Воспоминания о Штейнере - Андрей Белый

То, что я встретил в "обществе" в 12‑м году, менее всего походило на общество; это был доисторический, так сказать, патриархальный строй; не было аристократии, буржуазии, демократии; не было "классов" в том, что нас притягивало; нас притягивало то "внутреннее", чему учил Штейнер; притягивали и "внутренние" и им наученные; была и организация, но — невесомая; "стиль", но неукладываемый в устав; характерно: задолго до отделения от "Теософического общества" никакого "теософического общества" не было во внутренней ассоциации Штейнера, учеников, учеников его учеников, руководимых ритмом — магнитом, располагающим имеющих глаза и уши в какие — то "хладниевы фигуры"; и была, уже и тогда, "масса", не подчиненная этому ритму, ибо его не слышавшая; и этой массой обрастал кузов судна, на котором плыли вместе со Штейнером и его ученики "имеющие уши", какое им было дело до обрастания кузова: теософами, тетками, немецкими мещанками, низким уровнем понимания?

Возьмите группу близких учеников Штейнера в его "теософский" период: это — Риттельмейер, христианин, пастор; это Унгер, не переносивший "теософию" и воевавший с теософским уклоном Фелькер; это Бауэр, старый христианский "мистик" и философ; это — Штинде, "первохристианка", это Шолль, которой Лобачевский был в тысячу раз интереснее какого угодно Вивекананды[299].

Да и само "теософическое" раскрытие Штейнером, например, ангелологических проблем — раскрытие на базе Дионисия Ареопагита; что общего между углублением исторических проблем Афинской школы апостола Павла и… произведениями Ледбитера, Мида[300], брамана Чартерджи[301] и прочих… "сочленов"!

Общества и не было: была внутри него действовавшая в нем СУИГЕНЕРИС Флорентийская Академия, долженствовавшая деятелей этой академии вывести из теософского "общества".

Напомню: устав А. О. слагался скорее, как внешняя необходимость оформить деятельность по существу не "общественной" академии, ассоциации из свободы. И весь 13‑й год плыли на случайностях "устава наспех", пока в движении корпуса корабля не ощутилась тяжесть; исследование открыло: моллюски и водоросли наросли безобразною массою; их надо было либо отсечь, либо организовать.

По — моему: поворот к обществу — собственно в его бренном "общественном" смысле начался не с теоретической детализации "устава", а с практического вопроса — что делать с неминуемым обрастанием?

Чем обрастали и почему обрастали?

С быстротой обрастали случайным элементом, с неудержимою силой проникающим сквозь все формальные, заградительные заставы; что делать с человеком, которого Штейнер потряс, который высказывает согласие на все, что ему предложат: "Читайте литературу!" — он читает, выучивает на зубок; и даже: гладко рассказывает, что, где, как и почему. — "Нужно пройти вводительный кружок, чтобы ознакомиться с самой культурой чтения". — Он — отсиживает: проходит. На все параграфы устава он идет; более того: рвется в бой с грехом "мира сего". Наконец: 80 процентов из так приходящих имеет еще личный, моральный мотив: семейное несчастье, разочарование в "мире сем"; чаще всего: бешеное желание… работать "внутренне". Словом: сколько я ни ломал головы над теоретическим измышлением правильного отбора людей, которые могли бы группироваться вокруг Штейнера, я не мог найти средств против вторжения в А. О. людей, ему чуждых. Платформа Штейнера: "Говорю в мир, для мира: не делаю различия между "профессором", "рабочим", "кухаркой", ибо и "кухарка" может оказаться способней профессора в Пути". Это правильное А ПРИОРИ, в фактическом его приложении к жизни отдавало Штейнера во власть часто случайно за него зацепившегося потока людей; поток никогда не виделся потоком, а появлялся в виде просачивающихся одиночек в десятках центров, в разных странах; и вдруг, стекшись на генеральном собрании, образовывал внушительную и голосующую толпу, внося быт, враждебный Штейнеру, — внутрь движения.

Вот что я называю процессом обрастания.

До некоторого времени организация, свободно легкая (выборные гаранты, группы, советы), имела минимум "государственности"; "государственность" — предлог оформить возможность Штейнеру продолжать его культурное дело, по существу анархическое, если сравнить это дело с заданиями обычной общественности; А. О. в 12‑м и 14‑м годах скорее "мимикрировало" общественность; проблема культуры Гетеанума — вот нерв жизни общества; он строился почти анархическим способом.

В ответ на рост государственности внутри ассоциации учеников — Штейнер дал социальную "утопию" о том, как ликвидировать "государство" внутренним способом; я говорю "утопию" не в смысле укора в абстракности, а в смысле лишь брошенного намека: работайте над конкретизацией основ этой новой социальной жизни.

Это — не разрешение проблем растущего, обрастающего учреждениями общества — тем более, что рост этот был одно время победоносным. Чем выразилась победоносность? Не только тем, что идеи Штейнера получали распространение, ибо они распространялись в случайно смешанной среде, а тем, что на смену "испарившихся" эсотериков, не могущих работать в безобразиях "политики" и "партийности", — появились "талантливые" в старом смысле "общественники", "работники", которые и сложили хорошо работающие, традиционно работающие аппараты, канцелярии, редакции и т. д.

И совершенно естественно, что этот "талантливый" докторат [демократ], оттеснивший "неталантливую" внутреннюю линию, развил тот именно склероз, который и не мог не развиваться [развиться]; тот склероз, о котором кричал Штейнер 10 декабря 22 года в Дорнахе[302], а потом в конце 23 года в Штутгарте[303].

Между этими двумя вскриками сгорел Гетеанум: дело культуры.

То, что я писал об А. О., как "обществе" в связи с проблемой общества и символизма, — честно; и главное: отстоено в годах; четырехлетний материал, собранный из жизни в берлинской, мюнхенской и дорнахской ветвях, посещение других ветвей и пятилетний опыт жизни с московской группой (16–21 годы) — достаточный материал; и достаточное количество лет раздумья над различными общественными "горями"; хуже со всеми соглашаться, на все кивать, а потом бросать самый антропософский импульс.

История многих исчезновений из А. О. часто талантливейших, ценнейших людей весьма плачевна; и плачевны те специфические заболевания, которые я наблюдал внутри А. О..

Когда происходит сложнейший химический процесс, то между исходными веществами и конечным получается ряд неустойчивых промежуточных продуктов; иные из них бывают преядовиты (таким ядовитым промежуточным продуктом является, например, угарный газ). Когда мы читаем об испытаниях водой, воздухом и огнем, мы думаем, что эти испытания происходят где — то в Торичеллиевой пустоте, а не в жизни. И потому — то мы никогда не узнаем ни времен испытаний, ни качества испытаний. Внутри А. О. испытания эти постигают именно эсотериков, а не не — эсотериков; испытания эти не шуточны; результаты провала в них, степень провала, тотчас же становится катастрофическим отстранением биографий, вплоть до слома судеб.