"Белые линии" - Р. Шулиг

Градец понял, что его шансы растут.

— Да, будь уверен!

Броневский взял со стола ключи, фотоаппарат и деньги и засунул все в боковой карман своей ливреи.

— Придешь сюда послезавтра в восемь утра, — сказал он. — Двери дома и бара будут открыты. Пройдешь прямо сюда, в это время здесь тихо, все еще спят. Списки будут готовы.

Когда Ирка Градец вернулся в бар, демонстрация мод фирмы «Бенсон и Бенсон» только начиналась. По демонстрационному подиуму, как по корабельному мостику над бушующим морем, плавно поплыли стройные манекенщицы в черно-белых полосатых вечерних туалетах. В ритме мелодии они вдруг начали снимать одежды. Впереди ступала Зуза, элегантная, красивая, гордая. «Хороша!» — в восхищении подумал Градец.

А Броневская пела:

Белых линий притяженье,Белых линий белизнаВсех мужчин ввела в волненье —Богача и бедняка...Женщину из линий белыхРаздевать — блаженства верх.В тканях фирмы «Бенсон — Бенсон»Женщина шикарней всех...

Она пела, и мужчины, сидящие вокруг столов у ее ног, ревели от восторга, свистели, топали, тянулись к ней и ее подругам, хватали на лету предметы туалета и белья, которые девушки снимали и бросали в публику. Гонзулка Бем сиял: это был успех — фантастический, колоссальный. Завтра об этом новом шоу будет говорить весь Берлин. Опьяненный восторженным приемом, Бем забрался на подмостки к манекенщицам и, стараясь перекричать восторженный рев зала, стал выкрикивать:

— Да здравствует красота «Белых линий»! Наши «Белые линии» принадлежат вам, господа!

Градец с брезгливостью смотрел на лес жадных мужских рук, хватавших предметы женского туалета. Он поймал себя на мысли, что не женская нагота волнует, а то, чего не видишь...

Ирка протиснулся сквозь толпу к своему столу и обнаружил, что его место уже занято. Там сидел и доверительно беседовал с Голаном и Салабой какой-то мужчина в безукоризненном смокинге с белой хризантемой в петлице, Мужчина поспешно встал, освободив ему стул, и повернулся, чтобы извиниться. И тут оба оцепенели. Это был Арнольд Хэкл. Они никогда не виделись, но знали друг друга. Градец знал Хэкла по описанию, а Хэкл знал Градеца по фотографии. Хэкл растерянно спросил:

— Этот пан тоже с вами, мистер Салаба?

— Да нет! Он к нам подсел случайно. Это какой-то датчанин, — сказал Салаба. Увидев в руке Градеца фотографии, он из чувства мужской солидарности показал ему большой палец и похвалил: — Весьма пикантны, не правда ли? — После чего попросил: — Можно посмотреть?

Хэкл между тем уже овладел собой и в своей обычной аристократической манере предложил Салабе и Голану:

— Оставьте его в покое. У меня есть получше. Пойдемте со мной, приглашаю принять по рюмке у меня наверху, господа!

Салаба и Голан тут же встали и, обрадованные такой благосклонностью, двинулись за Хэклом. Хэкл, проходя мимо стойки бара, наклонился к Фанте, который в данный момент исполнял роль бармена, показал ему глазами на Градеца и прошипел:

— Он здесь! Имел наглость прийти даже сюда! Простучите-ка мне его! — И снова, по-светски легкий и элегантный, взял под руки Голана и Салабу и повел их к себе за сцену, кланяясь знакомым во все стороны.

Встреча с Хэклом сильно обеспокоила Градеца. Он еще не знал, что Хэклу его лицо знакомо по фотографиям, которые сделал Збышек Броневский. Если бы Ирка знал об этом, он бы понял причину беспокойства и колебаний Броневского во время их беседы. А сейчас у него появилось просто предчувствие, что его миссия здесь окончена и ему нужно как можно быстрее отсюда исчезнуть. Градец поспешно расплатился, взял в гардеробе свой плащ и вышел.

Выйдя на улицу, он с облегчением вдохнул влажный ночной воздух. После гвалта в баре он чувствовал себя на этой тихой западноберлинской улице как в раю. Стояла тишина. Не было ни прохожих, ни автомобилей. Только над барами мигала неоновая вывеска, да по темным углам жались проститутки. «Какие молодые, — подумал он. — Что заставило их заняться этим ремеслом, древним, как само человечество? Неужели они действительно не могут найти другую работу?» Ему стало грустно от мысли, что эти девушки вынуждены стоять в ночном холоде как витрины горькой любви, живая реклама для случайных клиентов. От неровной мостовой веяло холодом. Градец запахнул потуже плащ и хотел было уже покинуть эту улочку, как вдруг за его спиной раздался незнакомый голос:

— Момент, молодой человек! Вы не заплатили!

