Обширней и медлительней империй (сборник) - Урсула Ле Гуин

– Между мужчиной и женщиной у нас это делается так, как они сами того захотят, – сказал он довольно грубо. – Оба вместе. И каждый по отдельности.

– Значит, это правда, что у вас отсутствует всякое понятие о приличиях, о морали? – спросила она, с одной стороны, явно потрясенная его словами, но одновременно почему-то ими обрадованная.

– Я не знаю, что вы имеете в виду. Причинить человеку страдания там означает то же самое, что и здесь.

– Вы хотите сказать, что придерживаетесь все тех же старых правил? Видите ли, я лично считаю, что мораль – это предрассудок, вроде религии. Давно пора выбросить ее на помойку.

– Однако в моем обществе, – сказал он, несколько озадаченный подобным заявлением, – как раз и осуществляется попытка достигнуть высокой морали, высокой нравственной чистоты. Можно выбросить на помойку морализирование – да, согласен, ему там самое место, как и всем устаревшим правилам, законам, системе наказаний. Но человек, безусловно, должен уметь отличать хорошее от плохого и выбирать между добром и злом.

– Значит, вы выбрасываете все «можно» и «нельзя»? Но знаете, я думаю, что вы, одонийцы, многое теряете, выбрасывая заодно священников и судей, законы о разводе и все такое прочее, хотя все, что за ними стоит, всю эту нравственную муть как раз сохраняете. Вы просто заталкиваете законы нравственности вглубь, в собственное сознание. И становитесь снова рабами тех же законов! Нет, по-настоящему свободными вы не являетесь!

– Откуда вы этого набрались, Веа?

– Я прочитала одну умную статью насчет учения Одо, – сказала она. – И потом, мы же с вами целый день провели вместе! Я вас почти не знаю, но кое-что о вас я поняла. Я знаю, например, что в душе у вас что-то вроде… да-да, там у вас королева Теаэа, которая командует вами, старая тиранка, как когда-то командовала своими рабами! Она говорит: делайте это! И вы делаете. Она говорит: не сметь! И вы подчиняетесь.

– Так вот откуда она, оказывается, – сказал он, улыбаясь. – Значит, это я ее выдумал?

– Да нет. Пусть уж остается в своем дворце. Тогда вы сможете восставать против нее. Ведь вы бы обязательно стали делать это, правда? Ваш прапрапрадед так и поступил, наверное, по крайней мере сбежал отсюда на луну. Но королеву нашу он взял с собой, и она все еще сидит в вас, командует вами!

– Возможно. Но на Анарресе она хорошо поняла: если она велит мне причинить страдания другому, я причиню их самому себе.

– Старые ханжеские заверения! Жизнь – это борьба, и побеждает в ней сильнейший. А цивилизация всего лишь призвана прикрывать ненависть красивыми фразами да скрывать творящееся кругом кровопролитие!

– Ваша цивилизация. Мы же не скрываем ничего. Наша цивилизация проста и прозрачна – там королева Теаэа всегда в своем плаще из человеческой кожи. Мы следуем закону эволюции, и только ему.

– Согласно закону эволюции, как раз и выживает сильнейший!

– Верно. Но среди всех общественных существ сильнейшими являются те, кто наиболее социален. Или, с точки зрения человека, наиболее этичен. Видите ли, у нас, на Анарресе, нет ни жертв, ни врагов. Мы воспринимаем себя как целое; у нас есть только мы сами. Ведь, причиняя страдания другим, сам особой силы не обретешь. Наоборот, проявишь собственную слабость.

– Мне совершенно безразлично, кто, где и кому причиняет страдания. Мне совершенно безразличны все остальные, да и всем остальным до меня тоже дела нет, они только притворяются, что это не так. А я притворяться не хочу! Я хочу быть свободной!

– Но, Веа… – мягко начал он, до глубины души тронутый этим страстным порывом, но тут у дверей прозвонил колокольчик, Веа встала, поправила юбку, изобразила на лице радостную улыбку и направилась встречать своих гостей.

Гости собирались примерно час. Всего пришло человек тридцать—сорок. Сперва Шевек чувствовал себя чрезвычайно неловко, но что еще хуже – он скучал. Это оказалась очередная шумная вечеринка, где все стояли с бокалами в руках, без конца улыбались и разговаривали ни о чем. Но вскоре стало веселее. Всюду вспыхивали споры, люди, объединившись группками, усаживались в сторонке и начинали что-то оживленно обсуждать. Слуги разносили подносы с закусками – крохотными бутербродиками, тартинками, кусочками мяса и рыбы. Услужливые официанты постоянно наполняли стаканы. У Шевека тоже в руках был стакан с каким-то напитком. Он уже несколько месяцев наблюдал, как много уррасти поглощают порой алкоголя, однако от этого, похоже, никто не заболевал. Напиток, который ему подали, имел лекарственный привкус, но кто-то объяснил, что это в основном газированная вода и сок. Пить ему очень хотелось, и он залпом осушил стакан.

Двое гостей все время норовили завести с ним беседу о физике. Один был достаточно вежлив и застенчив, так что уклониться от разговора с ним не составляло труда, – Шевеку всегда очень трудно было говорить о физике с дилетантами. Однако второй оказался поистине несносен и чрезвычайно упорен; в итоге Шевек оставил попытки избежать беседы с ним, и, разумеется, оказалось, что этот тип знает буквально все на свете. Возможно, потому, что был очень богат.

– Насколько я понимаю, – заявил он Шевеку, – ваша теория одновременности отрицает наиболее очевидное свойство времени – его текучесть?

– Видите ли, – любезно откликнулся Шевек, – в физике следует быть очень осторожным с тем, что называют «свойством». Это ведь не бизнес. – В мягкости его тона было нечто такое, что Веа, болтавшая с кем-то рядом, тут же повернулась к ним и стала прислушиваться к разговору. – В рамках теории одновременности текучесть, или последовательность, строго говоря, вообще не рассматривается как объективное физическое свойство, но как явление исключительно субъективное.

– Ах, оставьте свои умные речи и не пугайте беднягу Диэрри, – вмешалась Веа, – и расскажите нам, бедным, простыми словами, что это значит.

Шевек улыбнулся: она удивительно тонко почувствовала его раздражение.

– Ну, например, – начал он уже спокойнее. – Вот нам кажется, что время «проходит», течет мимо нас. А что, если это мы движемся вперед – от прошлого к будущему? Как если бы читали книгу от первой страницы до последней? Книга лежит перед нами целиком – заключенная между двумя обложками. Но если вам хочется понять роман, вы должны прочитать его с первой страницы, двигаясь в строго определенном порядке, верно? Точно так же можно воспринять и Вселенную: как очень большую книгу, а нас – как очень маленьких ее читателей.

– Но в том-то и дело, – возразил Диэрри, – что мы, чисто эмпирически, воспринимаем Вселенную как некую последовательность времен и событий, как поток. Таково ее основное свойство. Но какова же в этом случае польза от теории, которая доказывает, что на некоем «более высоком» уровне, а может, и в иной плоскости Вселенная может восприниматься как нечто застывшее, вечное – во времени и в пространстве? Возможно, для теоретиков решить такую задачку и забавно, но практической применимости у подобной теории нет! Она не имеет отношения к реальной жизни. Если только в ней нет ключа к созданию машины времени, разумеется! – прибавил он с каким-то отвратительным веселым подмигиванием.