Второе кольцо силы - Карлос Кастанеда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты действительно тупой, – сказала она. – Нагваль учил тебя всему. Как, по-твоему, ты видел все, о чем только что рассказывал нам?
Между нашим пониманием принципов обучения была пропасть. Я сказал им, что если бы я учил их чему-то известному мне, например вождению машины, то я шел бы шаг за шагом, удостоверяясь, что они поняли каждую грань каждой процедуры.
Ла Горда повернулась к столу.
– Это только в случае, если маг учит чему-нибудь относительно тоналя. Когда маг имеет дело с нагвалем, он обязан дать инструкцию, которая должна показать воину тайну. И это все, что ему нужно делать. Воин, который получает тайну, должен сделать это знание силой, выполнив то, что ему показано. Нагваль показал тебе больше тайн, чем всем нам вместе взятым. Но ты ленив, как Паблито, и предпочитаешь находиться в состоянии глупости. Тональ и нагваль – два различных мира. В одном ты разговариваешь, в другом – действуешь.
Когда она говорила, я понимал каждое ее слово с абсолютной ясностью. Я знал все это. Она пошла обратно к плите, помешала что-то в горшке и вернулась.
– Почему ты такой тупой? – бесцеремонно спросила меня Лидия.
– Он пустой, – ответила Роза.
Они заставили меня встать и, глядя искоса, стали сканировать мое тело глазами. Все они коснулись меня в области середины живота.
– Но почему ты все еще пустой? – спросила Лидия.
– Ты ведь знаешь, что делаешь, правда? – добавила Роза.
– Он ненормальный, – сказала Хосефина. – Он и сейчас, должно быть, ненормальный.
Ла Горда пришла мне на помощь, сказав им, что я все еще пустой по той же причине, по которой все они еще имеют свою форму. Все мы втайне не хотим мира Нагваля. Мы боимся и имеем задние мысли. Короче говоря, никто из нас не лучше Паблито.
Они не сказали ни слова. Все трое, казалось, были в полном замешательстве.
– Бедный маленький Нагваль, – сказала Лидия тоном, полным участия. – Он так же напуган, как и мы. Я делаю вид, что я резкая, Хосефина притворяется ненормальной, а ты притворяешься тупым.
Они засмеялись и в первый раз со времени моего приезда проявили ко мне дружеское расположение – обняли меня и прислонили свои головы к моей.
Ла Горда села лицом ко мне, а сестрички расположились вокруг нее. Я был обращен лицом ко всем четырем.
– Теперь мы можем поговорить о том, что случилось сегодня вечером, – сказала Ла Горда. – Нагваль говорил мне, что, если мы останемся в живых после последнего контакта с союзниками, мы не будем теми же самыми. Союзники что-то сделали с нами этой ночью. Они дали нам сильную встряску.
Она мягко коснулась моего блокнота.
– Эта ночь была для нас особой, – продолжала она. – Этой ночью все мы, включая союзников, энергично взялись за то, чтобы помочь тебе. Нагвалю понравилось бы это. Этой ночью ты все время видел.
– Я видел? – переспросил я.
– Опять ты за свое, – сказала Ла Горда, и все засмеялись.
– Расскажи мне о моем видении, Горда, – настаивал я. – Ты знаешь, что я тупой. Но ведь между нами не должно быть непонимания.
– Ну ладно, – сказала она. – Этой ночью ты видел сестричек.
Я сказал им, что мне приходилось быть свидетелем невероятных действий, выполняемых доном Хуаном и доном Хенаро. Я видел их так же ясно, как видел сестричек, и тем не менее дон Хуан и дон Хенаро всегда приходили к выводу, что я не видел. Так что я не в состоянии определить, чем могли отличаться действия сестричек.
– Ты хочешь сказать, что не видел, как они держались за линии мира? – спросила она.
– Нет, не видел.
– И ты не видел, как они проскользнули в трещину между мирами?
Я изложил им то, чему был свидетелем. Они слушали молча. К концу моего отчета Ла Горда, казалось, готова была расплакаться.
– Какая жалость! – воскликнула она.
Она встала, обошла вокруг стола и обняла меня. Ее глаза были ясными и утешающими. Я знал, что она не питает ко мне неприязни.
– Это наш рок – то, что ты так закупорен, – сказала она. – Но ты все еще остаешься для нас Нагвалем. Я не буду испытывать к тебе недобрых чувств. Ты можешь быть уверен в этом в любом случае.
Я знал, что она говорит искренне. Она говорила со мной с уровня, который я наблюдал только у дона Хуана. Она не раз повторяла, что ее настрой – это следствие потери ее человеческой формы. Она действительно была бесформенным воином. Волна глубокого расположения к ней нахлынула на меня. Я едва не заплакал. Как раз в тот момент, когда я понял, что она была самым превосходным воином, со мной случилось нечто чрезвычайно интригующее. Наиболее точно это можно было бы описать, сказав, что мои уши внезапно «лопнули». Вслед за этим я ощутил «лопанье» в области середины своего тела как раз под пупком, причем еще более резкое, чем в ушах. Сразу после этого все стало невероятно отчетливым: звуки, картины, запахи. Затем я услышал интенсивный шум, который, как ни странно, не нарушал моей способности слышать самые тихие звуки. Казалось, я слышал шум какой-то другой частью себя, не имеющей отношения к моим ушам. Через тело прокатилась горячая волна. И тут я вспомнил нечто такое, чего никогда не видел. Было так, словно мною овладела чужая память. Я вспомнил, как Лидия подтягивалась на двух красноватых веревках, когда ходила по стене. Она фактически не ходила, а скользила на толстом пучке линий, которые держала ногами. Я вспомнил, как она часто и тяжело дышала ртом после усилий, затраченных на подтягивание по этим веревкам. В конце ее демонстрации я не мог удержать равновесие потому, что видел ее как свет, который носился вокруг комнаты так быстро, что у меня закружилась голова. Он тянул меня за нечто в области пупка.
Я вспомнил также и действия Розы и Хосефины. Роза держалась левой рукой за длинные красноватые волокна, которые выглядели как лианы, ниспадающие с темной крыши. Правой рукой она держалась еще за какие-то волокна, которые, по-видимому, придавали ей устойчивость. Она держалась за них еще и пальцами ног. В конце своей демонстрации она выглядела как свечение под крышей. Контуры ее тела были стерты.
Хосефина прятала себя за какими-то линиями, которые, казалось, исходили из пола. Своим приподнятым предплечьем она сдвигала линии вместе, располагая их на такой ширине, чтобы они скрывали ее туловище, и ее раздутые одежды были очень
