Драккары Одина - Андрей Зайцев

— Да, да, — кивнул князь, раздумывая. В тот вечер фляжку с вином норманнам передал его брат, и это была ошибка, потому что меняясь местами, братья не слишком запоминали лица, надеясь на то, что их хитрость не будет разгадана. Норманны обманули их, представив двух живых как мертвых. — Но он не выглядит человеком, которому от­крыты тайны жрецов?

— Внешность обманчива, — сказал Калеб. — Его время — впереди.

—   И что ты посоветуешь?

—   Отдать ему амулет и предложить служить тебе.

—   Давать ему оружие опасно, — заметил князь.

— Согласен. Но не стоит торопиться. В любой момент его можно убить.

—   Так и поступим.

Калеб поклонился и вышел.

— У тебя есть выбор, — сказал Людовит, сидя в кресле, возле которого лежала громадная черная собака. — Отправиться на встречу с медведем или... служить мне.

— А зачем я тебе, князь? — у Олафа немного кружилась голова от голода и плохих условий содержания.

— Вот твой амулет, — не ответил ему прямо князь, передав амулет Калебу. — Возьми его. Я держу слово.

Калеб подошел к Олафу и повесил амулет ему на шею. При этом он как-то по-особому глянул юноше в глаза, словно хотел угадать его мысли.

Ночью, мучаясь от болей и голода, Олаф припомнил слова Эгиля о том, что, когда луна окрасится кровью, кто-то сбросит личину. «Лик один, а их — двое...»

Может, речь шла об удивительном воскрешении князя из мертвых? Может, тогда, у банши, Гуннар отрубил голову кому-то другому? А может, их двое, похожих друг на друга?! Олаф слышал о том, что бывают братья-близнецы, отличить которых друг от друга способна только мать.

Но если так, то... князь смертен, и можно убить его, ото­мстив за смерть Хафтура.

— Что с Рагнаром? — спросил Олаф, облизывая сухие губы.

— Не думай о нем. Он предал тебя, — усмехнулся князь. — Думай лучше о медведе. Хорошо видел его вчера?

— Да.             

— Вот еще что, — князь слегка нахмурился. — Говорят, именно ты выжил в башне?

—   Это правда.

—   Ты пил вино?

—   Пробовал...

Рецепт напитка князю дал Калеб. Даже глоток этого вина мог оказать на человека пагубное воздействие, от которого начинались кошмарные видения. Когда князь делал глоток в присутствии норманнов, он спустя некоторое время принимал противоядие. Рецепт вина дал Калебу его отец, большой знахарь и провидец. А сам получил его откуда-то с Востока — то ли от кого-то, встречавшегося с мидийскими жрецами-магами, то ли от каппадокийских толкователей снов, что хранили свои секреты в землях Малой Азии еще со времен лидийского царя Креза.

Римское владычество не смогло искоренить в поколениях приверженность к древним культам и тайнам прошлого. Хафтур угадал, что Виглиф и Кетиль сами убили друг друга. Когда они отведали этого напитка, им стало казаться, что башня за­полнилась призраками, и они схватились между собой, даже не сознавая, что происходит. Такова была судьба многих гостей Людовита: они пили это вино и сходили с ума. Но у каждого был свой удел.

Кто-то оставался жив, но убивал друга, и жизнь после этого становилась невыносимой. Кто-то умирал от когтей медведя, а кого-то яростно травили собаками. Олафу повезло, но это везение могло окончиться в любое мгновение, лишь только князю покажется, что его обманывают...

—   И как оно тебе? -- Людовит посмотрел на Калеба.

—   На вкус — хорошее, — коротко отвечал молодой ви­кинг.

— Ты меня удивляешь, — князь схватил лежавшего у его ног пса за ухо. — А тот, кто меня удивляет...

Черная псина тихо зарычала. Князь всегда так делал, когда хотел, чтобы собака бросилась на кого-нибудь. Он дал знак и в зал вошел... Ульберт. Олаф повернул голову, и их взгляды встретились.

—  Не ждал увидеть меня? — осклабился свей. — А ты — живучий.

— Кто имеет двух хозяев, имеет два сердца, — ответил ему сын Айнстейна.

Людовит внимательно следивший за ними, уловил смысл сказанного, и это еще раз удивило его, потому что норманн казался слишком молодым и незрелым для подобных вы­сказываний.

—  А кто тебе сказал, что у меня два хозяина? — Ульберт усмехнулся и вопросительно посмотрел на князя.

Людовит раздумывал еще мгновение и, приняв решение, отпустил ухо собаки, выпрямившись с улыбкой:

—  Садись, Ульберт, выпей вина. И ты — тоже, — князь лу­каво глянул на Олафа. — Эй, вы там! Развяжите ему руки.