Градец обернулся и, к своему удивлению, увидел бармена бара «Белые линии», с которым он только что расплатился. Не говоря ни слова, Градец вынул из кармана пиджака счет с пометкой об уплате и подал его бармену. Фанта, взяв счет, с холодной усмешкой разорвал его на клочки и выбросил.

— Нет, я же сказал, что ты нам совсем не заплатил, понятно, подонок? — злобно прошипел Фанта и схватил Ирку за локоть.

Градец знал этот прием. С его помощью когда-то на окраинах городов старшие официанты ресторанов выколачивали из простофиль монеты. Поэтому он спокойно вырвал руку и хотел отойти, но тут же заметил, что за спиной бармена стоит долговязый верзила с прыщеватой физиономией. Это был пианист из бара Гонза Бем. Неподалеку маячил еще один мужчина во фраке официанта. Усмехаясь, они многозначительно постукивали резиновыми дубинками по ладоням.

Теперь Градец понял, что дело пахнет не простым вымогательством, а принимает более серьезный оборот.

Молниеносно приняв решение, так как ждать ему уже было нечего, он обрушил на противников удары, как его многие годы учили на курсах каратэ.

А Хэкл, приказавший устроить эту драку на мокрой ночной мостовой, со спокойной улыбкой джентльмена, для которого такая мелочь, как деньги, якобы вообще не представляет интереса, отсчитал западногерманские марки и подал их Голану со словами:

— Я очень рад, что могу вам помочь, пан редактор!

Голан чувствовал себя как в волшебном сне. Он был восхищен гостиной Хэкла, с изысканной современной мебелью, с мягкими персидскими коврами, с красными кушетками и кожаными креслами, покорен аристократизмом, с каким Хэкл принял их, и естественным благородством, с каким выслушал его просьбу об обмене денег. Голан даже не подозревал, что дело можно так легко уладить. За один вечер он превратился из телевизионного редактора, который вынужден был аккуратно распоряжаться своими небогатыми суточными, в человека большого света, который может себе кое-что позволить. Трясущимися руками он взял у Хэкла деньги, поспешно засунул их в карман, пока Хэкл не передумал, и, заикаясь, рассыпался в благодарностях:

— Не знаю, как вас за это благодарить... Обязательно в течение месяца я скоплю эту сумму в кронах. А когда вы будете в Праге, я рассчитаюсь...

— Пустяки, — заверил его Хэкл. — Мне ничего от вас не надо. — Он улыбнулся, погрузился в мягкое кожаное кресло напротив них, отпил из стакана джина и с удовольствием закурил сигару. — Мне достаточно, если о нас, людях западного мира, вы будете иметь чуть лучшее мнение. Я думаю, порядочность и корректность во взаимоотношениях — вот лучший путь к тому, чтобы люди в этом сумасшедшем расколотом мире, невзирая на свои политические убеждения, могли на разумной основе договориться. Кстати, пан доктор, как вам понравилась наша новая программа? Доктор Салаба воскликнул:

— Великолепно! Интересна эта белая полоска, которая повторяется во всех моделях. Это новинка?

Хэкл с презрительной, иронической усмешкой поднял брови, удивившись тому, что пан Салаба, как специалист, до сих пор не в курсе дела.

— «Белые линии» — это же шлягер весны этого года... И, я надеюсь, — подчеркнул он, — будут и криком моды следующей пражской весны.

Салаба воспринял его слова как указание:

— Разумеется. Я вам так скажу: можете на нас положиться. Я сделаю для этого все возможное.

В эту минуту вошел Гонза Бем и, остановившись у двери, терпеливо и с почтением стал ждать. Хэкл сразу же его заметил и вежливо произнес:

— Извините, я вас на минуту покину. — Он подошел к Бему и тихо спросил его: — Так что?

Бем так же тихо, чтобы те двое в креслах у камина не услышали, ответил:

— Мы его отделали, шеф.

— Ну и что?

— Ничего.

— Вооружен?

— Нет.

— Документы?

— Нет.

— Что он говорил?

— Молчал. Дрался с нами до последнего, но молчал. У Эриха, кажется, перелом руки...

— А этот тип жив?

Гонзулка Бем запнулся, почуяв в словах Хэкла упрек, и стал оправдываться:

— Вы же ничего не сказали, шеф!

Хэкл с досады так стиснул зубы, что у него на скулах заходили желваки. Но он коротко обронил:

— Порядок. Можешь идти! — Сделав над собой усилие и снова придав лицу светское выражение, Хэкл возвратился к гостям. Подходя к ним, он увидел, как Салаба нахально, как в своем доме, налил джин и тоник, сказав ошеломленному редактору: