Тайна леди Одли - Мэри Брэддон

«Пади бесчестье на мою голову, уж она-то порадуется! — подумала женщина. — То-то будет счастлива, если меня выгонят из этого дома!»

Она поставила лампу на стол у камина и направилась к окну. Она приподняла железную перекладину, открыла деревянную ставню и распахнула окно. Холодный ветер, ворвавшись в комнату, погасил лампу.

— Не беда, — пробормотала миледи. — Когда вернусь, дорогу в доме найду и без нее: все нужные двери я оставила открытыми.

Она стояла у проема окна, и ветер все дул и дул ей в лицо, развевая шелковые складки ее платья. Она приподняла юбки, встала на низкий подоконник и, спрыгнув на дорожку, оглянулась назад. Там, за розовыми занавесками ее будуара, мерцал свет, отбрасываемый пламенем камина; там тускло поблескивал огонек лампы, оставленной в комнате, где спал сэр Майкл.

«То, что я делаю, похоже на побег, — подумала леди Одли. — Тайный побег под покровом ночи. Как знать, может, так и нужно поступить, вняв предупреждению этого человека. Сбежать, скрыться, исчезнуть, как исчез Джордж Толбойз. Но куда? Что со мною будет? Денег у меня нет: драгоценности мои, после того как я продала лучшие из них, не стоят и двухсот фунтов. Что делать? Вернуться к прежней жизни — скудной, тяжкой, безрадостной, без надежд и просвета? Зачем? Чтобы изнурить себя долгой борьбой за существование и умереть, как когда-то умерла моя мать?»

Миледи стояла на мягком дерне на полпути между проемом и аркой, сомкнув руки на животе и опустив голову на грудь, и мысли одна за другой стремительно проносились в ее возбужденном сознании. Одинокая, стояла она на пустынном ночном дворе, не зная, что предпринять, недвижная, словно статуя, в которой нерешительность получила такое прекрасное воплощение.

Внезапно она очнулась, резко подняла голову, и в этот миг в лице ее не было ничего, кроме презрения и решимости идти до конца.

— Нет, Роберт Одли, — отчетливо и громко промолвила она, — я не отступлю, не сдамся. Мы будем драться насмерть, и ты не выбьешь оружия из моей руки!

Твердым быстрым шагом она двинулась по направлению к арке, и та приняла ее под свои массивные своды, словно геенна, разинувшая свою бездонную пасть. Глупые часы — те самые, у которых была только одна часовая стрелка, — пробили двенадцать, и, когда леди Одли, выйдя по другую сторону арки, подошла к поджидавшей ее Фиби Маркс, ей показалось, будто кирпичная кладка, отзываясь на удары могучих курантов, вздрогнула у нее за спиной.

— Отсюда до холма Маунт-Станнинг три мили, да, Фиби?

— Да, миледи.

— Значит, мы будем там через час.

Все это леди Одли промолвила на ходу, не останавливаясь. Они пошли по аллее; Фиби еле поспевала за бывшей госпожой. При всей своей внешней хрупкости леди Одли была прекрасным ходоком, ибо во время своей службы у мистера Доусона она привыкла к дальним прогулкам с его детьми. Трехмильный ночной переход ее не обескураживал.

— Твой драгоценный муж, должно быть, не спит, Фиби, все сидит и ждет тебя, не так ли?

— Да, миледи, наверняка ждет. И при этом пьет не переставая.

Женщины пересекли поле и вышли на шоссе. Дорога на Маунт-Станнинг была холмистой, и ночь, раскинув свой мрачный полог, сделала ее почти невидной, но леди Одли, не проронив более ни слова, шла и шла вперед, пока прямо перед ней не показалось громадное пятно с размытыми краями — холм Маунт-Станнинг. На самой его вершине за темно-красными занавесками мерцал одинокий огонек: похоже было, что Люк Маркс, изрядно поднабравшись, и вправду поджидал свою жену, глядя осовелыми глазами на пустую бутылку.

— Люк еще не ложился, Фиби, — сказала леди Одли. — Но второго огонька я не вижу. Значит, мистер Одли уже спит.

— Да, миледи, полагаю, так оно и есть.

— А ты точно знаешь, что сегодня он собирался переночевать у вас?

— Как же иначе, миледи: перед тем, как отправиться к вам, я сама приготовила ему комнату.

Ветер бесчинствовал по всей округе, а взмывая на вершину холма, приходил в неистовство.

Он глумился над разрушенной голубятней и погнутым флюгером.

Он издевался над разметанной черепицей и покосившимися дымовыми трубами.

Он смеялся, он презирал эти шаткие постройки, — презирал от фундамента до кровли; он потешался над их убожеством и, попирая в дикой, необузданной пляске, приводил их в полнейшую негодность прямо на глазах.

Сев пить с помещиком, владельцем земли, на которой располагался постоялый двор, Люк Маркс не удосужился закрыть входную дверь.

Помещик — ленивое чувственное животное — предпочитал жить в полное свое удовольствие и видел смертельного врага во всяком, кто вставал между ним и его желаниями.

Фиби толкнула дверь и вошла в дом. Миледи последовала за ней. Газовая лампа отбрасывала тусклый неверный свет, коптя низкий оштукатуренный потолок. Дверь пивной была полуоткрыта, и леди Одли, переступив порог постоялого двора, услышала грубый смех Люка Маркса.

— Скажу ему, что вы пришли, миледи, — прошептала Фиби бывшей своей госпоже. — Но он уже наверняка пьян, так что… Не обижайтесь, если сболтнет лишнее. Видит бог, я отговаривала вас, как могла, но вы сами…

— Да-да, — нетерпеливо перебила ее леди Одли. — Я помню, что пришла сюда по своей воле. Грубость Люка меня не пугает: пусть мелет что хочет.

Женщины вошли в пивную.

Люк сидел, протянув к огню косолапые ноги. В одной руке он держал стакан джина, разбавленного водой, в другой — кочергу. Когда жена вошла в комнату, он пошевелил уголья, и они вспыхнули ярким голубым огнем.

— Явилась, не запылилась, — пробурчал он, взглянув на жену исподлобья. — Тебя только за смертью посылать.

Он говорил хриплым, испитым голосом; чувствовалось, что вразумительная речь дается ему с большим трудом.

— Я не задержалась долее того, что было нужно, — примирительно отозвалась Фиби. — Я повидалась с миледи; она была очень добра, и… Она пообещала уладить это дело.

— Была очень добра, говоришь? — пробормотал Люк и расхохотался. — Покорнейше благодарю! Знаю я цену ее доброте. Кабы она сама не была мне должна… Как же, держи карман пошире!

Помещик, сидевший у камина, был еще пьянее Люка и туго соображал, что происходит вокруг. Он с некоторым замешательством уставился на хозяина и хозяйку, затем сел к столу и, опершись об него локтями, чтобы не съехать вниз, попытался раскурить трубку от пламени оплывшей сальной свечи, стоявшей рядом с ним.

— Миледи пообещала уладить это дело, — повторила Фиби, не вступая в пререкания с мужем. — И… она сама пришла к нам, Люк!

Кочерга, выскользнув из рук Люка, с грохотом упала на пол.

— Миледи сама пожаловала к нам?