Когда слуги выполнили приказ, Олаф, потирая онемевшие запястья рук, огляделся в задумчивости. Этот князь, он чем- то напоминал ему жреца Ингульфа, который когда-то хотел принести Олафа в жертву Тору. Тот же ускользающий взгляд, глаза неопределенного цвета, двусмысленные словечки, и по­стоянное ожидание чего-то страшного...

— Ешь, пей, норманн! — разрешил Людовит. — Не бойся, я не отравлю тебя. Зачем? Ты же понял, что я могу убить тебя в любой момент, раздавить как муху, и никакие Одины не помогут тебе, как не помогли они вчера твоему дружку. Но, надо признаться, он дрался достойно. Мой маленький зверек почти ослеп...

Олаф сел на скамью рядом с Ульбертом, помедлив, взял кубок с вином и выпил. Свей искоса наблюдал за ним.

Коротышка Эпп бегал по залу, выкрикивая со смехом:

— Вчера упала голова, а две еще остались!

Во всем этом чувствовалась некая ложь, гибельное иноска­зание, но Олаф не понимал слов, а потому схватил еще теплый окорок и разорвал его на куски. Прежде нужно утолить голод. А потом думать о мести. Ведь князь даже не подозревает, на­сколько дорог ему был один из погибших викингов.

Теперь Олаф жил так, словно был пленником знатного происхождения. Подземелье с крысами осталось в прошлом. Ему отвели маленькую комнату в нижней части замка. Он мог свободно передвигаться по замку, но за ним неотступно сле­довал вооруженный ратник князя. По утрам они обычно ме­нялись. А ел и пил юноша с княжескими слугами, теми из них, кто имел доступ в пиршественный зал, опочивальню и на кухню.

Чаще всего происходило так: Олаф и его охранник сади­лись за стол и ели, а слуги сновали вокруг, осыпая норманна язвительными насмешками. Олаф не понимал, о чем они говорят, но по снисходительному выражению лица своего сто­рожа догадывался, что его оскорбляют. Один раз долговязый, сутулый псарь князя, напившись медовухи, обозвал его сыном блудницы. При этом псарь, оказываясь за спиной норманна, делал непристойные жесты, глумливо ухмылялся и подмигивал княжескому ратнику, который ел вместе с Олафом, сидя на противоположной стороне стола.

И в этот момент в комнату зашел Ульберт. Он слышал все, но поначалу не подал вида. Сев рядом с ратником, он начал говорить с ним на венедском языке об охоте и вдруг, не меняясь в лице и не поворачивая головы, сказал по-датски насколько слов. Олаф вздрогнул и побледнел. Псарь направился к вы­ходу, а Олаф, вскочив со скамьи, бросился на него. Не успев ничего сообразить, псарь оказался на полу, сбитый сильным ударом кулака. В следующее мгновение Олаф наступил ему башмаком на горло, подобно асу Видару, и только вмешатель­ство ратника спасло псаря от гибели.

Когда об этом стало известно князю, он учинил расследо­вание. Псарю пришлось рассказать все, как было.

— А он знает язык венедов? — спросил подозрительный князь.

—  Сомневаюсь, — ответил Калеб. — Но, чтобы понять такое, знание языка не нужно.

— Хорошо, — кивнул Людовит. — Я объявлю во всеуслы­шание, что норманн неприкасаем. Всякий, кто покусится на его жизнь, — князь подумал немного, — потеряет руку.

—  Это справедливо, — заметил Калеб. — Но способов убить человека много. Равно как и унизить. Боюсь, они (он имел в виду княжеских слуг) все-таки убьют его.

—  На то воля богов, если это случится, усмехнулся с тайным удовлетворением князь. — Он или выживет, или умрет. А мы посмотрим, действительно ли кто-то бережет его.

Калеб ничего на это не сказал, а только подумал о том, что Людовит намеренно играет с темными силами, живущими по другую сторону мира. Играет...

Сейчас Калеб вдруг особенно остро ощутил эту пугающую раздвоенность Людовита. Кто же из двух братьев был истин­ным? Теперь один мертв, и оставшийся в живых забрал все, что когда-то принадлежало им обоим. Калебу вспомнилось то время, когда он попал сюда.

Долгие месяцы братья не открывали свою тайну, прове­ряя его. И только когда убедились в его верности, которую проверяли изощренными способами, а также в его глубоких познаниях в магии и устройстве мирозданья, признались.

Но и много раз позже братья временами продолжали испытывать дух Калеба, иногда плутуя и вводя советника в заблуждение. Говоря вечером с одним братом, он не был уверен, что утром будет говорить с ним же, хотя внешне все так и выглядело. Постепенно он все же научился различать их по неуловимым признакам, но главное, по страстям и желаниям. Если один был очарован магическими обрядами, второй, высокомерный и подозрительный, больше отличался независимостью и гордым умом.