрезвычайные меры по поддержанию ее жизни. В обмен на кратковременное и вполне уважительное использование останков Мэри я сделаю щедрый взнос в трастовый фонд ее сына, которого ему хватит на долгие годы. Жертв здесь нет, Джейми.

«Если верить тебе, — подумал я. — Если верить».

Загрохотал гром. На этот раз перед ударом молнии я услышал слабый щелчок. Джейкобс тоже его заметил.

— Время пришло. Идем со мной в комнату, или уходи.

— Я войду, — сказал я. — И буду молиться, чтобы ничего не получилось. Потому что это не эксперимент, Чарли. Это дьявольщина.

— Думай что хочешь и молись сколько влезет. Может быть, тебе это поможет больше, чем мне… хотя сомневаюсь.

Он открыл дверь, и я вошел вслед за ним в комнату, где умерла Мэри Фэй.

13

ВОЗРОЖДЕНИЕ МЭРИ ФЭЙ.

В комнате, где умерла Мэри Фэй, большое окно выходило на восток, но из-за бури, которая уже бушевала прямо над нами, я не видел в нем ничего, кроме тускло-серебристой завесы дождя. Свет настольной лампы не мог разогнать темноты. Левым плечом я задел комод, о котором говорил Джейкобс, но даже не вспомнил о револьвере в верхнем ящике. Мое внимание было приковано к неподвижной фигуре на больничной кровати. Видел я ее хорошо, потому что все мониторы были выключены, а капельница – отодвинута в угол.

Мэри была красавицей. Смерть стерла все следы, оставленные поразившей ее мозг болезнью, и ее лицо – белоснежное, в обрамлении копны каштановых волос – украсило бы собой любую камею. Глаза Мэри были закрыты. Густые ресницы касались щек. Рот слегка приоткрыт. Тело до плеч накрывала простыня, поверх которой лежали сомкнутые на груди руки. Мне вспомнился отрывок стихотворения, что-то из пройденного в 12-м классе: «С красотой гиацинтовых нежных волос… Ты как статуя в нише окна предо мной…»[1]

Дженни Ноултон стояла, заламывая руки, у теперь уже бесполезного аппарата ИВЛ.

Сверкнула молния. В ее вспышке я увидел железный стержень на Скайтопе, который уже бог знает сколько лет бросал вызов грозам.

Джейкобс держал в руках шкатулку.

— Помоги мне, Джейми. Нам надо торопиться. Возьми и открой ее. Все остальное сделаю я.

— Не надо, — взмолилась Дженни из своего угла. – Ради Бога, пусть девушка покоится с миром.

Джейкобс, возможно, ее не услышал из-за шума дождя и воя ветра. Я услышал, но внимания не обратил. Вот так мы и навлекаем на себя проклятие: плюем на голос, умоляющий нас остановиться. Остановиться, пока еще есть время.

Я открыл шкатулку. Внутри не было ни палочек, ни пульта. Вместо них в шкатулке лежал металлический головной ободок, шириной с ремешок на женской туфельке. Джейкобс осторожно – даже благоговейно – вынул его и развел концы. Я увидел, как ободок растянулся. А со следующим ударом молнии, которому опять предшествовало щелканье, по нему прокатилось зеленое свечение, и мертвый металл на миг показался похожим на что-то другое. На змею, например.

— Мисс Ноултон, приподнимите ей голову, — попросил Джейкобс.

Дженни так сильно замотала головой, что ее волосы разлетелись по сторонам.

Он вздохнул.

— Тогда ты, Джейми.

Я подошел к кровати, словно во сне. Подумал о Патриции Фармингдейл, которая насыпала соли себе в глаза. Об Эмиле Кляйне с грязью во рту. О Хью Йейтсе, на глазах у которого верующие в шатре пастора Дэнни превратились в огромных муравьев. «За любое исцеление надо платить», — подумал я.

Раздался еще один щелчок, за которым последовала вспышка молнии. От удара грома затрясся дом. Лампа на прикроватном столике потухла, и на мгновение комната погрузилась во тьму, пока не заурчал генератор.

