ПОВЕСТЬ О ВЕЛИКОМ МИРЕ - Кодзима-хоси

— Я до сих пор пользовался милостями воина[812] и стал людям известен. Если я сейчас поспешно выйду и сдамся в плен, как это люди смогут считать меня человеком, знающим, что такое стыд? Пусть такое выскажет человек, имеющий женское сердце но поскольку Ёсисада разбирается в том, что есть долг отважного воина, само собой разумеется, он соблюдёт его. Кроме того, если Ёсисада что-то говорит, он хочет испытать намерения противника, но если госпожа из Северных покоев считает, что этим он оскверняет семейное имя, она должна от этою решительно отказаться. Ради детей нельзя отвергать печаль близких друзей.

То горюя, то раздражаясь, он на глазах у посыльного обернул этим письмом кинжал, разрезал себе живот и упал замертво.

13

О ТОМ, КАК ГОСПОДИНУ КАМЭДЗЮ БЫЛО ВЕЛЕНО ОТСТУПИТЬ В СИНАНО И О ЛОЖНОМ ОТСТУПЛЕНИИ САКОН-НО-ТАЮ В ПРОВИНЦИЮ ОСЮ

У младшего брата Вступившего на Путь Сагами, у Вступившего на Путь Сиро Сакон-но-таю был вассал, Вступивший на Путь помощник Левого конюшего Сува, чей сын Сува Сабуро Моритака во многих сражениях потерял убитыми всех своих подданных. Остались только два всадника, хозяин и слуга. Они прискакали к покоям Вступившего на Путь Сакон-но-таю и доложили: «Мы думаем, что на этом заканчивается битва в черте Камакура и прибыли, чтобы сослужить последнюю службу. Скорее проявите решимость, покончите с собой!».

Вступивший на Путь отдалил от себя окружавших его людей и на ухо Моротака тихонько проговорил:

— Этот мятеж случился нежданно. Род наш наверняка уже погиб, потому что Вступивший на Путь Сагами в своём поведении отвернулся от обращённых к нему чаяний, отдалился от упований богов. Небо не терпит высокомерия, с пренебрежением относится к излишествам, однако, если в роду не иссякли излишки добра, накопленные многими поколениями, разве не будет среди потомков таких, кто возродит и продолжит прерванное?!

В старину, видя, что государство не может погибнуть из-за того, что циский Сан-гун не ведает Пути, его вассал, человек по имени Бао Шуя, забрал Сяобо, сына[813] Сан-гуна, и бежал в другую страну. Тем временем, Сан-гун, как он и предполагал, был убит княжеским потомком Учжи[814] и потерял государства Ци. В это время Бао Шуя привёз Сяобо в государство Ци, застрелил княжеского потомка Учжи и в конце концов ещё раз государство Ци сохранил. Это и есть циский Хуань-гун. Значит, и мы, если хорошенько подумать, не должны опрометчиво совершать самоубийство. Если мы сможем убежать, то подумаем, как бы нам вторично смыть с себя позор поражения! Наше окружение тоже, если оно хорошенько пораскинет умом, то поймёт: куда бы мы ни спрятались или сдались в плен, мы продлим свои жизни, спрячем Камэдзю, племянника Такатоки, а когда увидим, что время пришло, то опять поднимем большое войско и сможем снова обрести надежду. Его старший сын Мандзю во всём доверился Годайи-но Уэмону, поэтому я думаю, что всё обойдётся благополучно.

На эти слова Моритака, сдерживая слёзы, проговорил:

— До сих пор моё положение зависело от того, жив или погиб мой род, поэтому собственную жизнь мне не было жаль. Осуществить самоубийство перед лицом господина значит показать, что нет у тебя двоедушия, поэтому я и явился сюда. Но есть такая пословица: «Легко решиться на смерть в одночасье, трудно осуществить запланированное десять тысяч поколений назад», а потому так или иначе надо последовать тому, что вы сейчас предложили.

Сказав это, Моритика уехал от него и прибыл в долину Оги, где находились покои госпожи Ниидоно, любимой наложницы господина из Сагами. Все дамы, начиная с Ниидоно, искренне обрадовались ему.

— Что же надо делать в этом мире!? Мы женщины, поэтому должны куда-то спрятаться. А как нужно поступить Камэдзю? Говорят, что его старший брат Мандзю должен схорониться у Годайи-но Уэмона, а сегодня утром его куда-то проводили, и мы успокоились. Мы горюем только о Камэдзю: он растает, словно роса, — так убеждали его дамы сквозь слёзы.

Моритака хотел утешить их, рассказав, как обстоят дела. Однако женщина — существо непостоянное, поэтому он с опаской подумал, что потом они могут кому-нибудь проговориться, и сквозь слёзы сказал:

— Считается, что сейчас этому миру конец[815]. Члены вашего рода большей частью изволили покончить с собой. Только Большой господин[816] пока пребывает в долине Касай. После того, как он мельком взглянул на княжича, тот вышел ему навстречу, потому что его призвали совершить харакири.

