Под властью отчаяния. Часть 1: Химера - Магдалена Уинклер

Кстати, об этом. Ольсен чувствовал себя дураком, но вдохновение заполоняло разум. Он рисовал дома, рисовал ночью, рисовал даже на работе, когда выдавалась свободная минута. Иногда, конечно, накатывало особенное настроение для каракуль какого-нибудь дурацкого пейзажа или натюрморта, но чаще всего он рисовал её. Прятал рисунки в шкафу с одеждой, потому что больше всего на свете боялся, что кто-нибудь на них случайно наткнётся. Олли в этом доме жил и мог свободно открывать любой ящик, да и Эльфрида обычно не церемонилась, когда шарилась по полкам и сетовала на то, что в этом «бермудском треугольнике» найти что-то необходимое невозможно. Йенс прятал рисунки как свой самый грязный секрет. Как в детстве, когда от матери сигареты ныкал под дощечкой в полу. Правда, отец их потом всё равно нашёл. Хуево было. Или как когда после очередной полуночной прогулки пытался притворяться трезвым, пока миссис Ольсен допытывала сына какими-то тупыми вопросами.

Нет ничего такого в том, что он, взрослый мужчина, влюбился. У взрослых мужчин часто бывают женщины — и это нормально. Никогда раньше Йенс так не парился из-за того, что его могут запалить рядом с бабой. Всё, что могла сделать Эльфрида — придумать идиотские шутки. Всё, что мог сделать Оливер — смутиться и закатить глаза.

Но все женщины из прошлого, с которыми Ольсен когда-то проводил время — это совершенно другое. Эрику не хотелось никому показывать и открывать. Отчасти потому что Йоханесс понятия не имел, в какую сторону движутся их отношения. Разумом пытался себя убедить в том, что Ричардсон изначально заключила их в весьма чёткие рамки, но сердце свято верило в то, что Эрика может оттаять. Более того, ему уже казалось, что она тает. Закованная во льды Снежная королева училась улыбаться. Кто сказал, что у Йенса не может быть даже и надежды? Эрика сложный человек со сложной судьбой, но Ольсен будет аккуратным. Она радовалась дурацкому рисунку, словно ребёнок. Она улыбалась. Она прижималась к нему. Разве стала бы Эрика звать именно Йенса, если бы не испытывала к нему малейшей симпатии?

В дверь кто-то постучался. Сначала тихо, всего пару раз, затем буквально стал ломиться. Ольсен тяжело вздохнул. Если честно, то он уже догадался, кто стоит за дверью. Оливер принялся аккуратно складывать всё разложенное на кофейном столике, пока отец отправился впускать непрошенного гостя.

— Чё припёрлась? Дома не сидится? — проворчал Йоханесс, недовольно оглядывая Эльфриду, которая сжимала в руках плетёный пакет. Он встал прямо в проходе таким образом, что девушка никак не могла войти — мужчину с места точно столкнуть силёнок не хватит.

— Может быть, я не к тебе, — прищурилась Пауэлл. — Пусти.

Йенс хрипло рассмеялся, но всё же пустил подругу в дом. Особенно благоприятным его настрой стал, когда Фрида чуть приподняла пакет и слегка его покачала, вызывая тем самым весьма приятный слуху звон находящихся там бутылок.

В доме Эльфрида давно уже чувствовала себя хозяйкой на правах единственной особи женского пола, которой был разрешён сюда доступ. Она уверенно прошла на кухню, махнув рукой Оливеру, положила свой пакет прямо на стол и принялась разбирать.

— Всё, чего я хочу после сегодняшнего дежурства — напиться, — объявила Эльфрида, доставая из пакета бутылки пива.

— А твой благоверный против не будет? — издевательски фыркнул Йоханесс. — Вообще-то мне завтра на работу.

— Когда тебя это волновало? — она слегка приподняла бровь.

— Резонно, — сдался мужчина. Ладно, если честно, он всего лишь притворился, что может быть против этой затеи. Когда дело касалось пива, Ольсен по определению был «за».

— Олли, иди сюда! — позвала Фрида, и как только мальчик появился на кухне, она кинула ему плитку шоколада. — Не вздумай делиться с отцом.

— Спасибо, — смущённо пролепетал Оливер, пока Йоханесс показательно закатил глаза.

Мальчик, бросив взгляд на стол, лишь тяжело вздохнул. Почему-то так сложилось, что Расмуссен был вообще против алкоголя. В свои шестнадцать он даже не пробовал ни разу. Иногда Ольсен сомневался, что этот святой ребёнок — его сын. Сам Йоханесс в шестнадцать уже несколько раз напивался в дребедень. Это не повод для гордости, конечно, но каким образом он смог воспитать такого порядочного ребёнка?

— Не пей много, — попросил Оливер, после чего ушёл в свою комнату.

Эльфрида сухо усмехнулась, а затем развалилась на кухонном стуле. Со всей своей правильностью и иногда даже (очень редко) утончённостью девушка не была похожа на любительницу пива. Но как-то так получилось, что именно оно Фриду и Йенса и объединило. Ольсен сел на свободный стул за стол, после чего открыл две бутылки, одну из которых протянул подруге.

— Кстати, я же рис купила, — вдруг вскочила Фрида, сделав один глоток пива. — Вы же наверняка не ужинали. Сейчас сварю.

Она действительно начала возиться на кухне, попутно рассказывая про то, какой скучный и отвратительный у неё был рабочий день в больнице. Иногда от болтовни подруги у Йенса сохли уши. Она была как радио с вечными батарейками. Могла говорить о чем угодно, когда угодно и сколько угодно. Особенно, когда хотелось банальной тишины. Опять же, у Ольсена в последнее время было неплохое настроение, поэтому он решил позволить Эльфриде наговориться. Стоит, хозяйничает на кухне. Деловая, блин. Интересно, на кухне в огромном доме Гловера она также уверенно себя чувствует?

Интересно, а Эрика готовит? Какая кухня у неё в доме? Какая-нибудь готическая, мрачная. Идеально чистая наверняка. Готовит ли она своему драгоценному мужу? Ольсен слегка тряхнул головой: так всегда. Стоило только выпить немного пива, как дебильные мысли сразу же начинали лезть в голову.

— Йенс! — раздался оглушительный крик. Мужчина вздрогнул.

— Чего орёшь? Ебанутая?

— Ты не отвечал мне, — обиженно фыркнула Эльфрида, после чего не слишком-то и осторожно поставила перед ним тарелку с рисом и сваренной сосиской. Когда успела? — Сейчас Оливеру отнесу и вернусь.

Через пару мгновений Фрида действительно вернулась, снова сев за стол и принявшись грызть свой рис. Да уж, домашнюю еду в этом доме ели не очень часто. В основном, когда Оливеру надоело есть помои. Ну или когда Пауэлл вот так вот нагло заявлялась к ним со своими идеями и навязчивой заботой.

— Температуры больше не было? — спросила девушка.

— Нет, мне уже на следующее утро лучше стало, — лениво отозвался Йенс.

Она кивнула головой, запихнула несколько ложек риса в рот, а затем снова посмотрела на друга весьма подозрительным и странным взглядом. Делала она это буквально на протяжении нескольких минут. И было это настолько неприятно, что под проницательным взглядом Ольсен не мог есть. Он отложил вилку и недовольно посмотрел на Фриду в