Бедный Енох - Алексей Тарасенко

«Ну, хоть с этим меня пронесло» — подумал тогда я — «хоть где-то — хорошие новости!».

Итак, какое-то время я сижу в своем архиве, заканчивая давным-давно начатые дела по Залу N 13, время от времени встречаясь с Сартаковым и его Приятелем.

После всей этой истории с деньгами агента Мафусаила мне как-то не очень хочется общаться с Приятелем, но, тем не менее — приходится. Он время от времени зовет меня сходить в какой-нибудь клуб пообедать, а поводов для отказа у меня мало. Как-то пару раз я пытаюсь подбить на это дело Енохова, чтобы в его присутствии мне бы было поспокойней с Приятелем, но Енохов, увы, предпочитает обедать либо лапшой быстрого приготовления, либо бутербродами, как он говорит, что почти всю зарплату складывает, а зачем — не говорит.

Тем не менее, суета после нашего «выступления» в Маленькой Республике постепенно сходит на нет.

Как-то раз мне звонит Сартаков и просит зайти. Он собрал вместе всю «нашу группу» (это он так сказал) — это я, Приятель и Павлов и «обозначил позиции» после событий МОГКР-е:

— Сумрачный доложил Президенту о наших делах, рассказывал, как ситуацию Президенту докладывал Премьер, после чего дал нам указание пока сидеть тихо, и, типа того, заняться напрямую Пашкевичем.

Сартаков на время замолкает, сделав многозначительный вид и нахмурившись:

— Нам следует определить, прежде всего, что про нас мог знать Пашкевич и откуда у него эта информация.

За сим все расходятся с заданием наиболее подробного описания его взаимодействия с Пашкевичем. Сартаков нас в принципе не торопит, но, сами понимаете, мое общение с Пашкевичем было самым коротким по сравнению со всеми остальными, так что свой доклад я, естественно, составил быстрее всех, и, после этого, предварительно позвонив, с распечаткой пошел к Сартакову.

Мой доклад при мне Сартаков читать не стал, положив файл с бумагами в стол, но повел со мной разговор по поводу наших дальнейших дел, прежде всего упирая на то, что сейчас «нам всем» самое время не мелькать, а затихнуть, сидя подальше от начальства:

— Пока же мы будем разбираться с Димочкой Пашкевичем, ты просто продолжай работать в архиве, как работал, и, когда ты понадобишься, я тебя вызову.

— Хорошо — ответил я, почувствовав, честно скажу, серьезное облегчение. В принципе ни работа с агентами, ни тем более хождение под вражескими пулями, пусть и редкое-редкое меня не прельщали ничуть, так что можно было бы сказать что я, понюхав пороху, больше обонять это амбре ну никак не стремился.

После этого наступили, как я их назвал потом, «тихие времена», которые, впрочем, иногда внезапно прерывались. Вплоть до католического рождества я просто ходил на работу, с утра пораньше, чтобы после, вечером, ровно в шесть сваливать домой — и ни о чем не думать. Время от времени, но все реже и реже, я созванивался с Фетисовым, и был даже момент, когда его слова о том, что-де кто-то там «занялся мною всерьез», какие-то там «духовные сущности», стали для меня терять прежнюю пугающую силу. В конце концов я перестал звонить Фетисову, так что он, подождав немного, недели две, названивать мне сам, показывая свое беспокойство.

Это почти полугодовое мое благодушие было прервано только один раз, когда мне как-то, когда я двигался в толпе людей по Маросейке, показалось, будто я вновь видел Сестру. Тут я, конечно, моментально, будто проснувшись от страха позвонил Фетисову, а он, вместо того, чтобы направить меня на ее поиски и преследование, очень четко и грубо, буквально приказал стоять на месте и никуда не двигаться.

По причине пробок Фетисов приехал ко мне на метро и мы еще какое-то время перезванивались с ним, пока он, поблуждав все-таки вышел на меня.

Фетисов выглядел весьма взволнованным, тогда как я быстро успокоился и пришел в себя. Он ходил небольшими кругами вокруг меня, разглядывая окрестные дома, вдыхая звучно в себя воздух, будто пес, разнюхивая, после чего возвращался ко мне с снова уходил, чтобы вновь совершив небольшой круг вернуться.

Потом Фетисов взял меня под руку и переулками повел к Чистым Прудам:

— Пока ты со мной — сказал он мне на ухо заговорщеским тоном — тебе ничто не угрожает. В толпе Сестра вряд ли сможет тебе навредить, а вот в безлюдных переулках — как раз может попробовать приблизиться и я тогда с ней разберусь.

Тем не менее, ничего такого не происходит, и мы спокойно доходим до Чистых Прудов — к метро.

— Может, мне просто показалось? — спросил я извиняющимся тоном Фетисова, на что он отвечал, что я все сделал правильно:

— Лучше перебдеть, сам понимаешь.

После, когда мы какое-то время постояли вместе и поговорили о наших делах, все о том же, о чем говорили раньше, Фетисов сказал, что я должен позвонить маме — узнать как у нее дела. Так как мама долго не отвечала по телефону, а я перезванивал ей многократно, Фетисов предложил мне все это делать дальше в ближайшем ресторанчике, но в тот момент, когда Фетисов уже совсем занервничал и стал говорить, что нам надо срочно ехать к моей маме, она наконец взяла трубку. Перекинувшись с ней парой слов (а мама ехала в метро и ее слышно было плохо) мы рассоединились.

— Что? — беспокойно глядя мне в глаза спросил Фетисов — разговор прервался?

— Ну… мама же в метро едет, в туннеле…

— Да? Какая ветка?

— Серая…

— Верх или низ?

— Самый-самый верх!

— Да там связь даже в тоннелях отличная!

Фетисов как будто специально, нагнетает нервическое состояние, пока я снова не перезваниваю маме, но на сей раз она уже шла от метро домой.

— Ну что? — Фетисов сверлит меня взглядом, так что иногда кажется, будто убить хочет — как мама?

— Все в порядке… вроде…

— Вроде?

— Нет! Все в порядке!

— Голос ее тебе не показался каким-то другим? Не таким, как обычно?

Тут, сами понимаете, ситуация, если начнешь думать и сомневаться — покажется все что угодно.

Я ковыряюсь в зубах зубочисткой, хотя в этом и нет необходимости:

— Трудно сказать, ох, откуда же я знаю?

Фетисов вскакивает, и, бросив на стол деньги начинает быстро одеваться, на ходу бросив в меня мое пальто:

— Надо проверить, Андрюша, что там за дела…

— А что может случиться?

— Ну, как я тебе уже говорил, если духи кого-то хотят наказать — то начинают с домашних животных этого кого-то, а потом принимаются за родственников. Лишь измотав человека болью и скорбью по погибшим и безвременно умершим близким — они принимаются за него самого.

Тут меня как будто током ударило, и, взмокнув вмиг от страха, быстро накинув на себя пальто я потрусил за стремительно направляющемуся к метро Фетисовым.