Железный шип - Кэтлин Киттредж

Дин перехватил меня, когда я спускалась по лестнице, встав на дороге.

— Что скажешь, котенок?

— Устала, — ответила я, радуясь, что встретила его, а не Кэла. — И голодна. Этого хватит?

Дин склонил голову набок. На свету его глаза засияли жидким серебром.

— Не хочешь рассказать мне, что случилось на самом деле, когда ты вчера удрала в самоволку?

Я прикусила губу:

— Слишком холодно, чтобы торчать сейчас на крыше.

— Значит, когда разогреет? — сказал он. — Заберемся туда и поговорим. Идет?

Слова Тремейна, резкие, полные презрения, всплыли у меня в голове: «Вот мое последнее предложение. Другого не будет».

— Хорошо, — ответила я и, повинуясь внезапному порыву, схватила и сжала его ладонь. Она была теплой, живой — настоящей, — и я задержала ее в своей куда дольше, чем нужно. — Я рада, что ты остался.

Дин вернул пожатие:

— Я тоже рад.

— Завтрак! — разнесся по дому крик Бетины из кухни. — Блинчики! Подходите, разбирайте кто может!

Дин, вздохнув, отпустил мою ладонь:

— Олякушки из прогорклой муки и скользкая овсянка. Пища богов.

— Дин… — начала было я, когда он затопал вниз по ступенькам.

Он остановился на площадке:

— Да, принцесса?

Я махнула рукой — нет, ничего. Хоть Дин и был готов принять мои фантазии по поводу Дара, рассказывать ему, что я побывала в стране, проклятые королевы которой спят беспробудным сном, значило напрашиваться на еще большие неприятности, чем когда я поведала Кэлу о библиотеке.

— Ничего, — сказала я вслух. — Забудь.

— Не стану, но готов подождать, — откликнулся он. — Тем более сейчас, когда я с голодухи живого козодоя съел бы.

Дождавшись, пока он уйдет, я отправилась в верхнюю библиотеку и прихватила оттуда дневник отца, чтобы он был у меня под рукой. Принимая взваленную на меня Тремейном ношу по снятию заклятия, я хотела знать, что не одинока.

Кэл засовывал себе в рот уже третий блинчик, ручейки сиропа стекали у него по подбородку.

— Не понимаю, что ты находишь в этих плесневелых книжонках, — пробубнил он, указывая на дневник. — Я убить готов за выпуск «Невероятных историй».

— Я люблю читать, — ответила я, сунув томик под мышку. — У нас дома всегда были книги.

— У этой даже на обложке ничего толком не нарисовано, — хмыкнул Кэл. — Дай сюда, посмотрим, над чем ты так дрожишь.

— Перебьешься. — Я убрала ее подальше от его липких пальцев.

Кэл нахмурился:

— Вот что бывает, когда читаешь слишком много. Дурные манеры, дурные привычки. Оглянуться не успеешь, как тебе понадобятся очки.

— Не вижу ничего плохого в паре окуляров, — заметил Дин. — Хорошеньким девушкам они очень идут.

Он подмигнул мне. Лицо Кэла порозовело.

— Мы не всегда будем школьниками, Аойфе, — проговорил он. — Что скажет твой муж об этом пристрастии?

— Кэл, вот какое тебе дело? — Я с шумом отодвинула тарелку с наполовину недоеденной овсянкой. Аппетита у меня как не бывало.

— Просто хочу помочь, — пробормотал он. — Ты… у тебя ведь нет матери, которая бы могла все это тебе сказать.

Я подхватила дневник отца и с грохотом отодвинула свой стул. Кэл был мне словно еще один брат, но сейчас мне хотелось только — как когда Конрад тоже довел меня разок до белого каления своими дразнилками — двинуть ему и пожелать провалиться к гулям под землю.

— Кэл, если не хочешь и в самом деле стать мне матерью, остынь. Прекрати изображать хлопотливую тетушку и веди себя просто как друг.

— Ты не понимаешь… — начал он, но замолк и принялся утирать подбородок салфеткой. — Нет, ты права. Не стоило мне лезть.

— Не стоило, — подтвердила я.

У Кэла дернулась щека:

— Аойфе, да что с тобой такое? Огрызаешься, слова лишнего из тебя не вытянешь, пропадаешь где-то целыми часами. Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Я только крепче вцепилась в дневник.

— Ничего. Совсем, — сквозь зубы выдавила я и, развернувшись, бросилась в библиотеку.

Ровные ряды книг выглядели успокаивающе знакомыми. Я и не думала, что это может быть таким облегчением после чуждых пейзажей Земли Шипов. И только оказавшись одна на чердаке, я почувствовала, как глубокий, бездонный холод охватывает меня. Тремейн грозил не пощадить Дина и Кэла в случае моего неповиновения. Он один знал, что произошло с Конрадом, и, если я пойду ему наперекор, сохранит эту тайну навеки.

При свете дня сложно было даже представить, что в мире существует не только Академия, некровирус и жизнь с клеймом зараженной. От мысли же, что теперь я должна служить Доброму Народу, как служил им отец, у меня стиснуло в груди и сердце заколотилось, как бешеное. Я села на пол, вернее, сложилась пополам, уткнув лицо в колени и стараясь дышать ровно, пока все не прошло. Пусть я не знала отца так, как обычно дети знают родителей, я все равно его дочь. После показанного мне Тремейном глупо было бегать от правды — нас с отцом связывал общий долг, и я буду стараться выполнить его, пока эта кровь — наша общая кровь с тем странным, что в ней намешано, — течет по моим жилам.

Я открыла дневник. Стоило мне коснуться страницы, как чернила на секунду расплылись и потом легли на нее буквами и словами. Я взялась просматривать более поздние записи, но не нашла в них ничего полезного.

Каждый новый визит Чужаков все больше сбивает меня с толку, писал отец. Перед моим зачарованным взором он мерил шагами огромную спальню. За окном в ночной темноте хлестали струи дождя. Они скрывают невообразимые тайны Земли Шипов, и черная тень, возвещающая что они явились, с каждым полнолунием внушает мне все больший страх.

Где-то вне моего поля зрения зазвенело стекло, и голова отца дернулась на звук, но затем он повернулся и принялся вновь расхаживать по комнате. Затаив дыхание, я продолжила читать, чтобы узнать, что произошло.

Не слишком подобает доверять бумаге признание своих страхов, но Чужаки — лишь предвестники таинственного врага Доброго Народа, угрожающего и нам, и враг этот таков, что его сущность не постигнешь и в ночном кошмаре.

Отец стремительно отложил перо и выбежал из спальни. Я помассировала уставшие глаза и пролистала страницы к последней записи в дневнике. Других упоминаний чужаков мне не попалось. Они являлись в черной тени, и такая же черная тень, казалось, поглотила Конрада. Не в первый и даже не в сотый раз я пожалела, что не знала Арчибальда. Если бы меня растил отец, готовясь передать мне бразды Блюстителя, я давно поняла бы, где искать брата, и ничем не была бы обязана Тремейну.

— Мне нужна помощь, — сказала я дневнику. — А от тебя никакого проку.