Айвазовский - Лев Вагнер

Не успели еще просохнуть краски на этом полотне, как Иван Константинович начал новую картину, которая должна была изобразить один из моментов греко-турецкой войны. Айвазовский задумал показать момент взрыва турецкого военного корабля греческими повстанцами. Старый маэстро вдруг необыкновенно ясно вспомнил те бесконечно далекие дни, когда он, маленький мальчик, рисовал на свежевыбеленном заборе в одном из глухих феодосийских переулков героев греческого восстания — Канариса, Миаули, Баболину и как рыжеусый полицейский выследил его тогда по приказу Казначеева, заинтересовавшегося неизвестным заборным художником… Да, как бы в память тех далеких детских лет напишет он сегодня картину о героическом подвиге бесстрашного Константина Канариса, взорвавшего турецкий адмиральский корабль у острова Хиос.

Как легко и хорошо работается ему сегодня! Вчера не пришлось работать, нужно было поехать в Шейх-Мамай посмотреть, какие картины взять с собой в Италию. Но так было велико нетерпение скорее начать задуманную работу о взрыве турецкого корабля, что он не остался ночевать в имении и вернулся в Феодосию. Двадцать пять верст в Шейх-Мамай и двадцать пять обратно в один день… В Феодосию он приехал усталый, но сегодня утром встал, полный сил.

Вот уже детально проработаны пламя и клубы дыма взорвавшегося корабля, находящегося в центре композиции. Он наметил и лодку греческих повстанцев, удаляющуюся от корабля, и вдали гористый остров с виднеющимися у подножия гор зданиями города…

Но вдруг его неудержимо потянуло на улицы Феодосии. Такого с ним во время работы еще не случалось. Так захотелось обойти места, связанные с босоногим детством… Надо, надо пойти посмотреть домик отца, давно уже он там не был… И старушку Гарибальди нужно заодно навестить, напомнить, что он не забывает ее…

А картину допишет завтра. Совсем немного осталось: только придать более определенную форму лодке и изобразить в ней фигурки греческих патриотов, уточнить формы горы и построек у ее подножия… А сейчас он пойдет прогуляться. Хотя время для прогулки еще не наступило…

…Иван Константинович долго гулял по городу и чувствовал особую радость и приподнятость духа. К вечеру стало прохладно. Море было тихое, а небо чистое и ясное. Иван Константинович вышел проститься на ночь с морем — так он делал всегда. Сегодня он задержался здесь дольше обычного. Наконец, подавив в себе внезапный глубокий вздох, медленно повернул к дому. Но на спокойное море вдруг набежала рябь, ветер поднялся, и волны со стоном устремились к берегу. Айвазовский вернулся назад. Набежавшие волны с тревожным шумом ложились у его ног. Потом опять все стихло. Ему показалось, что море не хочет отпускать его, хочет что-то поведать ему…

После вечернего чая Иван Константинович долго не уходил с балкона. Он думал о картине «Взрыв турецкого корабля». Завтра он ее закончит. Ему страстно хотелось, чтобы скорее прошла ночь, началось утро, чтобы можно было снова вернуться к краскам, кистям, к неоконченной картине.

В доме все уснули, а он сидел на балконе. Весеннее ночное небо было прозрачно. Луна и одинокие крупные звезды кротко смотрели на город, холмы и на море. Сильно пахло морем и сиренью. Этот запах напомнил ему тугие душистые ветви сирени в царскосельском парке. В аллеях парка все напоминало о Пушкине, о юности, о весне…

Иван Константинович вспомнил весны в Петербурге, когда учился в Академии художеств. По ночам он бродил с друзьями по городу. Они делились тогда своими мечтами, читали стихи Пушкина. Петербургская весна пленяла своей холодной, горделивой, чистой красотой.

Как давно это было… А как будто вчера…

Легкий свежий ветерок с моря повеял в лицо, ласково коснулся увядших щек, глубоких морщин. А ему показалось, что это ветер давних весен прилетел и далекая юность шлет ему привет из туманной дали былого. Айвазовский поднялся и еще раз окинул благодарным, взглядом ночной берег и начавшее светлеть весеннее небо.

Потом ушел в кабинет, сел в кресло и долго прислушивался к шорохам ночи, к говору волн, набегавших на берег… Незаметно задремал… Ему казалось, что он в лодке. Море слегка волнуется, все дальше и дальше отходит берег. Только дом его еще виден. Но вот и он скрылся из глаз… Все скрылось из глаз. Одно море кругом… Волны зашумели. Они уносят его лодку все дальше и дальше… Он вскрикнул и потянулся к веслу… Это рука его судорожно рванула звонок…

Звонок разбудил уснувший дом. Когда вбежали к Ивану Константиновичу, он уже был мертв. Смерть наступила внезапно…

В траур оделась Феодосия. Хотя художник был стар, но весть о его смерти словно громом поразила всех. Казалось немыслимым, что Феодосия может жить без Айвазовского. Жизнь в городе остановилась: в учебных заведениях прекратились занятия, закрылись магазины, умолк базар, этот никогда несмолкающий человеческий улей. А к дому художника шли толпы плачущих людей с цветами, венками. Беспрерывно доставлялись телеграммы из Петербурга, Москвы, Киева, Одессы, Тифлиса, Севастополя, Симферополя, Ялты, Парижа, Вены, Берлина, Рима, Флоренции, Амстердама… А он лежал в огромном со стеклянным потолком зале картинной галереи среди, своих творений, и лицо его было спокойное, светлое… Тихо проходили мимо люди, вглядываясь в это лицо великого труженика и благородного гражданина. Рыдали у гроба дочери и внуки художника. Стояла окаменевшая Анна Никитична.

Когда хоронили Айвазовского, вся Феодосия шла за его гробом. Путь похоронной процессии от дома художника до древней армянской церкви святого Сергия, где он завещал себя похоронить, был усыпан еловыми ветками и цветами. Войска местного гарнизона провожали художника Главного морского штаба в последний путь и оказали ему воинские почести. В час похорон потускнел яркий весенний день, небо заволокло тучами, стал накрапывать дождь, глухо шумело и билось о берег море…

Список иллюстраций