Бедный Енох - Алексей Тарасенко

Тут меня как будто током ударило, и, взмокнув вмиг от страха, быстро накинув на себя пальто я потрусил за стремительно направляющемуся к метро Фетисовым.

Но дома все оказывается не так страшно. Представив маме Фетисова как большого друга, я представляю ей ситуацию так, будто забыл кое-что у нее в предыдущий раз, когда был в гостях.

Чтобы не обращать внимание мамы на это «кое что» (а что оно именно такое я выдумать, признаюсь, не успел) я отвлекаю ее разговором, и, пока Фетисов оглядывается туда-сюда, по временам, как мне показалось, вновь вынюхиваая воздух, сообщаю маме, вроде как тайно, чуть ли не шепотом, что Фетисов-де — мой запасной аэродром на случай если в КГБ не заладится, и мне вновь понадобиться работа:

— На самом деле у меня все нормально, но на всякий случай нужно иметь в виду и это? Правильно, мам? — спрашиваю я маму.

— Гляди сам! — отвечает мама, после чего идет за тапочками для Фетисова и потом предлагает ему поесть борща.

Фетисов, как ни странно (а мне почему-то это представилось странным, чтобы такой презентабельный джентльмен, как он ел борщ!) с большой искренней радостью согласился.

Несколько льстиво, немного переигрывая, Фетисов нахваливает мамин борщ, как я понял, используя трапезу для того, чтобы маме внушить необходимость заботы о безопасности. Он начинает пугать маму разными грабителями, как уличными, так и квартирными, поучая ее, чтобы не общалась там с разными темными личностями:

— И двери им ни в коем случае не открывайте, понятно?

Мама кивает головой, насколько я ее знаю, немного подыгрывая Фетисову, изображая, будто об этих элементарных способах себя обезопасить она ранее ничего не слышала.

— Если же вас спросят — говорит Фетисов, жуя хлеб — можно ли войти, однозначно говорите — нет!

Мама кивает.

Пару раз Фетисов оговаривается, и вместо «грабитель» говорит «вампир», но потом, опять натужно, смеется, ссылаясь на свою работу:

— У меня издательство по этому профилю, знаете ли — мама, как кажется все более заинтересовывается — там всяких оборотней, упырей и прочей фигни — пруд пруди. Иногда так оно застрянет в голове, что с трудом потом выбросишь!

Когда же Фетисов собирается уходить — и я вместе с ним, уже на лестничной клетке я прижимаю его к стене, схвативши за грудки:

— Что там за вампиры, ети твою мать? А? А ну говори!

— Андрюш, — Фетисов немного брезгливо, пальчиками отстраняет мои руки от своей груди — а что ты хотел? Помнишь, как сам мне рассказывал про свою Сестру? Ну, что кол на нее точил… ты даже не разбираясь в ситуации чутьем понял, что делать надо.

— Так что же? Сестричка — вампир теперь?

— Уверен что да. Посасывает, сучка, а тебе Андрей, я бы от чистого сердца порекомендовал бы сейчас как можно меньше общаться с мамой.

— Да?? — я удивлен. — Что-то я вас, Петр, не пойму — то вы меня пугаете и мы вместе едем к ней, то наоборот — не приближайся.

— А это ж я вам разъясню! — Фетисов уперевшись мне в грудь ладонями мягко отводит меня в сторону, чтобы я не мешал подойти ему к лифту — дело в том, что, на мой взгляд, если уж Сестра не приближается к вашей маме — так это и хорошо. И теперь, стало быть, если она увидит вас вместе — это сможет ее побудить воздействовать на вас через вашу маму. А тут дело такое, как в киднеппинге — похищенного не возвращают, даже получив выкуп, от него избавляются.

Выйдя из маминого дома мы вместе идем до метро:

— Ну вот, — говорю я Фетисову — теперь вы знаете, где живет моя мама!

— Это будет очень полезно — отвечает Фетисов поглаживая рукой рот — случись что — я буду знать, куда бежать.

— И все-таки, — вновь начинаю говорить я после небольшого молчаливого перерыва, пока мы по плохо очищенной дороге буквально пробираемся к станции метро — что этим персонажам от меня нужно, и почему все их действия имеют такой, скажем, временной разброс? Я, честно скажу, думал, что все будет происходить быстрее — сразу после того, как вы мне сказали, что они мной займутся. И именно от того, что я ожидал от них каких-то действий, а это все не случалось, я иногда даже начинаю думать, что, может быть, все, проехали, больше ничего и не случиться?

— Нет — отвечает Фетисов, а мы уже стояли у входа в метрополитен — я думаю сейчас, просто предполагаю, что все действия против вас тех, о ком мы уже много раз говорили, имеют некую связь с вами. Иными словами говоря, вы понемногу что-то вспоминаете, и они вслед за вами начинают, как кажется, ощущать некоторый сумбур, копошение мыслей, эмоций и воспоминаний, происходящих в вашем разуме и душе, что в свою очередь и заставляет их действовать. Сначала — просто с вами поговорить, потом — воздействовать на вас, сначала — мягко, потом, думаю, будет жестко. И вот ожидание этих жестких действий и заставляет напрягаться. Вполне возможно, что они используют так же тактику «беспокоящего огня» — воздействуют на нервы, не идя на серьезный «прорыв», и ждут, когда же бдительность притупится, чтобы после неожиданно атаковать.

Я только тяжело вздыхаю.

Пока мы вместе с Фетисовым едем в метро до центра вместе, он говорит мне о необходимости быть бдительным и обязательного моего регулярного общения с ним:

— Вот вы — кричит он мне в ухо потому как поезд едет шумно — в последнее время стали звонить редко, так не нужно, не нужно этого! Звоните чаще! Я вас напрягаю своим общением?

— Нет. Уже нет. И давно.

— Ну, тогда что? От вас ведь только и требуется, что сообщить, что у вас все в порядке. Не более того.

— Я думал, что буду вам мешать.

— Не надо скромничать и стесняться, тем более в ситуации, когда вам грозит серьезная опасность!

Ну, что я могу сделать? Только пообещать Фетисову, что буду звонить, не реже чем раз в два-три дня.

Совсем же перед новым годом, где-то тридцатого или двадцать девятого декабря меня вызвал к себе Сартаков по поводу Пашкевича, с поручением разыскать его, потому как, вроде бы, предпринятые меры не возымели результата:

— Конечно, у нашей большой комитетовской машины есть огромные возможности, прежде всего основанные на гигантских базах данных по огромному количеству людей, тех самых, которые могут хоть на что-то влиять в политике, экономике, и так далее — сказал Александр Сергеевич, странным образом, как я у него еще не видел, сильно подняв одну бровь, и резко опустив вниз другую, от чего лоб его исказился буквой «Z» — но, увы, как это было всегда, государственная машина чрезвычайно неповоротлива, так что в конце концов в соревновании на скорость с одним человеком, который, по нашим сведениям еще и при деньгах, то есть при больших возможностях, государственная машина проигрывает. От того-то зачастую так эффективны и неуловимы, например, небольшие террористические группы.