— Быстрее! – болезненно вскрикнул Джейкобс. У него на ладонях вздулись волдыри, но ободок он не уронил. Ведь это был его последний проводник, последний канал связи с potestas magnum universum, и я верю по сей день, что даже смерть от электрического шока не заставила бы его выпустить полоску металла.

— Быстрее, пока молния не ударила в стержень!

Я приподнял голову Мэри Фэй. Каштановые волосы полились водопадом с такого безупречного (и такого неподвижного) лица и рекой растеклись по подушке. Чарли стоял рядом со мной, наклонившись и порывисто дыша. Изо рта у него воняло старостью и немощью. Я подумал, что через пару месяцев он смог бы узнать, что таится на другой стороне, уже на собственном опыте. Но он, само собой, хотел совсем другого. В основе любой устоявшейся религии лежит священная тайна, которая поддерживает веру и благодаря которой самые ярые ее приверженцы готовы принять мученическую смерть. Хотел ли Джейкобс знать, что таится за смертной дверью? Да. Но я верю всем сердцем, что еще больше он хотел надругаться над тайной. Вытащить ее наружу и выставить на всеобщее обозрение с криком: «Вот она! Вот ради чего вы выступали в крестовые походы и убивали во имя Господа! Как вам? Нравится?»

— Волосы… приподними ей волосы. – Джейкобс с упреком взглянул на съежившуюся в углу женщину. – Черт, я же просил тебя их обрезать!

Дженни не ответила.

Я приподнял волосы Мэри Фэй. Мягкие и тяжелые, словно шелк. И я понял, почему Дженни их не остригла: у нее просто рука не поднялась.

Джейкобс надел обруч Мэри на лоб, чтобы он плотно сжимал ей виски.

— Вот так, — сказал он, распрямляясь.

Я осторожно вернул на подушку голову мертвой женщины, и, глядя на касающиеся ее щек черные ресницы, подумал: ничего у него не получится. Исцеления – это одно; воскрешение женщины, которая уже пятнадцать минут как умерла, – даже не пятнадцать, а все тридцать, — совсем другое. Это просто невозможно. И даже если от многомиллионного разряда молнии у нее дернутся пальцы или повернется голова – это будет значить не больше, чем подергивание лапки мертвой лягушки от тока из батарейки. Чего Джейкобс надеется добиться? Даже если до этого мозг Мэри был полностью здоров – сейчас-то он уже разлагается. Смерть мозга необратима – даже я это знал.

Я сделал шаг назад.

— Что дальше, Чарли?

— Дальше мы ждем, — ответил он. – Уже скоро.

Прикроватная лампа погасла во второй раз, через полминуты или около того, и больше не включалась. За воем ветра я почти не слышал рева генератора. Джейкобс, закрепив металлическую ленту на лбу Мэри Фэй, казалось, вообще потерял к ней интерес. Он вперился взглядом в окно, сложив руки за спиной — точно капитан на мостике. Железный шест был неразличим за стеной дождя, даже смутно, но когда в него попадет молния — мы его увидим. Если попадет. Пока этого не случилось. Возможно, подумал я, Бог все же существует, и сейчас он не на стороне Джейкобса.

— Где пульт управления? — спросил я его. — Куда выходят контакты от того стержня?

Он посмотрел на меня как на дебила.

— Молнией невозможно управлять. Она даже титан превратит в золу. А что касается контактов… Это ты, Джейми. Ты что, до сих пор не догадался, зачем ты тут? Готовить мне еду?

Как только он это произнес, я поразился, почему не додумался до этого раньше. Почему соображал так долго. Тайное электричество все это время было во мне — как и во всех исцеленных пастором Дэнни. Иногда оно спит, как болезнь, так долго прятавшаяся в мозгу Мэри Фэй. Иногда просыпается и заставляет есть грязь, сыпать соль в глаза и вешаться на штанах. Эта дверца открывается двумя ключами. Мэри Фэй — один из них.

Я — другой.

— Чарли, вы должны прекратить это.

— Прекратить? Ты сошел с ума?

«Нет, — подумал я. — Это ты рехнулся. Я-то как раз пришел в себя».

Оставалось лишь надеяться, что не слишком поздно.