Когда он сообщил об этом, радовавшаяся наложница впала в уныние.

— За Мандзю я спокойна: его отдали на попечение Мунэсигэ. Но хорошенько спрячьте и этого ребёнка.

Не договорив она захлебнулась слезами, Моритака же не скала и не дерево, поэтому сердце его сжалось в груди, однако он взял себя в руки и проговорил:

— Молодого господина Мандзю сопровождал Годайи-но Уэмон Мунэсигэ, и когда противник обнаружил их и стал преследовать, они вбежали в дом при дороге Каматигути. Мунэсигэ зарубил молодого господина, а сам разрезал себе живот и сжёг себя насмерть. А другой молодой господин, Камэдзю, тоже сегодня разлучится с миром; считайте этот день его последним днём. Их никак не спрятали, поэтому они словно фазаны на охотничьем поле, укрывшиеся в траве, сами вышли на врага, который их искал. Какая жалость, что со смертью младенцев утеряно и родовое имя! Но известно, что оттого, что отсюда до путей мира тьмы их будет сопровождать, держа за руки, Большой господин, они в будущих жизнях и мирах будут обладать сыновней почтительностью. Скорее дайте пройти внутрь! — торопил он.

Тогда дамы, начиная с наложницы и кончая кормилицами, заговорили: «Как горько то, что вы нам поведали! Но по крайней мере, как быть, если попадёшь в руки врага? Какое горе мы испытали, узнав, что люди, которые жалели и растили двух господ, убили их своими руками! Лучше бы сначала убили меня, а потом делали, что угодно!»

Так они оплакивали мальчиков, причитая во весь голос, и у Моритака тоже потемнело в глазах и стало замирать сердце, однако он подумал, что не достигнет цели, если не проявит решительность, рассердился, с хмурым видом исподлобья посмотрел на наложницу господина и сказал:

— Человек, который родился в семье воина, жалок, если не думает, что такое может случиться. Наверное, Большой господин с нетерпением ожидает такого же. Идите скорее к нему, нареките себя спутником господина губернатора после его смерти, — и с этими словами выбежал, взял на руки господина Камэдзю, понёс его, положив на доспехи, а когда выбежал за ворота, монотонный плач слышался далеко за их пределами и застревал на самом дне ушей, поэтому Моритака, будучи не в силах сдержать слёзы, остановился и обернулся назад.

Кормилица-мать, не стесняясь людских глаз, выбежала босиком и в четырёх-пяти тё[817] с плачем упала, а упав, поднялась снова и побежала за ним. Моритака, скрепя сердце, понукал коня, сам не зная, в каком направлении, — и скоро уже не видел, что творится позади него. Тогда кормилица-мать, воскликнув: «Кого теперь воспитывать, на кого понадеяться, чтобы дорожить жизнью?!» — бросилась в старый колодец, который был поблизости, и погибла.

После этого Моритака забрал молодого княжича и поехал с ним в провинцию Синано, где доверился служителю святилища Сува, а весной первого года правления под девизом Камму[818] взял приступом Канто и поднял большое войско Поднебесной. Старший военачальник Промежуточной эпохи[819] Сагами Дзиро — это он и есть.

Одновременно Вступивший на Путь Сиро Сакон-но-таю созвал лишённых двоедушия слуг и промолвил:

— После раздумий я направляюсь в провинцию Осю и планирую, как можно вторично перевернуть Поднебесную. Намбу-но Таро и Датэ-но Рокуро отправятся со мной проводниками. Другие люди покончили с собой, погибли в огне горящих домов, а я должен увидеть сгоревшее тело противника со взрезанным животом.

Больше, чем у двадцати его слуг сомнений не было: «Все должны следовать вашему решению!» — сказали они.

Два человека, Датэ и Намбу, переоделись в простолюдинов, надели доспехи гонцов, сели на коней и прикрепили себе на шлемы эмблемы с чёрным знаком[820]. Вступившего на Путь Сиро поместили в плетённые из бамбука носилки, сверху их накрыли окровавленными занавесями и сделали вид, будто это раненый воин из рода Гэн возвращается в свою провинцию. Так они отправились в Мусаси.

После этого остальные вассалы выбежали из Средних ворот и закричали:

— Господин совершил самоубийство! Все, кто разделяет его идеалы, последуем за ним!

Под эти возгласы они подожгли усадьбу, а среди дыма внезапно сели в ряд, и двадцать с лишним человек разом разрезали себе животы. Видя это, во дворе и за воротами триста с лишним всадников, выстроившиеся в ряд, не желая уступать друг другу, разрезали себе животы, бросились в бушующее пламя и сгорели насмерть, не оставив целыми даже трупы. Так, не зная, что Вступивший на Путь Сиро Сакон-но-таю уехал, думали, что он изволил покончить с собой. Тот, кто после этого служил дому Сайондзи, в эпоху Камму был старшим военачальником киотоского мятежа и стал зваться Токиоки, — это и есть Вступивший на Путь Сиро.